Дело прежде всего

Так кем был Зиновий Гржебин — мазуриком или добрягой? А может, всего лишь жертвой безжалостного времени, исторических обстоятельств?..
Зиновий Исаевич Гржебин родился 24 января (4 февраля) 1877 года в Чугуеве Харьковской губернии, в том же городе, где родился и знаменитый Илья Репин. Как и Репин, пошел в художники, но дальше двинулся в другую сферу — издательскую. Гржебин окончил Харьковское художественное училище, а затем отправился продолжать свое образование в Мюнхен, где учился вместе с Добужинским и Игорем Грабарем. После Мюнхена — Париж. Вернулся в начале 1905 года в Россию и загорелся идеей издавать острый политический журнал, наподобие немецкого «Симплициссимуса», который будет, как он считал, иметь «большое культурное значение для жизни обновленной России».
Гржебину удалось выпустить три номера — журнал назывался «Жупел» и был направлен против царской власти. Сатирические рисунки, по мнению критика Дульского, составляли «квинтэссенцию русского остроумия и графики». Среди опубликованных рисунков два принадлежали Гржебину: «Орел-оборотень, или политика внешняя и внутренняя» и акварель «Крепись, еще один последний шаг!». А когда появилась карикатура Билибина на Николая II, журнал был конфискован и запрещен «за дерзостное неуважение к верховной власти», а Гржебина как редактора приговорили к одному году тюрьмы.
Гржебин успокоился? Не такой он был человек: энергия и темперамент клокотали в нем, он вошел во вкус раздражителя порядков и устоев предреволюционной России и вместо «Жупела» стал выпускать с весны 1906 года другой журнал — «Адская почта», в котором большой успех имели шаржи на политиков того времени — Дурново, Столыпина, Трепова и других. Именно в это время Гржебин начал дружить и сотрудничать с Максимом Горьким. Гржебин писал Алексею Максимовичу: «Я имею теперь такие превосходные рисунки Серова, Добужинского, Кардовского, Чехонина, Кустодиева, Билибина и др. — действительно живые, убедительные, остроумные и художественные, — что ни на минуту не сомневаюсь, что дело наше здоровое, что таланты еще не перевелись».
Гржебин буквально фонтанировал различными идеями и одно время носился с планом создания политического театра во главе с Мейерхольдом, но, увы, замысел не был реализован, и тогда, не бросая живописи (рисунки для журнала «Отечество», «Иллюстрированной летописи»), Гржебин загорелся издательской деятельностью, чувствуя благотворную поддержку Горького. Вместе с Копельманом Гржебин стал учредителем петербургского издательства «Шиповник», которое издавало различные литературно-художественные альманахи, сборники, «Историко-революционный альманах», работы теоретиков социализма. Параллельно Гржебин сотрудничал с издательством «Парус», организованным Горьким.
Планов — громадье, и все крутилось и реализовывалось, ну а потом — революция, и появились новые, невиданные доселе возможности. В августе 1918 года Гржебин вместе с Горьким, А. Тихоновым и Ладыжниковым организовал издательство «Всемирная литература», а в мае 1919 года — и собственное издательство своего имени с центрами в Петрограде и Берлине. Время было тяжелое (голод, холод, борьба с контрреволюцией, а потом Гражданская война) и прекрасное — время новых планов и новых надежд. Гржебин купался в нем. Многие, интеллигенты особенно, пребывали в растерянности, в депрессии и даже в шоке от перелома прежней сытно-спокойной жизни, а Зиновий Исаевич находился весь в кипении и бурной деятельности. Не мечтал, а, как герой рассказа Шолом-Алейхема «Будь я Ротшильд...», крутил колеса и был небольшим Ротшильдом, чего ему не могла простить дореволюционная знаменитость петербургских салонов Зинаида Гиппиус. Она с неким злорадством писала, как в феврале 1918-го ограбили автомобиль и квартиру Гржебина (Гиппиус жила в одном доме с Гржебиным). Грабители «взяли и деньги, и все, и шубы, у Гржебина сняли с пальца бриллиантовый перстень». И вместо сочувствия — ремарка «прохвост». Гржебин не был ни прохвостом, ни гешефтмейстером, он был просто весьма умным и удачливым издателем и умел, естественно, зарабатывать деньги.
В дневниках Корнея Чуковского есть такой пассажик: «Леонид Андреев любил читать свои вещи Гржебину. – Но ведь Гржебин ничего не понимает? – говорили ему. – Очень хорошо понимает. Гастрономически. Брюхом. Когда Гржебину что-то нравится, он начинает нюхать воздух, как будто где пахнет бифштексом жареным. И гладит себя по животу...»
В июне 1917 года Корней Чуковский записывал в дневнике, что Гржебин со многими художниками не расплатился за рисунки и вообще совершил ряд неблаговидных поступков, и далее: «Словом, человек вполне ясный, и все же мне ужасно симпатичен. Он такой неуклюжий, патриархальный, покладистый. У него три чудные дочери — Капа, Ляля, Буба — милая семья. Он кажется мне солидным и надежным...»
Мазурик, но приятный? Никакой приятности в Гржебине не ощущала Зинаида Гиппиус. В своих «Черных тетрадях» (петербургском дневнике) она оставила уничтожающие оценки Гржебина: «Прирожденный паразит и мародер интеллигентной среды. Вечно он околачивается около всяких литературных предприятий, издательств, к некоторым даже присасывался. Но в общем удачи не имел. Иногда примазывался: в книгоиздательстве «Шиповник» раз получил гонорар за художника Сомова, и когда это открылось, слезно умолял не предавать дело огласке. До войны бедствовал, случалось — занимал 5 рублей; во время войны уже несколько окрылился, завел свой журналишко, самый патриотический и военный — «Отечество».
С первого момента революции он, как клещ, впился в Горького. Не отставал от него ни на шаг... Но, присосавшись к Горькому, Зиновий делает попутно и свои дела: какие-то громадные, темные обороты с финляндской бумагой, с финляндской валютой и даже с какими-то «масленками»; Б-г уж их знает, что это за «масленки». Должно быть, вкусные дела, ибо он живет в доме в громадной квартире бывшего домовладельца, покупает сразу пуд телятины... имеет свою пролетку и лошадь…
К писателям Гржебин относится теперь по-меценатски. У него есть как бы свое (полулегальное, под крылом Горького) издательство. Он скупает всех писателей с именем, — скупает «впрок», — ведь теперь нельзя издавать. На случай переворота — вся русская литература в его руках, по договорам, на многие лета. И как выгодно приобретенная! Буквально, буквально за несколько кусков хлеба!
Ни один издатель при мне и со мной так бесстыдно не торговался, как Гржебин».
Злобновато, конечно, написала Зинаида Николаевна, чувствуется, что Гржебин был ей чужд и классово, и эстетически, а, возможно, и национально.
А вот Корней Чуковский вспоминал о нем без всякой злобы и неприязни. Судите сами. Запись от 17 марта 1919 года: «Был вчера у Гржебина (на Потемкинской, 7). Поразительное великолепие. Вазы, зеркала, Левитан, Репин, старинные мастера, диваны, которым нет цены, и т. д. Откуда все это у самого Гржебина, коего я помню сионистом без гроша за душою, а потом художничком, попавшим в тюрьму за рисунок в «Жупеле»... Толкуют о его внезапном богатстве разное, но, во всяком случае, он умеет по-настоящему пользоваться этим богатством. Вокруг него кормится целая куча народу: сестра жены, ее сын, мать жены, еще одна сестра жены, какой-то юноша, какая-то седовласая дама и т. д. Новенький детеныш Гржебина (четвертый) мил, черноглаз, все девочки, Капа, Ляля, Буба, нежно за ним ухаживают. А какое воспитание дает он этим трем удивительным девочкам! К ним ездит художник Попов, зять Бенуа, и учит их рисовать; я видел рисунки — сверхъестественные. Вообще вкус у этого толстяка тонкий, нюх — безошибочный, а энергия — как у маньяка. Это его великая сила. Сколько я помню его, он всегда влюблялся в какую-нибудь идею — и отдавал ей всего себя, только о ней и говорил, видел во сне. Теперь он охвачен планами издательскими. Он купил сочинения Мережковского, Розанова, Гиппиус, Ремизова, Гумилева, Кузмина и т. д. — и ни минуты не говорил со мной ни о чем ином, а только о них. Как вы думаете, купить Иннокентия Анненского? Как назвать издательство? и т.д. Я помню точно, так же он пламенел идеей о картинах для школ и потом — о заселении и застроении острова Голодая, а потом — о создании журнала «Отечество», а потом — о создании детских сборников и т. д. Когда видишь этот энтузиазм, то невольно желаешь человеку успеха».
Любопытно, а где-то до этой записи в дневнике Чуковский назвал Гржебина мазуриком.
Еще две записи из дневника Корнея Чуковского 30 марта 1920 года: «На днях Гржебин звонил Блоку: «Я купил Ахматову», это значит: приобрел ее стихи. Дело в том, что к Ахматовой принесли платье, которое ей понравилось, о котором она давно мечтала. Она тотчас же — к Гржебину и продала ему свои книги за 75 тысяч рублей».
Гржебин носился с идеей «Ста лучших русских книг». Об их издании специально собирались писатели во главе с Горьким и спорили до хрипоты, какая книга лучшая, а какая — нет. На одном из заседаний Блок мрачно заявил, что Гоголь, Толстой и Достоевский — сумасшедшие. Его не поддержали. Когда возникли предложения о включении в список лучших Загоскина и Лажечникова, то Горький поморщился: «Не люблю плохих Вальтер Скоттов...»
Горький намеревался с помощью Гржебина издать серию «Летопись революции: библиотека мемуаров» — воспоминания не только большевиков, но и представителей враждебных большевизму политических сил. Из этой серии вышла, однако, лишь одна книга — «Великий переворот» Луначарского (термин «переворот» впоследствии не употреблялся).
Нападки на Гржебина усилились, его издательство определили как идеологически чуждое, а Ленин добавил, что оно и контрреволюционное. Пошли и экономические санкции: большевики отказались взять уже напечатанные книги на личные деньги Гржебина и взятые им в долг. И что оставалось делать? Уехать из России.
В начале октября 1921 года Политбюро ЦК РКП(б) разрешило Гржебину уехать с семьей за границу. Он продолжал свою издательскую деятельность в Берлине, и вскоре его детище стало самым крупным из зарубежных русских издательств по количеству, разнообразию и уровню выпускаемых книг, да и качество оформления гржебинских книг было отменное. С мая 1922-го по октябрь 1923 года Гржебин издал 225 названий. Наряду с классиками были изданы произведения Бориса Пастернака («Сестра моя жизнь»).

В кашне, ладонью заслонясь,
Сквозь фортку крикну детворе:
Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе?..

За Пастернаком последовали книги Гумилева, Ходасевича, Марины Цветаевой, Замятина, Пильняка, Ремизова и других ярких представителей Серебряного века. А еще научные издания, серия «ЖЗЛ», проложена была «Летопись революции» и т. д. В одном из писем Гржебин изложил свое издательское кредо: «О моем издательстве много чепухи писали. Но судить нужно по моим делам... Я готов печатать от Ленина до Шульгина и еще правее, если это талантливо и правдиво (вернее, искренно)... Я совершенно независим и печатаю то, что нахожу нужным. Я не могу оторваться от России, хочу, чтобы мои книги попали в Россию...»
В книге «Курсив мой» Нина Берберова вспоминала, как они, оказавшись с Ходасевичем в эмиграции, «поехали прямо к Гржебину. В это время он еще жил надеждами, что его издания будут допущены в Россию, что книги Горького, Зайцева, Андрея Белого и других будут куплены у него на складе, что ему дадут издавать журнал, переиздавать классиков. Он даже продолжал скупать у авторов рукописи, этот опытный, казалось бы, делец не мог допустить и мысли, что ничто куплено у него не будет, что через три года разорится дотла, что за неуплату налогов и долгов его будут фотографировать во французском полицейском участке без воротничка, в фас и профиль, как преступника, отмечая его «особые приметы», после чего он умрет от сердечного припадка, и холеные белоручки — три обожаемые им дочери, жена, свояченица, — вся огромная семья с двумя не подросшими еще сыновьями будет годами биться в тяжелой нужде, в борьбе с бедностью».
Постоянные стрессы в конце концов свалили Гржебина. Зиновий Исаевич умер 4 февраля 1929 года от разрыва сердца в Ванве под Парижем…
Ведущий рубрики Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия