Подарок ко Дню Победы

И вот пришел месяц май, 9-е число. Ближе к обеду мы стали готовиться к папиному торжеству. Меня послали к соседям за новыми стульями, а второй стол мы у них одолжили еще с вечера. Спальня, куда приносили закуски, стала совсем тесной. А от разной вкуснятины шел такой аппетитный запах, что казалось, сейчас закружится голова.
– Открой окно, — крикнул из кухни отец. — Пока гости не собрались, пусть комната проветрится.
Я распахнул створки и выглянул на улицу. Полуденное солнце уже подбиралось к нашему дому, и его лучи радостно встретили меня. Этаж у нас был первый, но высокий. Перегнувшись через подоконник, сразу увидел у подъезда несколько нарядно одетых людей. Они приветливо замахали мне руками.
– Гости идут! — закричал я.
Папа пошел открывать дверь. Через несколько минут посыпались поздравления и первые подарки легли на шкаф. Скоро в гостиной негде было сесть, и все стали посматривать в сторону комнаты, где томились в ожидании разные блюда… Когда же смесь аромата духов стала вытеснять запах тушеного мяса, мама пригласила всех к столу:
– Давайте начнем без Семы, — предложила она, — он вечно опаздывает.
– А кто этого не знает? — подтвердила тетя Клава, устремившись к лучшему месту у окна. — Он это делает специально, чтобы ему «штрафную» побольше наливали…
Первые два тоста прошли быстро, на ура: гости были голодны и сразу набросились на еду. Потом встал папин сослуживец и постукиванием ножа по краешку бутылки призвал всех к тишине. Он поднял рюмку, но… как-то странно застыл с полуоткрытым ртом, повернув голову в мою сторону. Я сидел в конце комнаты, противоположной окну, и в это мгновение отпрянул назад всем телом.
Из окна в мою сторону летел какой-то предмет. Он упал рядом, на поднос с хлебом, прикрытый салфеткой. Пригнувшись, я увидел… камень, каких было много разбросано после ремонта тротуара напротив нашего дома. С улицы донесся стук ботинок убегающего человека. Общее молчание взорвалось гулом возмущения. Тетя Клава чуть ли не вся высунулась в окно и тут же закричала:
– Сема уже ведет его, идемте встречать!
– При чем здесь Сема?.. Кого он ведет?.. — послышалось за столом.
Из подъезда донеслись плач и грозный мужской голос:
– Не дергайся, сейчас я разберусь с тобой!
Конечно, это был Сема, любимый папин приятель, с которым они подружились еще на фронте. Балагур и весельчак, он знал тысячу и один анекдот, как утверждал сам. Играл на всех струнных инструментах, но лучше всего на гитаре, которую сейчас держал в левой руке. Правой он подтолкнул к центру комнаты невысокого парня. Тот стоял, опустив голову, и переминался с ноги на ногу. Дрожащими пальцами пытался заправить вылезшую из-под залатанных в нескольких местах брюк рубашку, но как бы спохватываясь, подносил их к лицу и вытирал слезы…
– Я уже вышел напрямую к вам, — немного отдышавшись, начал Сема свой рассказ, — когда увидел мальчишку, который бросил что-то в окно и побежал. Но увернуться от меня ему не удалось.
Все притихли. Щуплый, на вид лет пятнадцати-шестнадцати, парень тихо плакал. Одна из женщин, стоявшая у столика с телефоном, поправила аппарат, чем вызвала его громкий и испуганный всхлип…
– Зачем ты сделал это?! — в гневе подошел к нему отец, пытаясь заглянуть в глаза.
В ответ он низко наклонил голову и, плотно прикрыв ее руками, повернулся спиной, как бы ожидая удара… Острые ключицы двумя горбиками натянули выцветшую рубаху, а ноги согнулись, готовясь рухнуть на пол… Его жалкий вид заставил юбиляра задуматься. Вызвать милицию? Начнется опрос свидетелей, составление протокола, потом ему могут предложить поехать с ними в отделение. А что будут делать приглашенные гости?.. Значит, сорвется торжество. Злость снова заиграла на лице желваками, но он представил, как бравые сержанты, скрутив пацану руки, тянут его в «воронок», и ему снова стало не по себе.
– Все живы и здоровы, — наконец успокоился он, — ничего не разбито. Взглянув случайно на зеркало трюмо, вздрогнул от неожиданности. Он увидел в нем себя, сельского парня, такого же худого, скуластого, как и его незваный гость.
– Давайте, дорогие, к столу! — громко пригласил папа гостей, — а с ним я еще поговорю. — Движением руки подозвал меня: — Посади его рядом с собой и накорми.
Все стали усаживаться на свои места. Еще возбужденные, обсуждали случившееся, но постепенно начало восстанавливаться прежнее настроение. Стали поднимать новые тосты, возникли громкие разговоры, зазвучал смех — как будто забыли о недавнем… Но в открытые двери все же проникали настороженные взгляды, которые ощупывали меня и этого парня, отказавшегося пойти вместе со всеми к столу. Я остался сидеть с ним в гостиной. По возрасту мы были почти ровесники и теперь поглядывали друг на друга. Он молчал, а мне уже надоело смотреть на его бледное, ничем не примечательное лицо.
Когда, немного насытившись, все вышли поразмяться, к нам подошла мама и, взяв парня за руку, повела за собой. Он не сопротивлялся, покорно сел перед тарелкой, полной разной еды. Есть начал медленно, но вскоре уже не мог остановиться. Больше налегал на хлеб, и когда я в очередной раз придвинул ему поднос с нарезанным батоном, увидел камень, лежавший на скатерти. Плоский речной голыш, обкатанный водой и временем. Такие привозили с карьера у нашей реки. Удивительно похожий на горбушку, оказавшуюся в его ладони… Уловив это сходство, мальчишка как-то съежился и задумался.
Дома, в родной деревне, мама спозаранку уходила на колхозную ферму, отца он не знал, его воспитанием занималась бабушка. Она рассказывала ему о том, что в школе не проходили… О Б-ге, читала духовные книжки, научила молиться. Бывало, тайком заводила в церковь.
Еще на улице он понял, что поддался чему-то неосознанному, плохому и сделал это неожиданно для себя… В школе вел себя всегда тихо. Был слабым и болезненным, никогда ни с кем не дрался… Сейчас он думал не о том, что сделал, его бросило в пот от другой пришедшей в голову мысли: «Он бросил камень, а ему протянули хлеб…» Вспомнил, что или читал, или слышал о подобном. Чувство стыда, но одновременно и благодарности охватило его... Ему захотелось встать, чтобы подойти к хозяевам и как-то объяснить свой поступок. Но как? Ведь в причине случившегося он не мог разобраться. А тут и ноги отказались слушаться — страх неотвратимого наказания охватил его.
В гостиной уже покатывались от хохота. Это Сема, закончив петь, выдал очередной анекдот.
– Ты хотел за столом рассказать какую-то историю, — напомнил ему папа, — не забыл о чем?
– Нет, — поставил он гитару между ног и кивнул в сторону незнакомца. — Глядя на него, вспомнил ее... Случилось это в Германии, в самом конце войны. Вечером моя рота расквартировалась на ночлег в одном селе. Дома, вспоминаю, были там красивые, как на картинке, а вокруг сады. Мы только вышли на переформирование из зоны боев. Линия фронта была далеко, ни гула орудий, ни выстрелов — одна благодать. Мне отвели место в особняке на первом этаже, а два моих офицера поднялись на второй. Под утро стало душно, и я распахнул окно. Спать совсем расхотелось, лежу и наблюдаю, как зори на небе в рассвет играют. Конечно же, мечтаю… Вдруг влетает что-то в окно, прямо на стол. И сигареты мои из пачки летят в сторону, и спички, портупея уже на полу… Я вскочил, как ошпаренный, и вижу гранату с длинной ручкой… Колотушку, как мы ее называли. Секунды хватило, чтобы определить — взрыва не будет. Схватил свой пистолет и бросился к окну. Смотрю, а во дворе парнишка стоит, рыжий шкет, смотрит на дом и ждет моей смерти. Но крышечку на ручке с запальным шнуром забыл открутить. Совсем уж сопливый на вид был. Когда увидел пистолет, ноги сжал и затрясся весь…
Вы думаете, я мог выстрелить в воздух?.. В тот момент запела птичка, потом другая, так радостно встретили они утро. Дунул ветерок прохладной свежестью, и такой аромат весеннего сада вдохнула моя грудь, что в ответ я только… разразился матом. Встрепенулся немчура, понял, что пронесло, и дал деру.
Вскоре включили радиолу, и начались танцы. Я помогал маме выносить грязные тарелки на кухню. Там, под струей воды из крана, папа мыл их, а Сема вытирал белым вафельным полотенцем.
Свою тарелку наш новый гость осторожно принес сам.
– Большое спасибо, — тихим голосом поблагодарил маму.
– Как зовут тебя? — спросила она в ответ.
– Артем, — и, подумав, добавил: — Я из «синего дома», что на соседней улице.
В нашем районе хорошо знали этот дом — общежитие ПТУ, в котором учились в основном приезжие из окрестных деревень. На нем красовалась большая синяя вывеска, давшая ему такое прозвище. Почти каждый день туда наезжала милиция из-за драк, ссор с администрацией, многочисленных краж, совершаемых его обитателями в соседних домах.
– Вы не подумайте, что я турок или бандит какой, — продолжил Артем, — в школе учился не хуже других… Теперь хочу специальность получить. А мимо вашего дома я каждый день с ребятами на троллейбус иду. Так они сколько раз говорили, что тут богатые евреи живут.
– Откуда же они узнали об этом? — поинтересовалась мама.
– По занавескам, очень ведь красивые… А я так посмотрел: ничего у вас особенного у нутри нет, да и мебля вся старая… Но не про то хочу сказать… Шел я сегодня и очень кушать хотел! Вчера утром винегрету на семь копеек в столовой взял, и все… Не рассчитал я. Ботинки себе купил, а мамка других денег не дали, только шмат солонины неделю тому мне привезла… Окно у вас открытое было, и такой запах оттуда… Я остановился, а уйти не мог, так слюнки потекли… Не знаю зачем, со злости скорее, бросил камень. Обидно стало, что евреи вкусным наедаются, а мне еще несколько дней до получки голодать. Я сейчас на практике заводской, нам за работу деньги платют…
Простите меня, ради Господа простите. Знаю, что повинен, грех большой теперь на мне. Отдайте камень, я сам выкину его и буду просить у Б-га прощения. Только не держите на меня зла. А про евреев ребята в училище много всякого треплют, но не знал я, какие вы…
Ответом было молчание. Да и что могли сказать ему даже умудренные житейским опытом люди? Для них эта дикая выходка стала еще одним душевным шрамом после страшных испытаний войны и постоянного унижения человеческого достоинства в этой стране. Могли ли они поверить в искренность раскаяния, простить юношу только за покаянные слова? Хоть и пожалели его молодость во имя совсем другого... Поймет ли он, что о нем забудут, но след, оставленный его поступком, останется в их памяти навсегда?..
– Могу я идти? — в растерянности посмотрел Артем на маму.
– Конечно, никто тебя не держит.
– Подожди, — окликнул его папа, — а меня попросил: — Принеси ему камень. Мне такой подарок к празднику не нужен…
И только вечный оптимист Сема, закрывший за ним дверь, философски заметил:
– Кто знает, может, теперь одним антисемитом на земле станет меньше?..
Александр ШАПИРО,
Буффало, США