... С МУЛЬТИПЛИКАТОРОМ ЮРИЕМ НОРШТЕЙНОМ, КОТОРЫЙ НЕ ЗНАЕТ, КАК НАДО...

 Элла Митина
 24 июля 2007
 4428
В тот вечер зал Еврейского культурного центра на Никитской оказался переполнен сверх меры, что, впрочем, было не удивительно: люди жаждали увидеть воочию того, кто давно назван классиком мультипликации, чьи шедевры «Ежик в тумане» и «Сказка сказок» признаны «фильмами всех времен и народов», а неоконченная «Шинель» критиками и зрителями иначе как «гениальная» просто не называется.
В тот вечер зал Еврейского культурного центра на Никитской оказался переполнен сверх меры, что, впрочем, было не удивительно: люди жаждали увидеть воочию того, кто давно назван классиком мультипликации, чьи шедевры «Ежик в тумане» и «Сказка сказок» признаны «фильмами всех времен и народов», а неоконченная «Шинель» критиками и зрителями иначе как «гениальная» просто не называется. Представляя его, художественный руководитель центра Марина Смелянская так и сказала: «Мультипликатор Юрий Норштейн — не один из лучших, он — самый лучший!» Юрий Борисович создал совсем немного работ — почти шесть. «Почти», потому что «Шинель», начатая 20 лет назад, все еще не закончена. Его фильмы — нежные и хрупкие, как память или прикосновение, всегда говорят о самом главном, самом существенном: о дружбе, любви, сострадании. Они понятны и близки и тем, кому пять, и тем, кому пятьдесят, потому что Норштейн, сумевший каким-то непостижимым образом удержать в себе призрачные образы детских ощущений, пытается поведать о них нам. Юрий Борисович — один из немногих на сегодняшний день оставшихся могикан, которые яростно отстаивают приоритетное право искусства перед законом рынка. Только искусство является для него смыслом существования и единственным поводом к общению. Все остальное — собственный внешний вид, светские условности — не имеют никакого значения. Возможно, такая философия — это закон сохранения гениальности: хочешь сберечь свой Б-жественный дар — не суетись. За тебя скажет твое искусство. И люди, которые его оценят.

Не о себе

«Я за кулисами краем уха слышал, что тут обо мне было сказано. Знаете, я — морж, зимой плаваю в проруби. А моя внучка, когда узнала, что я купаюсь, воскликнула: «Слава Б-гу, что я этого не видела!» Это я к тому, что хорошо, что я не видел, как тут обо мне говорили. Потому что... ну, это всегда очень трудно переваривается. Я лучше расскажу о тех людях, которые со мной работали, — о художнике, операторе, композиторе. А то вы меня видите, а их — нет. Моя жена Франческа Ярбусова — художник всех моих фильмов. Она старается никогда не показываться на людях, живет под Москвой на даче. Я называю эту дачу «домик дядюшки Тыквы», потому что там потолок рассчитан на рост Франчески. Ее рост метр пятьдесят, а высота потолка — 2.20. Я ей как-то сказал: «Франя, потолок-то низковат», а потом пригнулся на 20 сантиметров и говорю: «Нет, для тебя как раз». Там она живет и работает. Обо мне делали фильм из серии «Острова». Я с большим трудом уговорил Франческу в нем сняться. Из этого фильма можно узнать, какой я зверь в работе и какой я жестокий. А поскольку Франческа человек мягкий и вообще неспособна ни на какое злодейство, она говорит обо мне с присущей ей мягкостью. Мы познакомились с Франческой очень давно, еще в художественной школе, только я был на два года старше. Конечно, ей очень достается. Иногда доходит до такого, что она бросает карандаши и кричит: «Все! Больше не могу! Делай сам!» Но потом все как-то налаживается, и мы снова начинаем работать. Мы вместе уже больше лет 30 лет. У нас двое детей, внуки. К сожалению, я уже в таком возрасте, когда все чаще говоришь: «Был, был». Нет уже и моего композитора Михаила Мееровича, с которым я делал свои фильмы. Но если бы он был жив и пришел сюда, уверяю вас, зал бы просто рыдал от его шуток. Это был необычайный человек, абсолютно неординарного поведения. О Мееровиче ходили легенды. Он был очень состоятельным, потому что много работал в кино. Но при этом абсолютно лишенным какой-либо прагматичности. Однажды мой друг пришел к нему в гости на новую квартиру и видит: вся мебель, которую внесли рабочие несколько месяцев назад, так и стоит не распакованная — шкафы сдвинуты в угол, книжные полки завернуты в тряпки. На полу газета. На газете деньги. Мой друг говорит: «Миша, ты потеряешь деньги, собери их». А он в ответ: «А, брось, мне лень наклоняться. Легче новые заработать». Он не оригинальничал, он таким был — человеком, сотканным из искусства. Я в который раз слушаю вальс из мультфильма «Журавль и Цапля», который он написал, и вспоминаю, как первый раз пришел к нему в дом. Много лет спустя его дочка рассказывала: «Знаете, Юра, когда вы к нам пришли — а я тогда был помоложе и несколько... поогнистее, что ли, рыжее, — мне папа сказал: «Маша, сейчас придет настоящий рыжийсёр». Мы с Мишей очень трудно начинали, когда делали наш первый фильм «Лиса и Заяц». Потом на второй картине «Журавль и Цапля» мы уже хорошо понимали друг друга. Правда, вначале долго не получался вальс, без которого я вообще не представлял себе фильм, тот самый центральный вальс, в котором Журавль и Цапля танцуют в беседке в луче света, и их счастье кажется таким близким, таким возможным, как в чеховских пьесах. И вот однажды ночью, часа в два, звонит Меерович и говорит: «Кажется, я сочинил то, что вам надо». Я услышал, как он положил телефонную трубку, потом раздался очередной приступ кашля, затем трубка погремела, и в наступившей тишине он заиграл вальс. Я заорал: «Это то, что нужно! Только запишите, а то я вас знаю, вы забудете». Такое тоже бывало. Знаете, этакое моцартианство: «Ноты в окошко улетели? Ну, Б-г с ними, я что-нибудь новое сочиню». Я вспоминаю работу с Мееровичем с большой теплотой. Конечно, я должен рассказать и об операторе Александре Жуковском, с которым мы снимали «Ежик в тумане» и «Шинель». Его, увы, тоже уже нет в живых... Саша вообще-то снимал игровые фильмы и готовился к съемкам картины Василия Шукшина о Степане Разине, но все его проекты по разным причинам срывались, и Саша снимал документальное кино. И вот однажды во время съемок он разбился, причем разбился страшно. После этой аварии Саша вначале ослеп, потом у него отнялись ноги. Через какое-то время все восстановилось, но позвоночник ломал его до последних дней. Так он оказался в мультипликации. И мне иногда страшно, что вот таким образом свела нас судьба. Я его спрашивал: «А если бы не такие обстоятельства, ты бы стал заниматься мультипликацией?» Он мне неизменно отвечал: «Никогда». И меня когда спрашивают: «А если бы вы случайно не оказались в мультипликации, стали бы ею заниматься?», я тоже отвечаю: «Никогда». Потому что это искусство, которое пожирает все твои силы, а результат получается очень скромный. Саша был не такой, как я. Он был темпераментный, но спокойный. Вот мы ставим кадр. Что-то не так. Я начинаю кипятиться, а он говорит: «Юра, не кричи. Если бы я был беременным, я бы родил». Это была его обычная манера разговора. Чувством юмора он был заполнен до краев. «Сказку сказок» снимал другой оператор — И. Скидан-Босин. К сожалению, наши пути потом разошлись, потому что деньги человека истребляют до конца. Хотя для меня «Сказка сказок» — самый дорогой и самый личный фильм. Я всегда повторяю: «Если бы я мог написать другу в письме о том, что я хотел сделать в фильме, то ограничился бы таким письмом». Поэтому считайте, что это мое письмо всем близким мне людям. Самым трудным своим фильмом я считаю «Шинель». Я начал работать над ней почти 20 лет назад. Вы понимаете, что все это сделано практически тремя людьми: одним художником — Франческой Ярбусовой, одним оператором — Сашей Жуковским и мною как мультипликатором. Первую сцену, где Акакий Акакиевич обедает, мы снимали месяц. Наконец, я сказал Саше: «Все! Сдавай пленку в проявку! Я больше не могу!» Но когда я увидел отснятое, то пришел в ужас. А Саша, по обыкновению спокойно закурив, сказал: «Хочешь, я сейчас кому-нибудь покажу?» Кто-то из студии, кто был рядом, посмотрел, потом воскликнул: «А чего это Юрка такой невменяемый? Посмотрите, какая сцена прекрасная получилась!» Я не видел ничего, и это не было кокетством. Потому что после месяца невероятного, немыслимого напряжения получается всего 50–60 секунд. Несоотносимость количества сделанной работы и вложенного времени — это тебя убивает. Просто уничтожает. И привыкнуть к этому невозможно. Так было почти с каждой сценой. Потом проходило время, и я успокаивался. Жуковский по этому поводу всегда говорил коронную фразу: «Если Юре хорошо, значит ему очень плохо».

О себе

Я воспитывался в еврейской семье. Со своим отцом познакомиться как следует не успел. Он умер в возрасте 51 года, мне тогда было 14 лет. Теперь я уже старше его на 10 лет. Я все думаю: дал ли он мне что-то? Получил ли я от него что-то такое, что мог получить только от него и ни от кого другого? И понимаю, что да, получил. Получил самое важное: невероятное, гипертрофированное чувство собственного достоинства. Вот я думаю: «Почему я делаю «Шинель»? И понимаю: от чувства оскорбленного достоинства, от чувства несправедливости, которое пришло из детства, от детства. Его может испытывать любой ребенок, когда на него прет не рассуждающее существо. Связано ли это с моим еврейством? Может быть, это связано просто с нормальным человеческим желанием защититься, чтобы не чувствовать над собой невероятную чужую силу и ощутить ладонь на своем лице? Иногда думаешь: «А если бы у тебя было другое детство? Другие родители? Если бы родился в другом районе — стал бы ты заниматься искусством?» Чаще всего даешь ответ: «Вряд ли». Потому что есть некая тонкая граница, отделяющая тебя от того, что ты чувствуешь и видишь вокруг. Это все дает невероятную силу и ощущение более истонченное, чем если бы все было благополучно. Художник вообще не может быть благополучен, даже если он будет пребывать в достатке. Потому что у него слишком завышены требования, и такими должны всегда оставаться.

Известно, что...

...Юрий Борисович никаких институтов не заканчивал, только художественную школу. В мультипликацию попал случайно. Однажды увидел объявление, что студии «Союзмультфильм» требуются художники-аниматоры. Прошел по конкурсу. Как художник создал более пятидесяти работ. В том числе такие, как «Варежка», «38 попугаев», «Каникулы Бонифация», «Левша», «Крокодил Гена и Чебурашка» и другие. Режиссером стал после того, как прочел шеститомник C. Эйзенштейна. ... В одном из японских журналов была помещена карикатура на Ю. Норштейна: голый мэтр купается в проруби, а причинное место у него прикрыто варежкой... ...В век высоких технологий Юрий Борисович по-прежнему использует только ручную работу. Туман, из которого появляются ежик и другие персонажи мультфильма «Ежик в тумане», делался при помощи листа кальки, который приподнимался пинцетом. Для мультфильма «Шинель» им и Франческой Ярбусовой изготовлены тысячи деталей — губы, нос, рот Акакия Акакиевича. Они лежат в специальных ящиках. Рабочий инструмент мультипликатора — пинцет, которым он складывает детали лица, фигуры, потом снимает отдельно каждый поворот головы и каждое движение губ, а после это все соединяется. Адский, немыслимый труд! Однажды в 1985 году его студию посетил японский режиссер Кавамото, который, увидев длиннющий стол, заполненный «частями тела» персонажей «Шинели», воскликнул: «Да ведь это же... голова заболит!» На что оператор Жуковский ответил: «Она у нас уже не один год болит...» По рассказам Юрия Борисовича, на поиски единственно верного образа уходят иногда месяцы, а нервное напряжение в процессе работы достигает такой силы, что неожиданно возникшие верные черты героя появляются как бы сами собой, из каких-то глубин сознания. Это таинство искусства, по признанию самого Норштейна, напоминает ему старый анекдот о двух психах. Один из них что-то пишет, другой спрашивает: «Что ты пишешь?» — «Письмо». — «А кому?» — «Сам себе». — «А что ты написал?» — «Не знаю, я еще письмо не получил...» ...Как-то на занятиях Высших курсов сценаристов и режиссеров Юрий Борисович дал задание своим студентам. Но его выполнение не нравилось мастеру, и он все время говорил: «Нет, не так», «Это у вас неправильно», «Это плохо». Наконец, студенты не выдержали и спрашивают: «Юрий Борисович, а как надо?» На что Норштейн вздохнул и сказал: «Если бы я сам знал...»
В статье использованы материалы

из книги Ю. Норштейна «Снег на траве».



Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции