Смирные люди

Шмерель
Он и в самом деле был человеком довольно тихим, и кличка в семье была у него соответствующая — Штиммер, молчун. Смирный был человек, ну так он и мог себе это позволить — со своими плечами бывшего портового грузчика. Мой двоюродный брат до сих пор вспоминает, как дед на даче с удовольствием демонстрировал нам свою удаль, поднимая одной вытянутой рукой до уровня плеча купленный у деревенских мешок с картошкой. А ведь ему было уже за семьдесят. И уже после дедовой смерти мы нашли в кармане его любимого дачного плаща тугой кистевой эспандер, нам, тринадцатилетним, поддававшийся с трудом…
Кстати сказать, именно благодаря этим двум своим качествам — смирности и силе — дед Шура, собственно, и оказался моим дедом. А дело было так. Волей случая бабушкин брат, сбежав (как он напрасно надеялся) от женитьбы из Москвы, оказался в Одесском институте связи, где неожиданно для окружающих близко сошелся со здоровенным молчаливым студентом-евреем двенадцатью годами старше его. Они являли полную противоположность друг другу: один — столичный весельчак-балагур, прирожденный лидер (не зря потом дослужился до генерала), энергичный организатор всего, от студенческой пирушки до серьезного мероприятия, любимец романтических и не слишком девушек. Другой — уроженец местечка, хотя и недурен собой (если верить бабушке, по приезде в Москву невозможно было пройти с ним по улице: вагоновожатые, каковыми в те годы были исключительно женщины, останавливали трамваи, пораженные его непривычной для Москвы южной красотой), в тридцать с лишним еще не женат и в общении с противоположным полом до смешного застенчив, замкнут, мрачно упорен в поздней своей учебе…
Но, как бы то ни было, они умудрились сделаться приятелями, причем младший как бы даже взял тихоню-старшего под опеку. Правда, потом потребовал за это ответной услуги — когда в Одессу навестить старшего брата, а заодно и отдохнуть у моря приехала сестра-студентка, он, отрадовавшись короткое время, сбагрил ее на широкие плечи товарища и вновь предался радостям приморской жизни. Будущий генерал мог быть спокоен: когда рядом с его симпатичной сестрой на пляже располагался беззвучной скалой Шмерель Файнких, у разбитных молодых одесситов моментально отпадала охота пофлиртовать. Моя будущая бабушка злилась на своего немого телохранителя: что же это такое, в самом деле, — ни себе ни людям?! Но в Москву она вернулась уже вместе с ним. А еще спустя некоторое время они стали мужем и женой, но это уже совсем другая история…
 

Гедалия
Но вот уж кого даже с натяжкой нельзя было назвать смирным, это дедова старшего брата Гришу, Гедалия. Когда сделалась революция, он сразу принял ее и с живостью вошел в ее плоть. Ближе всего — и идейно, и территориально — оказалась ему полувольница Котовского.
Однажды его родную Кодыму захватили петлюровцы. Согнали всех обнаруженных евреев в яр и собирались расстрелять, но отвлеклись на пьянство и грабеж. Одному пареньку — дедову двоюродному брату — удалось выбраться из небрежно окруженного оврага и добежать до соседнего местечка, занятого котовцами. И первым, кто ему попался на глаза, был Гедалий.
На нескольких тачанках котовцы во главе с Гришей влетели в городок. Петлюровцы частью были перебиты, частью бежали. Спасенные евреи выбирались по узенькой тропинке из яра. Среди них был и владелец местной торговли обувью-одеждой. Заметив его, Гедалий потребовал незамедлительно и, разумеется, даром одеть-обуть героических пролетарских бойцов. Присутствующих и не только. «Гриша, — взмолился спасенный торговец, — те грабят, эти грабят, теперь вы грабите. Своих же грабите!» — «Я тебе не свой, буржуй!» — отвечал Гриша. И приказал расстрелять земляка. После экзекуции пролетарские герои забрали все, что им требовалось, и ускакали навстречу новым подвигам.
Кончил жизнь Гриша, как и многие подобные ему пассионарии, в 1937-м. История — так или сяк — за все платит сполна…
 

Сема
Кстати, и младший дедов брат Семен, хотя и далек был от жутковатой лихости Гедалия, смирным человеком отнюдь не был, правда, в своем роде. В ранней юности, кстати, он как-то раз даже оказался жертвой «смирности» старших братьев. Когда у Муни родился сын Валька, речь о котором впереди, и всем «взрослым» понадобилось куда-то уйти, Сему попросили присмотреть за младенцем. Он, естественно, отказался — дело-то молодое, а тут за каким-то сопливым плаксой приглядывать! Тогда трое старших, ни слова не говоря, замотали его в одеяло и привязали к креслу-качалке, а к ноге его приспособили бечевку, другой конец которой прикрепили к люльке. И ушли…
Впервые я увидел Сему, приехав в Одессу в 1988-м. Пройдя маленький квадратный двор и поднявшись на галерею, я позвонил в дверь угловой квартиры с потемневшей медной табличкой. Дверь открылась, и на пороге я увидел невысокого старичка с копной белоснежных волос, как у артиста Катина-Ярцева в роли столяра Джузеппе. Но ярко-голубые глаза были совершенно молодыми. «А! Племянник! Заходи! Вино пьешь?» — «Пью, если наливают…» — «Ха! Конечно, налью! Ма-а-аня!» Вышла тетя Маня, маленькая, сгорбленная. И тоже с очень молодыми смеющимися глазами. Только черными.
Дядя Сема исчез в крохотной кухоньке. «Так, Маня, где вино?! То, самодельное, этого года, пусть попробует! Я нарежу сыр. Сыр с рынка! Вот хлеб, свежий. Ты, Маня, сядешь туда, на диван. А я здесь с племянником!» Глаза Мани смеялись...
Сема шутил, рассказывал, как, еще не сняв после войны офицерскую форму, пытался продать попавшие к нему, один Б-г ведает как, куньи шкурки… «Да ты афери-и-ст…» — со смесью удивления и восхищения говорила тетя Маня…
…Через год ее не стало. Сему уже ничего не держало в Одессе, и он решил уехать в Израиль. Последний дедов брат, Семен, умер в Иерусалиме в 2000 году.
 

Аркадий, сын Давида
И еще один Файнких — богатырь Аркадий, сын того самого дедова двоюродного брата Давида, который смог выбраться из окруженного петлюровцами оврага. Ему, кстати, удивительным образом это удалось и еще раз — когда немцы вошли в Кодыму и устроили первый показательный расстрел евреев все в том же яру. Давид с Аркадием были среди тех, кому предстояло умереть. Когда раздались первые очереди, Аркадий схватил отца за руку и потянул за собой в яму. Сверху их накрыли тела соседей. Ночью они выбрались из заваленного трупами яра и ушли в лес, вскоре пристали к партизанам…
Как-то вернувшись летом с работы, дед, войдя в квартиру, был встречен странными взглядами соседей по коммуналке. Будучи человеком смирным, ничего не спросил, но быстро все понял. В Москву без предупреждения приехал из Кишинева Аркадий. Соседи впустили его в квартиру, но комната московских родственников оказалась заперта. Аркадий очень устал и очень хотел спать. И он, не долго думая, подцепил пальцами снизу двухметровую двухстворчатую дубовую дверь, потянул вверх и снял с петель… Поставить ее на место сил ему не хватило, он просто прислонил ее к стене и улегся спать.
 

Валька
Ну и наконец Валька. Сын еще одного дедова брата — Муни, отцов двоюродный брат. Об этом «смирном» Файнкихе можно рассказывать часами. Мощный, смуглый, чуть похожий на негра, с яркими темными глазами, хриплым прокуренным голосом и истинно одесским чувством юмора. Обаяние его одинаково безотказно действовало и на женщин, и на мужчин.
Как-то раз Валька приехал в гости в Москву. После объятий-поцелуев, раздачи подарков, обмена новостями и семейного застолья, Валька вышел за папиросами. И пропал часа на полтора. Волнение родных достигло критической точки, когда деда позвали к телефону. Звонил Валька.
– Шура, я тут в отделении милиции, в тапках, паспорта нет… Приезжай, вытащи меня отсюда.
– В каком отделении милиции? — спросил ошарашенный дед.
– Ребята, в каком мы отделении? Сержант, слышь, какое это отделение? (На заднем плане — смешки и вполне доброжелательные мужские голоса.) В таком-то, — Валька назвал адрес в двух трамвайных остановках от дома.
– Ты как там оказался? — убитым голосом спросил дед.
– Ну, ближайший киоск был закрыт, я спросил, где следующий. Сказали, в двух трамвайных. Решил проехать. А в трамвае один жлоб беременной женщине место не уступил. Раз ему сказал, два… А потом выбросил из трамвая. (На заднем плане протестующий вопль, одобрительные смешки.)
– Выкинул и выкинул, а в милицию-то ты как попал?
Несколько мрачно:
– На остановке взяли…
– Что ты делал на остановке?!
– Ну… мы с ним добеседывали…
Валька по молодости вообще был не дурак подраться. За что и поплатился. Из Одесского университета его на пару с ближайшим другом Венькой выгнали «за жестокое избиение команды рыболовецкого траулера в ресторане “Черный дрозд”». Перечитайте еще раз. Команды. Рыбаков. Одесских. Вдвоем…
Со временем Валька повзрослел и несколько остепенился. Но не угомонился. Однажды он приехал в Москву в краткосрочную командировку. Уехать ему нужно было кровь из носу в тот же день. Закончив дела, он поспешил на вокзал, — до поезда оставалось меньше часа. Провожать взялся мой отец. Дальше — его свидетельские показания.
К билетной кассе огромная очередь, поезд уже подан на посадку, успеть практически никаких шансов. Валька с полминуты оценивает обстановку, утыкается взглядом в табличку «Герои Советского Союза и полные кавалеры ордена Славы обслуживаются вне очереди», удовлетворенно кивает головой — ага! — и решительно направляется к кассе. «Мне только спросить!» — твердо говорит Валька, и поскольку в руках у него ничего нет, и поскольку он излучает полную уверенность в своей правоте, его пропускают к окошку.
– Скажите, только Герои Советского Союза обслуживаются без очереди, а Герои Социалистического Труда — нет?
— Товарищ, не морочьте голову, конечно, да! Давайте скорей деньги, видите же, сколько народу. Куда вам билет?
Валька успел на поезд…

Сам я, кстати, тоже человек смирный. Но иногда что-то такое вдруг прорывается, даже сам изумляюсь, что ж говорить об окружающих. В таких случаях моя тетушка говорит грустно и многозначительно: «Ты все-таки, знаешь, повнимательней… А то тебе есть в кого…» Словно бы забывая, что сама всегда считала: Файнкихи — смирные…
 

Николай ПРОПИРНЫЙ, Россия