«Maксим Горький уже умер, а я еще жив…»

Через два года, в 1911 году, он вернулся в Винницу, хотя и там пробыл недолго. Его влекло в гущу художественной жизни, и он думает о переезде в Петербург. Для того чтобы еврею получить «вид на жительство» в столице, нужно было иметь профессию. В Бердичеве Альтман получает диплом ремесленника — живописца вывесок и приезжает в Петербург. В 1913 году в богемно-артистическом подвале он вновь встречается с Анной Ахматовой и в 1914 году создает ее портрет, который стал сенсацией на художественной выставке «Мир искусства» в Петербурге в 1915 году, получив массу положительных отзывов. Этот один из лучших портретов Ахматовой находится в Русском музее (С.-Петербург).
Революция 1917 года вызвала бурю энтузиазма у многих русских художников, и Н. Альтман тоже увлекся ее идеями. В 1920 году он создал барельеф и бюст наркома культуры А.В. Луначарского, по рекомендации которого он позднее работал в кремлевском кабинете Ленина, создав его скульптурный портрет и серию графических зарисовок вождя с натуры. На Парижской выставке 1925 года Альтман получил за свою работу Золотую медаль.
Прожив десять лет в Петрограде (1912–1921), в 1921 году Н. Альтман переезжает в Москву. Здесь он знакомится с М. Горьким, его мастерскую посещают Бабель, Эренбург, Есенин, продолжается дружба с Ахматовой, Хлебниковым и Маяковским.
Он начинает работать в Государственном еврейском театре (ГОСЕТ), сменив в качестве главного художника М. Шагала. Он создает декорации к спектаклям «Уриэль Акоста», «Гадибук» в театре-студии «Габима» в постановке Е. Вахтангова и работает над эскизами декораций и костюмов к кинофильму «Еврейское счастье» по Шолом-Алейхему. Работая вместе с С. Михоэлсом, он создает его живописный портрет (1927), хранящийся теперь в Театральном музее им. А.А. Бахрушина в Москве.
В 1928 году Еврейский театр чрезвычайно успешно гастролирует по Западной Европе. Альтман едет вместе с театром, но остается в Париже на несколько лет. Все больше места в творчестве художника занимает книжная графика. Он создает цикл литографий по мотивам Ветхого Завета, иллюстрирует французские и русские книги.
В 1936 году Альтман возвращается в СССР и застает обстановку тяжелейшего политического давления и террора: допросы, аресты, репрессии. От него требовали писать большие идеологические картины о сталинских победах, но его живопись не отвечала критериям «социалистического реализма» и художник вынужден был заняться эскизами почтовых марок и книжной графикой. В частности, в это время он создает иллюстрации к «Петербургским повестям» Н.В. Гоголя.
В сталинских застенках один за другим исчезали его друзья. В 1938 году в пересыльном лагере умер поэт Осип Мандельштам, в январе 1940 года расстрелян Исаак Бабель, в июне 1939 года арестован и в феврале 1940 года расстрелян Всеволод Мейерхольд, в 1948-м убит Соломон Михоэлс.
С этого момента и до самой смерти художник практически больше не пишет картин, а занимается иллюстрацией книг и оформлением спектаклей. Вместе с режиссером Г. Козинцевым он работает над спектаклем «Гамлет» (1954), а в 1955 году ставит с ним художественный фильм «Дон Кихот» по сценарию Евгения Шварца. Обе постановки имели большой общественный резонанс, но это был практически последний публичный успех Н. Альтмана.
В декабре 1970 года Н.И. Альтман скончался и был похоронен в поселке Комарово под Ленинградом, недалеко от могилы Анны Андреевны Ахматовой, которую он пережил только на четыре года. Они вновь встретились — поэт и художник...
Я хочу рассказать о моей единственной, но запомнившейся на всю жизнь встрече с Натаном Исаевичем Альтманом. Дело в том, что в моей семье долгое время хранилось несколько номеров журнала «Еврейская жизнь», издававшегося в Москве до революции 1917 года. Номер журнала от 3 апреля 1916 года почти полностью был посвящен 25-летию литературной деятельности поэта Х.Н. Бялика и содержал ряд восторженных статей и теплых приветствий юбиляру от Ивана Бунина, Валерия Брюсова, Александра Куприна, Саула Черниховского, Максима Горького и художника Леонида Пастернака.
В частности, Максим Горький в своей статье «О Х.Н. Бялике» писал: «Для меня Бялик — великий поэт, редкое и совершенное воплощение духа своего народа, он — точно Исайя, пророк, наиболее любимый мною. Как все русские, я плохо знаю литературу евреев, но поскольку я знаю ее, мне кажется, что народ Израиля еще не имел, — по крайней мере, на протяжении ХIX века, — не создавал поэта такой мощности и красоты».
В этом же журнале было опубликовано несколько иллюстраций Н. Альтмана из его цикла «Еврейская графика», посвященного Бялику.
А спустя много лет, в апреле 1969 года, в Ленинградском союзе художников РСФСР была организована персональная выставка работ Н. Альтмана, которая объединяла почти все лучшие работы за шесть десятилетий его творчества.
Натан Исаевич находился на выставке все дни, тем более что это была первая и единственная при его жизни персональная выставка. В один из дней я пришел на выставку и показал Альтману тот самый журнал «Еврейская жизнь» с его рисунками, сделанными более полувека назад. Реакция художника оказалась неожиданной для меня. «Где вы взяли этот журнал? Немедленно уберите его!» — в испуге заявил Альтман. «Он хранится в моей семье. А что случилось?» — переспросил я. «Молодой человек! Неужели вы не понимаете, что этот журнал посвящен Бялику, сионистскому поэту, который запрещен в СССР», — пояснил художник, оглядываясь с опаской по сторонам, чтобы убедиться, что никто не слышит наш разговор. «Натан Исаевич, но ведь в этом журнале напечатана хвалебная статья М. Горького о Бялике, а Горький всегда пользовался большим почетом в СССР», — ответил я в попытке успокоить его. «Молодой человек! Максим Горький уже умер, а я еще жив», — парировал Альтман. Но автограф на одном из рисунков в журнале все-таки оставил.
Позднее я неоднократно думал о нашей встрече. Опасения Альтмана я считал необоснованными. Однако спустя чуть более года я понял, как был наивен.
15 июня 1970 года в ленинградском аэропорту «Смольное» была арестована группа ленинградских и рижских евреев, находящихся в отказе на выезд в Израиль, которые были позднее обвинены в антисоветской деятельности и попытке угона советского самолета для выезда в Израиль.
Утром того же дня я был задержан на работе офицерами КГБ. В моем доме был проведен обыск, который продолжался десять часов. Чекисты покинули квартиру с двумя большими мешками «вещественных доказательств» моей сионистской деятельности. Среди конфискованных материалов оказались журналы «Еврейская жизнь», а также почтовые открытки с видами Израиля, кстати, доставленные мне официально советской почтой.
Впоследствии, в течение 1970–1971 годов, состоялись четыре «антисионистских» судебных процесса: два в Ленинграде, по одному в Риге и Кишиневе. В двух из них (ленинградском 1971 года и рижском) мне довелось быть непосредственным свидетелем с вытекающими из этого последствиями. За отказ сотрудничать со следствием мое имя во все последующие годы неоднократно упоминалось советской прессой во многих антисионистских статьях, причем не только в ленинградских газетах, но и в центральной печати. Я квалифицировался ими как «известный уголовник», уличенный в «недоносительстве» о преступной антисоветской деятельности своих друзей.
Несколько слов о судьбе конфискованных журналов «Еврейская жизнь». После окончания судебных процессов в 1971 году я обратился к начальнику Управления КГБ СССР по Ленинграду и Ленинградской области генералу Д. Носыреву с просьбой дать указание о возврате конфискованных журналов «Еврейская жизнь». Моя просьба оставалась безответной, однако после нескольких моих писем председателю КГБ СССР Ю. Андропову и секретарю ЦК КПСС М. Суслову я был вызван в Ленинградский КГБ. Там мне возвратили эти журналы и некоторые еврейские книги, изданные до революции, объяснив, что по уточненной терминологии КГБ эти материалы являются не антисоветскими, а лишь «ущербными». На мой наивный вопрос, о каком ущербе идет речь, офицер КГБ пояснил мне, что подобная литература «способствует пробуждению национальных чувств советских евреев и потому является ущербной».
Лев ШАПИРО, Израиль