«Если захотите, это не будет сказкой»

Герцль родился в Будапеште в мае 1860 года — сто пятьдесят лет тому назад. Его семья принадлежала к тому среднему классу, к тем евреям, что восприняли немецкую культуру и язык. По своей культурной ориентации семья была немецкой, по политической — исповедовала либеральные ценности. Иудаизм в доме был не более чем «семейной памятью». Со студенческих лет стремление стать аристократом духа и, за невозможностью принадлежать к родовой или жалованной аристократии, поклонение и подражание ее манерам и всему тому, что с ней связано, было жизненным кредо Герцля.
Став корреспондентом влиятельной венской газеты в Париже, Герцль окунулся в мир социальной реальности. Годы пристального внимания к французской политической и общественной жизни изменили Герцля: он проделал эволюцию от эстетствующего литератора до идеолога сионизма.
Не как еврей, а как либерал Герцль остро чувствовал потрясения французской политики. В его разочаровании в демократии во Франции можно найти истоки более поздних политических суждений Герцля и как сиониста.
Особое значение имел для него панамский скандал, продемонстрировавший банкротство французского парламентаризма. Коррупция подорвала закон и порядок и выпустила на волю иррациональную силу масс. Наконец, на поверхность вышли новейшие враги республики — антисемиты.
Для Герцля это означало крушение веры в жизнеспособность политического либерализма, который терпел поражение даже на своей родной почве, во Франции. На этом фоне проблема антисемитизма настойчиво входила в сознание Герцля. По сути, не было ни одной атаки на республику, в которой бы не участвовали антисемиты.
Все то, о чем писал в ту пору Герцль, не могло не привлечь его к еврейскому вопросу. Решение проблемы «как можно спасти евреев» логически вытекало из его многолетних наблюдений, однако предложения, к которым он склонялся, были абсолютно новыми, радикально отличавшимися от тех взглядов, которых он придерживался прежде как литератор, журналист и либерал.
Сильное личное начало, более понятное психологу, чем историку, несомненно, сыграло важнейшую роль в его эволюции. С 1890 года Герцль пережил целую серию личных психологических травм. Его брак с женщиной, занимавшей более высокое, чем он, социальное положение, оказался неудачным. Он проводил много времени вдали от жены и детей.
Другим личным моментом был кризис в его отношениях с друзьями. Он потерял лучшего друга, Генриха Кана, который покончил жизнь самоубийством. Не найдя счастья в браке, лишившись ближайших друзей, преодолевая часто мучившую его депрессию, Герцль стремился отдать себя общему делу. Еврейский народ становится коллективным объектом его любви. Сторонник ассимиляции, он берет на себя роль спасителя страдающего народа. Он уверен, что евреи должны защищать свою честь с помощью дуэлей, — вызвав наиболее оголтелых антисемитов на поединок и таким образом защитив свою честь. Вскоре обращается к идее массового крещения евреев. Он намеревался встретиться с главой римско-католической церкви и заявить ему: «Если вы поможете нам в борьбе против антисемитов, я начну мощное движение свободного и достойного перехода евреев в христианство». Эта театрализованная, иррациональная утопия несла на себе печать личности Герцля. И здесь он нащупывал пути для пострационалистического решения еврейской проблемы.
Политические события самого разного порядка привели в 1895 году к психологическому перевороту, к трансформации Герцля из поборника ассимиляции в вождя нового Исхода. Первым таким событием стал вынесенный в декабре 1894 года обвинительный приговор Альфреду Дрейфусу — единственному еврею, служившему в Генштабе Франции, огульно обвиненному в шпионаже. Когда Дрейфуса еще считали виновным почти все или, по крайней мере, большинство французского общества, Герцль, несмотря на недостаток свидетельств, выражал в этом сомнение. В воплях черни предательство Герцля объяснялось именно его происхождением: «Смерть! Смерть евреям!» Это произошло не в России, даже не в Австрии, но во Франции, «в республиканской, современной цивилизованной Франции, спустя сто лет после принятия Декларации прав человека», — писал Герцль.
Он окончательно утверждается в своем новом качестве, его политическая позиция определилась. Теодор Герцль набрасывает план своего будущего трактата, основной идеей которого является исход евреев из Европы.
«О будущей стране, где мы сможем жить как свободные люди на своей земле; страна, где мы будем так же, как и другие, пользоваться уважением за великие и добрые дела, где мы будем жить в мире со всем миром», — пишет он в дневнике.
Герцль становится лидером нового движения — сионизма. Желание и воля — вот движущие силы, которые смогут превратить мечту в реальность.
Следствием этой концепции явилась решимость Герцля обратиться не к разуму, но к сердцам евреев. Символику сионизма предлагалось разработать таким образом, чтобы она будила дремлющие силы нации. Уже сам факт, что евреи сохранили себя как народ, является доказательством силы их религии, поддерживающей их уже на протяжении двух тысяч лет. Сейчас они должны иметь новую, современную систему символов — собственное государство, собственное общественное устройство и, прежде всего, собственный флаг. С этим флагом можно вести людей куда захочешь — и даже в Землю обетованную. Не сама конечная цель была решающей для герцлевской концепции нового движения. Национальная идея у Герцля вряд ли была сколько-нибудь связана с еврейской традицией и историей. Все народы, по его убеждению, одинаково «прекрасны», все нации пробуждают в своих людях добродетели, ибо любая нация складывается из всех лучших качеств отдельных людей: их преданности, воодушевления, самопожертвования и готовности умереть за идею. Эти добродетели рыцарственности и жертвенности Теодор Герцль связывал с пробуждением нации, их он ценил и в самом себе, в своих мечтах о славе.
Политическая тактика требовала дополнить к силе древних чаяний еще и современный характер лозунгов, притягательных для масс. Он предусматривал семичасовой рабочий день как одно из определяющих условий привлечения к своей идее современных европейских евреев. Даже флаг еврейского государства должен отражать эту ценность, которую идеолог сионизма связывал с действенной силой идей социальной справедливости. На белом поле, символизирующем чистоту новой жизни, надлежало расположиться семи золотым звездам, представлявшим семь золотых часов рабочего дня. О звезде Давида или каком-либо другом еврейском символе Герцль даже не вспомнил.
«Парижский фельетонист», не умевший читать и писать на иврите, чуждый еврейской религиозной традиции, пытавшийся выступить в роли спасителя Израиля, вызвал у подавляющей части как ортодоксального, так и ассимилированного еврейства Запада недоумение и насмешки. Немало религиозных ортодоксов осуждали Герцля и его последователей за вмешательство в Б-жественный промысел, а религиозные либералы-реформисты усматривали в этих идеях отход от заповедного пути — жить среди других народов и нести им идеи монотеизма.
Национальный еврейский вопрос Герцль стремился сделать международным вопросом. Он использовал любую возможность и все свои связи, чтобы добиться расположения европейских правителей, если возможно путем личных встреч и бесед. Он старался найти подход к турецкому султану, к германскому императору, русскому царю и его министрам, римскому папе, британскому правительству. Причем в ряде случаев — небезуспешно.
Как современный проект еврейского национального государства воплощал древнюю религиозную мечту, так же доведенные до совершенства западные манеры Герцля вызывали и усиливали в сознании восточноевропейских евреев образ царя Давида или Моисея. Герцль предлагал создать построенное на либеральных принципах образцовое еврейское государство. «Если захотите, это не будет сказкой». В этих словах, сказанных Теодором Герцлем, воплощен тот путь, который прошел он сам — путь к сионизму. Они же стали лозунгом всего сионистского движения. Он умер в 1904 году.
Герцль просил похоронить его в Вене, рядом с могилой отца, пока еврейский народ не перенесет его останки в Страну Израиля, что и было осуществлено вскоре после создания в 1948 году Государства Израиль. Его прах покоится на горе, названной его именем и возвышающейся над Иерусалимом.

Александр ЛОКШИН, Россия 
Мнение редакции может не совпадать с мнением автора