Санинструктор Майя и сержант Сеня

– Майя, почему вы никогда не рассказываете об этом периоде своей жизни?
– Рассказывать? Я не совершала подвигов, просто добросовестно несла свою будничную солдатскую службу.
– Когда началась война, вам было всего...
– В ночь на 22 июня 1941-го мы отплясывали на школьном выпускном балу. Вскоре моего отца назначили главврачом московского эвакогоспиталя, а я поступила на курсы медсестер. Когда в октябре 1941-го немцы подошли к Москве, записалась в Московскую добровольческую дивизию (позже — 53-я гвардейская стрелковая). Не брали — возрастом не вышла. Уговорила…
– И куда ж определили избалованную московскую барышню, единственную профессорскую дочь?
– В пехоту, куда ж еще. Большинство московских добровольцев были «рядовыми необученными». А когда на подмогу Москве прибыли кадровые сибирские дивизии, многих девчонок перевели санинструкторами артиллерийских и минометных батарей. Целых три сержантских красных треугольничка в петлицах гимнастерки!
– Что входило в ваши обязанности?
– Первая медицинская помощь раненому, укрытие его в безопасное место.
Майя Александровна умолкла, призадумалась, видимо, что-то вспоминая, и неожиданно воскликнула:
– Откуда только силы такие брались, здоровенных раненых мужиков в укрытие перетаскивать?! Сама-то как тростиночка была.
– Почему вы никогда не носите свои боевые награды?
– Они мне даны за скромный солдатский труд, а не для бахвальства перед другими.
Супруг Майи, Владислав Шницер, тоже ветеран войны, достал картонную коробку и выложил на стол передо мной Майины награды: орден Отечественной войны I степени, две медали «За боевые заслуги», памятные медали в честь Победы над фашистской Германией — советские, российские, израильские.
– Какая из этих наград вам особенно дорога?
– Вот эта, — Майя протянула мне гвардейский значок.
– Отчего же он в таком плачевном виде? Согнут, эмаль сбита...
– Мой сын Володя после окончания института служил в гвардейской Кантемировской дивизии. Когда ему вручили гвардейский значок, он попросил у меня разрешения носить мой. Вскоре командир упрекнул сына: «Лейтенант, почему вы так небрежно относитесь к нашему святому знаку? Он покорежен, эмаль сбита... Вы что, били по нему молотком?» И сын ответил: «Это значок моей мамы. Он спас ей жизнь».
– Расскажите об этом подробнее...
– Действительно, спас. Привинченный на моей гимнастерке, он принял на себя удар в грудь осколка немецкой мины.
– О чем вы мечтали в те трудные, порой трагические военные дни?
– О победе, разумеется. О доме, встрече с близкими, гражданской жизни... Но была у меня и тайная мечта. До войны я была «пижонистой» девчонкой. А тут — гимнастерка под ремнем в густую сборку, словно юбка, шея в вороте «в свободном плаванье», плечи шинели на локтях, брюки подпоясаны веревкой, чтоб не упали, по три скомканных газеты в каждом сапоге сорок первого размера, солдатское нижнее белье... (Позже стали присылать обмундирование маленьких размеров). И я мечтала одеться во что-нибудь женское, красивое. Представьте, мечта сбылась! Вместе с вооружением и продуктами, поступавшими нашим войска по ленд-лизу, американские женщины присылали подарки. Один из них достался мне. Такой чудесной шерстяной кофточки я никогда не видала! Коричневая, пушистая, с блестящими лиловыми пуговками в золотом ободке. Нарушив форму одежды, тут же стянула с себя линялую гимнастерку и вырядилась в кофточку. Я была единственным «женским персоналом» среди полсотни моих батарейцев, и мне сходили с рук подобные вольности. Но наслаждалась я этой красотой недолго.
– И что же произошло с пушистой кофточкой?
– Наша дивизия, пробиваясь поздней осенью 1942-го из окружения в так называемом Демянском котле, понесла огромные потери и стала в оборону. О пополнении речь не шла. Видимо, наш участок Северо-Западного фронта считался в тот момент неактуальным. Личного состава на батарее катастрофически не хватало. Мне приходилось часами дежурить у телефона в штабной землянке, а случалось, становиться за наводчика и стрелять из 122-миллиметровой гаубицы по целям, продиктованным комбатом по рации с наблюдательного пункта. Студеной январской ночью 1943-го немецкая мина перебила телефонный провод, связывавший нас с другими батареями, штабами дивизиона и полка. Пришлось разбудить связиста Сеню Роднина. Накинув на плечо неразлучную санитарную сумку, я следом за Сеней отправилась на поиски обрыва провода. Шли след в след, увязая в снежных сугробах с человеческий рост. Обрыв нашли метрах в восьмистах от батареи. Восстановили связь и двинулись обратно, когда минометный обстрел возобновился. Залегли в снег. Обстрел прекратился. Прошли еще метров двести, как над головой снова засвистели мины. Громко вскрикнув, упал в снег Сеня. Осколок мины, разорвав в клочья рукав его шинели, перебил крупный сосуд руки. Я наложила жгут, сделала перевязку, помогла Сене подняться, и он, опершись здоровой рукой на мое «богатырское» плечо, поплелся рядом со мной к батарее. Кровь на голой руке Сени превратилась в ледяную корку. «Отморозит! Пропадет у парня рука. Что делать?» Решение пришло мгновенно. Я сняла с себя кофточку и укутала ею раненую руку. А навстречу нам уже спешили батарейцы, обеспокоенные нашим долгим отсутствием. Сеня потерял так много крови, что в медсанчасти мне пришлось поделиться с ним своей, так у меня появился «кровный» брат.
– А Сеня? Что с ним стало?
– У этой истории есть продолжение. Кончилась война. Я, уже студентка Московского юридического института, хотя еще и прихрамывала после ранения, снова стала «пижонкой». Фронтовую прическу под мальчишку сменила на прическу а-ля Вивьен Ли в фильме «Адмирал Нельсон», в ушах — длинные с бирюзовыми камешками серьги. Однажды военкомат пригласил бывших фронтовичек на вещевой склад с американскими подарками. Выбрать разрешалось что-либо одно. Сколько же там было красивых вещей! Глаза разбегались! Но мое воображение поразил тонкий, на васильковой подкладке стеганый халат, спускавшийся к полу колоколом. На лиловом поле — зеленые листья, в талию, красивый вырез. Царственный наряд! Я переодевалась в него, едва оказавшись дома, и щеголяла в нем по нашей многолюдной коммуналке.
Однажды поздним вечером в дверь квартиры позвонили. На пороге в шинелях и с вещмешками за спиной стояли два сержанта: «Нам бы сестренку нашу, Майю», — робко попросил один из них, видимо, смущенный моим нарядом. «Сеня!» — обрадовалась я. Но парень повторил еще раз: «Нам бы сестренку нашу... Майю», по-прежнему не узнавая меня...
– Еще бы! После тяжелых военных будней — и вдруг такая красавица в шикарном халате!
– Да, Сеня не сразу узнал меня. Демобилизованные парни, возвращаясь домой, в Сибирь, прожили у нас несколько дней. Бродили по Москве. В тяжелые дни 1941-го они помогли защитить столицу от врага, но увидели ее впервые. Долгие годы мы с Сеней переписывались, пока не потеряли друг друга из вида…
– Поздравляю вас и Владислава Иосифовича с праздником Победы! Низкий вам поклон и доброго здоровья.

Беседовала Лариса ТОКАРЬ, Россия