«Про мальчишку того поколения, что из детства пришел на войну»

Мой Солдат говорил о себе, что относится к уникальной возрастной категории, к тем трем процентам из числа мальчиков года рождения 1923, которые, став солдатами Великой Отечественной, сумели благополучно вернуться с фронта. Он жил и учился в Хамовниках – Александр Аркадьевич Шенкман, для родных и близких друзей просто Саша или Шурик.
И о том бое, где был ранен Солдат, лишь: «были в наступлении, захватили большие трофеи…». А было это так: батальон продвигался по заснеженному полю к селу Белые Хатки, которое приказано было взять. Вдруг кто-то крикнул: «Товарищ старший лейтенант, немцы!» В открывшейся ложбине бойцы увидели десятка три грузовых машин и фигурки в белых комбинезонах и голубоватых шинелях. Не дожидаясь команды, бойцы рванулись вперед. Узнал я об этом, прочитав рассказ Александра Аркадьевича «Из фронтового блокнота», опубликованного в журнале «Знамя» в 1985 году. Он писал: «Я бежал вместе со всеми с удивлением убеждаясь, что не так уж трудно вести на бегу огонь из восьмикилограммового «Дегтярева». Стрелял и знал, что передо мной – враги, и я могу ранить и убить их, знал, что это необходимо. Но и те у машины тоже стреляли».
И все-таки сопротивление врага было сломлено. Перед бойцами оказались итальянские солдаты, раненые и обмороженные. Они улыбались, жали нашим солдатам руки, объясняли, что не хотят воевать, ненавидят фашистов, любят русских людей. Со всех сторон слышалось: «Гитлер – плохо», «Муссолини – плохо». А вокруг валялось в панике брошенное военное добро: оружие разных систем, немецкие вещевые мешки, прозванные за их величину «блиндажами», шинели, каски, пилотки, офицерские мундиры, сорванные погоны, даже ордена и медали. Валялись на снегу плоские котелки и фляжки, громадные круги сыра, плитки концентратов, бинты…. Солдат даже нашел флаг, а может быть, знамя какой-то части – большое ярко-красное полотнище со свастикой в белом кругу. О находке доложил замполиту. «Сохраните, товарищ, это очень важный трофей», – ответил командир. И гордый боец сунул шелковое полотнище за пазуху. Вокруг было столько интересного, необычного, что исчезло чувство опасности. И не сразу наши бойцы заметили, что немцы готовят контратаку. Между машинами замелькали белые комбинезоны и снова засвистели пули. Кто-то из наших подался назад к лесу, кто-то занял оборону в придорожном кювете, а несколько бедолаг – и в том числе Солдат – застряли там, где их застала стрельба. А тут еще вышел из строя его пулемет. «Такое не забывается!» – говорил он много лет спустя. «Беспомощно лежу на снегу, а около ближайшей машины – трое или четверо немцев, и один из них направляет в мою сторону винтовку. Острая боль обжигает живот, и меня охватывает отчаяние». Но, оказалось, что отчаиваться рано – пуля его «пожалела», царапнула касательным ранением, оставив неглубокую ссадину. Он сумел доползти до кювета, где наши отстреливались от наседавших немцев. Даже неисправный пулемет не бросил.
А кругом шел бой – жестокий и неравный. Один за другим выходили из строя его товарищи. Понимая, что надо стрелять, приподнявшись на локтях, потянулся к лежавшей поблизости винтовке. И тут его настигла пуля. Эта шальная пуля, хоть и прошла на вылет через шею, оказалась к нему милосердна, не причинив никаких серьезных повреждений. А тогда в декабре 1942 года было страшно. Кровь хлынула изо рта и из носа. Товарищ замотал ему бинтом голову и шею, и он лежал в полузабытьи.

Он лежал на снегу и дышал торопливо,
С каждым выдыхом булькало что-то в груди.
Впереди раздавались тяжелые взрывы,
Раздавалось родное «ура» впереди…

От деревни, которую они должны были отбить у немцев, накатывается вражеская контратака, и все яростней свистят пули над головой, и все меньше остается защитников этого, не слишком надежного рубежа. Совсем рядом звучат озлобленные голоса атакующих фашистов, и кто-то кричит, чтобы советские солдаты поднимали руки. Юному пулеметчику становится ясно, что это конец, что через несколько мгновений они ворвутся в канавку и тогда… С горечью думает он о маме, которой предстоит узнать такое. Вспоминает московский дом, «комната в том доме, стол, над ним абажур шелковый, с одного бока протертый, а за столом все свои и … мама. И так горько стало по-настоящему. Что же, думаю, будет, когда она узнает? А себя уже не жалко. Ну, не повезло, думаю, не повезло. Мелькнула мысль про комсомольский билет, лежавший в кармане. Солдаты рассказывали – некоторые, когда в плен попадают, выбрасывают свой комсомольский билет, чтоб шкуру сберечь. Но мне от одной только мысли об этом стало невыносимо стыдно и даже зло взяло – и на себя, а главное, на них. Нет, говорю себе, не унижусь!» И выстоял Солдат в самый трудный для себя миг войны, не расстался с комсомольским билетом. Вот вещевой мешок сбросил – показалось недостойным погибнуть с нехитрым имуществом на плечах.
И вдруг раздался пронзительный нарастающий свист. От леса через головы наших солдат пролетела мина, за ней – вторая и звонкий ликующий крик – «Танки! Наши танки!» Оказывается, такое бывает не только в кино. Солдат, за минуту до этого готовый проститься с жизнью, знал, что сколько бы ему не отмерила судьба жить на свете, он никогда не забудет этот радостный мальчишеский вопль: «Танки! Наши танки!», и звук мотора 34-ки, появившейся справа.
И в миг все изменилось. Перестали свистеть пули, стихли чужие голоса, поднялись, встали во весь рост солдаты. Но встали не все…
А по канавке от одного солдата к другому медленно идет, сжимая в руке шапку, политрук. К одним он наклоняется и говорит что-то короткое и негромкое, другим ничего не говорит, только стоит рядом несколько секунд, низко опустив голову. Наклоняется он и к моему Солдату и негромко произносит: «Спасибо вам, товарищ…».

И поверил Солдат, что так будет на деле,
Что сумеет он в строй возвратиться опять…
В это время полозья саней заскрипели,
Санитары подъехали раненых брать.

А рота ушла вперед брать село Белые Хаты, может быть один из последних оплотов операции «Малый Сатурн».
**

Война для Солдата закончилась раньше, чем он ожидал. Как он написал в письме в феврале 1945 года:
«Кому-то пришло в голову отправить в военное училище с полтысячи парней. Я попал в состав этой команды (о желании или нежелании не спрашивали). И вот, покинув венгерский городок Капошвар, еду на Восток…. Позади остались Сербия, Румыния…. Позавчера вкатились в Советский Союз. Куда я попаду – неизвестно…. Но пока сбылось одно из моих желаний. Я вернулся в Россию».
Он недолго пробыл в училище. Вскоре после окончания войны был издан указ о демобилизации студентов. Он ехал домой. Тогда родилось это последнее армейское стихотворение.
Вместе с Солдатом мы рассказали историю его войны. Видимо, у каждого человека, прошедшего через такие испытания она своя, эта война. Мой Солдат шагнул за четыре государственные границы, и везде его встречали как полпреда великой страны-освободительницы. В Румынии оборванные крестьяне угощали его брынзой и мамалыгой. Он плыл по голубому Дунаю и буквально влюбился в красавицу Болгарию. Ему было суждено прошагать по головокружительным горным тропам Югославии и брататься с отчаянными парнями-партизанами. Суждено под проливным дождем штурмовать красивый город Карагуевац, войти победителем в югославскую столицу. Военные дорого провели его через чистенькие мадьярские города и села, со стен которых еще не успели содрать плакаты, изображающие наших солдат краснозвездными варварами, убивающими детей.
Он не совершил великих подвигов. Среди вражеских знамен, которые вынесли на парад Победы, не было подобранного им итальянского полотнища. Но он честно выполнил свой долг солдата, и то, что сумел сделать на войне, осталось для него большим и значительным делом всей жизни. Он не дрогнул, взглянув прямо в глаза смерти, оставшись чистым и честным перед собой и Родиной.
Я заканчиваю свой рассказ о Солдате Великой Отечественной. Я узнал, из каких, пусть мелких, вроде бы незначительных деталей, складывалась Победа, и какой дорогой ценой оплачивалась не только в масштабах государства и народов, но и в масштабе каждого отдельно взятого солдата.

Андрей Кандыба, Россия