Вечер с Окуджавой

Достать номер в гостинице в те годы, да еще на праздники... Это было совсем непросто. Словом, пришлось побегать. Но все-таки мне удалось забронировать двухместный люкс в гостинице «Владимир».
Нижегородцы прибыли на новых «Жигулях» последней модели. Как водится, начали с гостиницы. Номер Зилковским понравился — теплый и просторный, второй этаж, с видом на наш — владимирский — Кремль.
В тот далекий день поздней осени всеобщим вниманием пользовалась Алиска — шаловливый трехмесячный котенок размером с женскую туфельку. Кошечка взбиралась по книжным полкам под потолок, черной обезьянкой с блестящими азартными глазками висла на шторах и, выпросив лакомый кусочек, тут же запрыгивала на люстру, вызывая этим всеобщую тревогу, особенно у Лили.
И вот, когда мы с Наумом узнали, что адвокат забронировал на вечер столик в ресторане, и приступили всей компанией к сборам, Алиска пропала. Долгие поиски ни к чему не привели. Так, в порядком подпорченном настроении, и отправились в ресторан.
Едва успели расположиться в зале ресторана, как через пару столиков от нас я заметил знакомого — виолончелиста Славу Васильева, с которым иногда виделся на концертах в филармонии. Васильев помахал мне рукой, приглашая к разговору. Мы прошли в холл ресторана, Слава достал сигареты.
– Как тебе удалось заполучить Окуджаву? — с места в карьер спросил он. — И надолго Булат Шалвович к нам пожаловал?
Я опешил, не сразу сообразив, что речь идет о Зилковском, внешне действительно очень похожим на всенародно знаменитого барда. Адвокат был такого же невысокого роста, суховат, худощав и изящен, но главное, лицо — выразительные и живые глаза, чуть ироничная улыбка, усы над верхней губой. Слава расценил мое молчание по-своему:
– Старик, пойми меня правильно, не хочешь говорить, не говори. Такие люди не собственность индивидуума — общественное достояние.
Тем временем я пришел в себя и бодро сообщил Васильеву:
– Булат Шалвович к нам на пару дней подъехал, — и, наглея, добавил: — Его мой приятель завез, отдохнуть от столичной суеты.
Удовлетворенный Слава завистливо кивнул. Докурив сигареты, мы вернулись на свои места.
– Вас этот бородач принял за Окуджаву, — со смехом сообщил я адвокату Зилковскому. — Поздравляю, действительно поразительное сходство.
– Папе не раз говорили об этом. Будь на его месте более решительный мужчина, он бы обязательно научился играть на гитаре и, во всяком случае, не отказался поучаствовать в конкурсе двойников, — заметила Лиля.
– Вряд ли обществу нужен второй Окуджава. И учти — копия всегда проигрывает оригиналу, — ответил Зилковский.
Вскоре, однако, я подметил, что атмосфера в переполненном зале начала меняться. Наш дальний угловой столик вдруг как бы взлетел и плавно перенесся в центр ресторана. В общем, случилось то, чего следовало ожидать: бородатый Слава поведал о присутствии в зале Булата Окуджавы, то есть Зилковского, своим друзьям. А там птичка-молва, выпорхнув из клетки, облетела всех без исключения, каждому села на плечо, что-то напела-нашептала. И моя невинная шутка стала всеобщим достоянием.
Руководитель небольшого оркестра, плавным жестом оборвав мелодию, обратился к присутствующим:
– Дорогие друзья! В этот праздничный вечер, когда вся страна отмечает столь знаменательную дату (годовщину Октябрьской социалистической революции. — Ред.), в наш древний Владимир приехал замечательный поэт, писатель и исполнитель любимых народом песен Булат Шалвович Окуджава. Мы рады приветствовать его в нашем городе и попросим спеть для нас.
Раздался гром аплодисментов. Тотчас вслед им, перекрывая оптимистичный шквал, оркестр заиграл нечто из раннего Булата, помнится, то была очень популярная в те годы песня про Леньку Королева.
Мы вчетвером, до сих пор уединенно блаженствующие, поразились всеобщему энтузиазму, на волне которого решили доиграть комедию до конца. Едва смолк последний аккорд, как мой приятель Шинкарев обратился к залу:
– Друзья! Булат Шалвович благодарит всех за аплодисменты и теплые слова в его адрес. Безусловно, он пел бы и пел много, но, увы... — Наум, сделав трагическую паузу, чуть ли не смахнул несуществующую слезу, и с неподдельным горем в голосе сообщил: — ...но вчера, будучи в Суздале, сильно простудился. У Булата Шалвовича пропал голос, он едва говорит... Однако будет счастлив, если в этот чудесный праздничный вечер здесь будут звучать и его мелодии.
Закончив спич на этой печальной ноте, Шинкарев сочувственно положил ладонь на плечо адвоката. Вскоре события стали развиваться непредсказуемо, почти независимо от нас. Мы, с Зилковским-«Окуджавой» во главе, оказались заложниками столь странно затеянной и весьма рискованной игры. Время от времени, в среднем каждые пятнадцать-двадцать минут, на наш стол начали передавать презенты — в основном шампанское горьковского разлива, реже конфеты или коньяк. Следует отметить, что дарители при этом непременно желали чокнуться или выпить на брудершафт с самим «Окуджавой».
Адвокат Зилковский в эти моменты держался замечательно, с достоинством и тактом истинного интеллигента. Каждый подарок принимал с благодарностью, обаятельной улыбкой. Непременно вставал, чокался с очередным меценатом, касался бокала губами. Однако же почти не пил, тогда как дарители считали обязательным признаком хорошего тона выпить содержимое до дна.
Между песнями Булата Окуджавы оркестр исполнял и обыкновенные танцевальные ритмы, чаще вальс или танго. Покоя не было и в эти минуты, ибо почти каждая из дам считала своим долгом потанцевать с Зилковским. Сам Леонид Осипович никого не приглашал — приглашали его. Особенно усердствовала одна эффектная блондинка в модном брючном костюме.
До сих пор перед глазами незабываемая картина: невысокий лысоватый Зилковский — и женщина-вамп, в туфельках-шпильках выше его на целую голову.
Когда в очередной раз пианист провозгласил белый танец, к Зилковскому с двух сторон тотчас устремились две дамы: блондинка, считавшая его почти собственностью (еще бы — четвертый танец подряд!) и другая — совсем молоденькая девушка, худощавая, в темном платье. Растерянный Леонид Осипович предпочел на сей раз даму в черном, чем вызвал у блондинки праведный гнев.
В разгар всеобщего ажиотажа и подлинного триумфа «Окуджавы» у меня вдруг возникла идея прервать мистификацию и нарушить столь непредсказуемо развернувшиеся события. Первой откликнулась Лиля:
– Вот не думала, доктор, что вы настолько непоследовательны, — заявила она. — Посмотрите на этих людей, они веселятся как дети.
– Слово женщины — закон, — кратко изрек Наум. — В особенности Лили. Да, старик, что-то ты не того, теряешь форму. Начал во здравие, а кончаешь за упокой. Я лично — против.
Последним высказался Зилковский:
– Боюсь, Марик, что нам придется согласиться с молодыми людьми, — умиротворенно изрек он. — Сыграем комедию до конца.
Когда оркестранты ушли передохнуть, мы вышли в холл перекурить. Почти тотчас подошли двое. На ломаном русском, путая русские слова с иностранными, попросили спички. Оба высокие, блондинистые, приблизительно одного возраста, лет за тридцать пять и, словно братья-близнецы, на одно лицо. В коротких отрывистых фразах прозвучало что-то из немецкого. Зилковский достал зажигалку, предложил дефицитное тогда «Золотое руно» — в те годы отличные наши сигареты.
Слово за слово, под ароматный дым разговорились.
– Откуда вы, господа? — поинтересовался кто-то из нас.
– О, фройндшафт, дружьба, — откликнулся один, — ми из Германия есть, ГДР... — иностранец медленно подбирал слова, смягчая их мягкими знаками по ходу фразы.
Переговорив с новыми знакомыми, узнали, что оба инженеры, приехали во Владимир на химзавод, чтобы помочь в освоении новой технологии. Между тем другой немец, широко улыбаясь, спрашивает у Леонида Осиповича:
– Говорьят, вы есть очень лючший совьетский поэт и певьец? Зер гут, прият-о-о-о позна-ко-мить-ся, геноссе Окуджава.
Эта последняя фраза, сказанная среди прочих как-то естественно, по-нашенски, даже с акцентами на «о», вдруг подсказала, что мы, возможно, имеем дело либо с двумя подвыпившими земляками, решившими нас разыграть, либо с...
Я пока ничего не сказал своим спутникам. Но в сознании зримо возник кремлевский белокаменный ансамбль в нашем городе Владимире, что располагался через дорогу от нас, на высоком холме с великолепным видом на Клязьму. Всего-то ничего, несколько десятков метров...
Непосвященным поясню, а владимирцы и без меня прекрасно знают, что именно там, в Кремле, находилось областное управление могущественного КГБ — единственное и неповторимое в своем роде. Ибо по всей Руси подобного почета, как у нас во Владимире, ни один древний Кремль не удостаивался.
Несмотря на изрядное количество выпитого шампанского, память тут же подсказала нечто такое, о чем не рассказывал даже близким друзьям. Почти все номера, особенно те, лучшие, что предназначены для иностранцев, местное КГБ оборудовало некими хитрыми подслушивающими устройствами.
Догадку следовало проверить. Когда мы гурьбой возвратились в зал, я вальяжно, без приглашения подсел за стол к обаятельным блондинам из Германии. На кураже, не раздумывая, налил из хрустального графинчика водку в чистый фужер, приподнял, провозглашая некий тост и, крякнув для храбрости, бодро выпил. От неожиданности поперхнулся, тут же, подцепив вилкой какую-то снедь, стал бодро закусывать. В стекляшке, грамм эдак на пятьсот, оказалась… обыкновенная кипяченая вода!
Мои новоиспеченные знакомые с редким хладнокровием (профессия обязывает!) продолжили игру. Они мгновенно налили себе из того же графинчика, провозгласив тост за дружбу, энергично и со смаком выпили кипяченую водичку, щедро закусили.
Когда несколькими минутами спустя, оценив ситуацию, я бросил взгляд на опасный столик, то не увидел за ним «немцев». На освободившиеся места направлялась весьма оживленная молодая компания.
Мне расхотелось искушать судьбу. Памятуя о хитроумных подслушивающих устройствах, я нацарапал на салфетке несколько слов, после которых мы незаметно покинули ресторан. А вдогонку неслась песня Булата Окуджавы:

Пускай моя любовь, как мир стара,
Лишь ей одной служил и доверялся
Я — дворянин с арбатского двора,
Своим двором введенный
 во дворянство...
Едва успели подняться в номер, оставаться в котором Зилковские не захотели, как горничная доставила очередную пару поднадоевшего шампанского и роскошный букет роз.
– Поехали к вам домой, Марк, — коротко бросил Леонид Осипович. — Глядишь, спокойненько переночуем, да и наговоримся от души. Все-таки прекрасный сегодня выдался вечер.
…Поутру, пройдя на кухню, застал там полуодетых Наума и Леонида. Перед ними стояла пустая бутылка из-под кефира.
– Диета перед дорогой. По мне, так сей напиток из холодильника получше шампанского будет, — иронично усмехнулся адвокат.
– А как же ваше драгоценное горло, Булат Шалвович? — укоризненно произнес Шинкарев. — Вот, уговариваю исполнить что-нибудь из репертуара, ни в какую. Как и вчерашним вечером. Не найдется у тебя, старик, пластинки Окуджавы?
Пластинка, разумеется, нашлась…
В дверь настойчиво постучали. Раз, другой. Наш квартет смолк.
«Вот и соседи пожаловали», — подумал я с досадой и открыл дверь.
На пороге стояла девчушка лет десяти, с собачкой в руках.
– Меня к вам по делу прислали, — серьезно сообщила она. — Говорят, это ваш черный котик на заборе сидит, тот, который потерянный.
Быстро накинув куртку, с ломтиком колбасы, прихваченным для приманки, спускаюсь вниз. Так и есть — пушистой кляксой Алиска примостилась на припорошенной первым снегом скамье. Беру ее в руки, тельце на удивление теплое. Котенок слегка вздрагивает, довольно урчит, ухватив колбаску.
Едва успеваю поблагодарить девочку, как вижу, что напротив в зеленоватый «Москвич» усаживается высокий парень в кожаной куртке и затемненных очках. Что-то знакомо в его облике, делаю шаг, чтобы разглядеть получше. Мужчина смотрит на меня в упор какое-то мгновенье, секунду, другую. Резко захлопнув дверь, рывком трогает машину с места. В стремительно удаляющемся «Москвиче» номера уже не различить. И все же главное я углядел: незнакомцем оказался один из «иностранцев», встретившихся нам накануне в ресторане.
А через полчаса нижегородцы уехали. Путь они избрали обходной — километров на сто длиннее, через Муром, и совсем по другой дороге.

Печатается в сокращении

P.S. Незадолго до смерти Булата Шалвовича я послал ему этот рассказ и вскоре получил ответ от признанного мастера литературы: «Уважаемый Марк Айзикович! Благодарю Вас за чудесный рассказ. Действительно мистика. Показываю друзьям. Желаю Вам всего самого доброго! Булат Окуджава».
Сейчас «Вечер с Окуджавой» и автограф писателя хранятся в музее Б. Окуджавы в Переделкино, их я передал вдове Булата Шалвовича — Ольге Всеволодовне.