... С МИХАИЛОМ ТУРЕЦКИМ, КОТОРЫЙ НИКОГДА НЕ ПОЕТ ПОД ФОНОГРАММУ

Хоровые коллективы редко бывают знаменитыми настолько, чтобы и билетики на их концерты стреляли перед входом, и аншлаги на каждом представлении, и центральные каналы телевидения в прайм-тайм показывали, собирая у экранов миллионы поклонников. Московская арт-группа «Хор Михаила Турецкого», несомненно, относится к числу таких раритетных коллективов. Выросшая из еврейского хора, сегодня она собирает полные залы и постоянно гастролирует по стране и за рубежом. Но не только высокопрофессиональным исполнением привлекают публику десять молодых симпатичных мужчин, которые легко двигаются по сцене, прекрасно поют соло и в ансамбле и ощущают себя вольготно в любом музыкальном жанре — в фольклоре, классической музыке, мюзикле или эстрадной песне. Есть в их работе главное, что, вероятно, и притягивает к ним тысячи поклонников. Это — способность выкладываться на каждом концерте так, словно они вышли на сцену в первый и единственный раз в жизни. Такое отношение к самим себе, безусловно, проистекает из уважения к своей профессии, а также к тем людям, которые приходят их слушать. И оно, это уважение, рождает у зрителя ответное чувство благодарности. Ведь чтобы внушить любовь, нужно всего лишь любить самому. Истина старая, но верная. О том, как зарождался коллектив и какой путь он прошел, рассказывает его бессменный руководитель и «главный идеолог» Михаил Турецкий. — Вы начинали как еврейский мужской хор, исполняющий традиционную музыку. Насколько мне известно, вы даже стали обладателем Золотой короны канторов мира. Что вас привело в коллектив — убеждения или случай? — Я всегда интересовался историей своего народа, и у меня в детстве было много родственников, которые, собираясь за столом, пели прекрасные еврейские песни. В начале 80-х я ходил в синагогу на Архипова на праздники. Тогда это называлось «пойти на горку». В начале перестройки благотворительная организация «Джойнт» занялась возрождением еврейской жизни в России, и частью его программы было создание еврейского мужского хора. В то время я с отличием окончил Российскую академию им. Гнесиных как дирижер хора и дирижер симфонического оркестра. «Джойнт» нашел меня через ректорат института. — Почему именно вас? Вы уже как-то были известны? — Я не был известным, но мне было 26 лет, и я был евреем. Они искали молодого, яркого музыканта, который мог бы возглавить красивый творческий проект, ну, и я подходил им по анкетным данным. В это время я работал с Шерлингом в его музыкальном театре, который уже не был еврейским, как когда-то, а стал интернациональным. Кроме того, в тот момент я учился в аспирантуре и преподавал. Поэтому хор Московской синагоги был только частью моей работы, которая в дальнейшем захватила меня с потрохами. Это было сказочное время. Мы пели в храме канторскую музыку. Рожденная в разных географических точках, она очень разнообразна, чего я не могу сказать о православной русской музыке, более консервативной. Бытующее в Польше, Украине, России, Германии, Румынии канторское пение наполнялось интонациями народов этих стран, и это взаимопроникновение дало великое разнообразие музыкальных тем. Мне никогда не было скучно работать с канторской музыкой. Тем не менее широкому кругу людей она была малознакома, ее нужно было еще раскручивать, что мы и стали делать. Называться еврейским хором в 90-х годах в стране русских людей было весьма не просто. Впереди должен был идти какой-то паровоз, который бы нас рекламировал. — И кто был этим паровозом? — Никто. «Джойнт» нас очень быстро бросил, потому что мы были слишком хороши для него. Они хотели иметь убогий хорик, под который бы в Америке давали деньги из жалости. А мы не хотели быть жалким проектом. Мы хотели быть яркими, энергичными и со временем стать коммерческим проектом, чтобы петь песни и больше ничем не заниматься. Поэтому мы очень серьезно сражались за качество, понимая, что когда-то мы это качество должны начать продавать. Мы остались одни-одинешеньки и начали заниматься искусством, мечтая познакомить с ним как можно больше людей. — И тогда начались ваши гастроли? — Да — по Европе, Америке, Израилю, по городам СНГ. Но чисто еврейский концерт не мог обрести массового слушателя, потому что это этническое искусство, а у него не может быть большого потенциала. Такое искусство не показывают по телевидению. И даже не потому, что оно еврейское. Честно говоря, я не видел и чисто татарского или киргизского концерта. Но известно ведь, что если тебя нет на телевидении, тебя нет в природе. А мы были, и еще как были! — Как развивался ваш коллектив? — Мы освоили все грани еврейской музыки — и фольклор, и молитвы, и эстраду. Сделали совершенно сумасшедшую программу, которая была очень популярна. Она называлась «Еврейские песни о главном». С ней мы тоже побывали в странах бывшего Советского Союза и в Израиле. — Когда в начале 90-х вы начали выезжать на Запад, в частности, в Америку, ваши продюсеры рисковали, беря вас на гастроли? — В то время на пятьдесят долларов в Москве можно было месяц жить, а за три тысячи купить трехкомнатную квартиру в Ясеневе. Никаких неподъемных условий для американских продюсеров у нас не было. Мы мечтали, чтобы нас скорее раскрутили, и поэтому скорее приносили продюсеру прибыль, чем забирали ее у него. — Ходят слухи, что вас очень поддерживает Кобзон и благодаря ему вы так и раскрутились в нашей стране. — В 95-м году я делал много попыток познакомить Иосифа Давыдовича с нашим коллективом. Скажу вам, это было непросто, потому что существует масса людей, желающих получить поддержку Кобзона. Однажды он пришел на наш концерт, преподнес большой букет цветов и передал для меня записку, в которой писал, что остался под большим впечатлением от услышанного. Но только в 97-м году мне удалось убедить Иосифа Давыдовича взять нас в свою программу. Кобзон тогда давал прощальный концерт, и мы объездили с ним весь бывший Союз. В той программе было три части — русская, еврейская и интернациональная. Мы участвовали в еврейской части и таким образом немножко открыли себя широкому зрителю, но пока только как еврейский коллектив. А в дальнейшем мэр Москвы Юрий Лужков по рекомендации Кобзона дал нам статус государственного коллектива, который уважают и признают в городе. Именно в этом и заключалась серьезная поддержка со стороны Кобзона — привлечение внимание мэра Москвы к нашему хору. И сегодня мы любимый коллектив Лужкова. Нас, кстати, слушали и Владимир Владимирович Путин, и Михаил Касьянов, и Примаков, и Степашин. Ведь это признание руководства не только Москвы, но и всей страны. — В вашем концерте в Москве в государственном зале «Россия», который вы назвали «Десять голосов, которые потрясли мир», участвовали множество звезд российской эстрады: Киркоров, Басков, Лолита, Газманов, Лайма Вайкуле, Надежда Кадышева. Как вам удалось убедить их петь в вашем шоу? Ведь многие из них специально разучивали номера и песни. — Убедить удавалось потому, что я предлагал им такую музыкальную идею, от которой талантливый человек просто не мог не завестись. А к людям не талантливым или не интересным для себя я просто не обращался. Я давно хотел спеть с Киркоровым песню группы «Qween». У нас нет такого солиста, а у него нет такого хора. А Николай Басков с его ярким классическим голосом в нашем концерте спел «Мурку». Понимаете, в бархатном смокинге и с пультом петь «Мурку» — в этом есть идея, в этом есть ход. Он спел здорово. Я никогда не думал, что Николай такой гибкий и способный человек, с таким чувством юмора. Я уверен, что это начало нашего творческого сотрудничества. Олег Газманов — высокоталантливый человек, интеллигентный, умный. Мне интересно было спеть не на его поле, а на нашем. Поэтому мы предложили ему «Feeling». Я вспомнил концерт Брайан Адамс — Паваротти, в котором сочетались, казалось бы, несочетаемые певцы. Голос с хрипотцой Газманова очень здорово подошел к этой песне, и хотя поначалу он не соглашался, но в конечном итоге никогда об этом не пожалеет. Публика была, конечно, шокирована. — Я была на вашем концерте в Карнеги-холл в Америке. И когда ваши ребята побежали по залу, то многие вокруг стали шушукаться, что вы, мол, поете под фонограмму, потому что бегать и петь для певцов невозможно. — Знаете, мы тренируемся, и поэтому дыхание у нас не сбивается. Мы все ходим в тренажерный зал. Могу вам сказать, что те, кто поют под фонограмму, себя же обкрадывают. Потому что они никогда не смогут дать такую энергетику залу, которая возникает при живом звуке. А нам смысла нет петь под фонограмму — у нас высокообразованные музыканты. Ну, а те, кто говорили, что мы поем под фанеру, наверняка наши недоброжелатели.