Ночь со Снегурочкой

Я вернул телефонную трубку на место и сел рядом с ней. Мне стало ясно, что уходить никуда не надо и что кабинет нашего главного редактора — лучшее место на земле, где я могу встретить этот Новый год. Так оно и оказалось.
Утром, когда я задремал, Снегурочка исчезла.
Я спустился вниз и строго спросил нашего вахтера, почему он пропустил в здание постороннего человека.
— С райкома товарищ, — хмуро ответил вахтер.
— Откуда же ты знаешь?
Тот посмотрел на меня укоризненным взором: нам ли не знать райкомовских людей. И на секунду закралось сомнение — неужели районные товарищи решили таким сложным способом удержать на месте ответственного дежурного в важном идеологическом учреждении? Теплое чувство к родной партии шевельнулось в моем сердце. Но я расспросил коллег в более важных редакциях: все сбежали задолго до двенадцати. Снегурочка больше ни к кому не приходила. Значит, партия тут не при чем.
А Снегурочка была настолько хороша, что с ней можно было бы встретить не один Новый год. Однако больше я ее никогда не видел. И по сей день не знаю, кто же обо мне так позаботился? Никто из друзей так и не признался. Может быть, мне достался чужой подарок?

Тезка
Прекрасно помню, как впервые услышал о Брежневе и увидел его фотографию. В сентябре 1964 года я пошел в первый класс. Еще полтора месяца мы жили в ожидании обещанного Хрущевым коммунизма. Наша классная руководительница — не очень, к сожалению, грамотная девушка, окончившая педагогическое училище в Мордовии, — следуя рекомендациям районо, уточняла:
— Имейте в виду, коммунизм не придет в один день, не думайте, что утром объявят по радио: с сегодняшнего дня начался коммунизм. Коммунизм придет постепенно.
Но в скором приходе коммунизма никто не сомневался — до октябрьского пленума ЦК КПСС, на котором Хрущева отправили в отставку. Вот тогда я и увидел Леонида Ильича: его фотография красовалась на первых полосах всех газет.
Не знаю, что тогда показывали по телевидению, телевизор еще считался роскошью и моим родителям был не по карману. А вот газеты они выписывали в большом количестве. Когда взрослые собрались на кухне, чтобы обсудить ошеломляющие перемены в стране, газеты перешли в мою собственность. Фотографий было две — Брежнева и Косыгина. И снимки одного размера, и сами они вроде бы на равных. Но помню, что взрослые обсуждали только Брежнева. Понимали, что именно он будет хозяином?
Мне он понравился. Мрачноватый Косыгин — даже на тщательно отретушированном парадном фото — как-то не показался, его нельзя было назвать симпатичным и приятным. А Леонид Ильич был хорош. И я был доволен, что хозяин страны — мой тезка. Имя Леонид было достаточно редким. Во дворе меня именовали Лешей. Теперь я мог объяснить, что меня следует называть Леней — как Леонида Ильича Брежнева, а Леша — это Косыгин.
И столь же отчетливо я помню день его смерти. 10 ноября 1982 года я вернулся в холодную Москву из длительной поездки.
Это сейчас запросто можно слетать на Новый год в Таиланд и расслабиться у теплого моря. А тогда повидать мир было очень сложно. Меня включили в группу, сформированную Советским обществом дружбы с зарубежными странами. Ехали не отдыхать, а высоко нести знамя советской культуры, встречаться с представителями местной общественности.
В группе была Людмила Зыкина с двумя замечательными аккомпаниаторами. Она пела без микрофона, и живой голос звучал замечательно. Когда Акопян-старший, выдающийся фокусник, в нашем посольстве демонстрировал свое искусство, я встал совсем рядом с ним и сбоку. Думал: точно увижу, как он это делает! Ничего не увидел.
Работал он виртуозно. Но человеком был мнительным. Перед поездкой положено было всем в обязательном порядке сделать прививку. Вогнав шприц, медсестра выдавала тебе справку с печатью. Без нее не выпускали. В Малайзии великий фокусник почувствовал себя плохо, с испугу решил, что заболел той самой экзотической болезнью, от которой нас пытались спасти, и впал в тоску. Тут-то и выяснилось, что прививки он не делал, а справку ему сделали поклонницы таланта. Но обошлось, просто желудок маэстро не выдержал обильных трапез.
Таиландский курорт Паттайя еще не познакомился с щедрыми российскими туристами, их роль в те годы играли американцы. На наших глазах на якорную стоянку встал американский авианосец, и катера везли на берег отпущенных в увольнение моряков. Они были уже заранее пьяны. Прямо у катера каждого моряка подхватывали и увлекали в пучину удовольствий.
В Бангкоке крупный инженер из Киева потянул нас в заинтересовавший его переулок и первый же охнул. Увидев неодетых девушек, делавших приглашающие жесты, он закрыл глаза руками и рванул вперед. Когда мы, не торопясь, догнали его, жалобно взмолился:
— Может, еще разок пройдем, а?
Председатель рыболовецкого колхоза из Латвии, отличный мужик, ждал Сингапура. Утром сложил в сумку все, что привез с родины. Объяснил:
— Буду меняться. Мне нужна теплая зимняя куртка.
В Сингапур заходили советские моряки, и уже тогда были лавки с вывесками на русском языке. Встретив на улице наших ребят, окликнули их, но они в полном ужасе кинулись бежать. Не знаю, за кого они нас приняли: за эмигрантов из НТС, которых приказано было избегать, или за сотрудников посольства, которых боялись куда больше.
Китайцы в лавках для моряков немного говорили по-русски и, что меня тогда удивило, брали советские деньги, которые вовсе не были конвертируемой валютой, — красные «десятки». Я купил кассету с записью песни, которая мне очень нравилась: «Билет на небеса». Товарищи постарше отоварились более грамотно. Отчет о том, как мы две недели в трудных условиях пропагандировали преимущества советского образа жизни, сочинили еще в самолете.
Дома, вынимая вещи из сумки, включил радио. Стало ясно: что-то случилось. По всем программам передавали печальную классическую музыку. Гадали: Он или не Он?
Леонид Ильич Брежнев ушел из жизни во сне, без мучений.
Его жена Виктория Петровна вставала в восемь утра — в это время ей вводили инсулин. Леонид Ильич лежал на боку, и она решила, что он спит. Когда сотрудник охраны Владимир Собаченков пришел его будить, то обнаружил, что Брежнев умер, и стал, как учили, делать ему массаж сердца. Но все уже было бесполезно. Довольно странно, что в доме тяжелобольного пациента не был установлен постоянный медицинский пост. Если бы у него произошел сердечный приступ или инсульт, то присутствие врачей (или, вернее, их отсутствие) имело бы критически большое значение.
Леонид Ильич ушел в мир иной во сне, спокойно и без страданий. Такая кончина всегда считалась счастливой.
Отчетливо помню: мало кто помянул его тогда добрым словом. От симпатий к Леониду Ильичу ничего не осталось. Страна от него устала. Но, конечно же, еще печальнее было сознавать, что это были годы упущенных возможностей, впустую растраченных сил! Брежнев принял страну, ждущую обновления и мечтавшую о движении вперед, а оставил разочарованную, развращенную неприкрытым лицемерием и отставшую от наиболее развитых стран. Казалось, Брежнев перешел в анекдоты. В любой компании в те годы находился человек, который под общий смех довольно похоже подражал его манере говорить.
Но прошли годы. То, как тогда жили, думали и чувствовали, быстро забылось. Отношение к Леониду Ильичу Брежневу стало меняться. Говорят, что «застой» был не так уж плох и Брежнев сыграл положительную роль в истории страны. Люди воспринимают моего тезку как символ спокойствия, надежности и стабильности, чего так сильно не хватало нашему народу на протяжении последних лет.

Леонид МЛЕЧИН, Россия