Истины Владимира Соловьева

Хотя в период правления Екатерины II, когда и произошли столь заметные геополитические изменения, в отношении евреев издавались отдельные ограничительные указы, все же, в целом, в российском обществе антисемитизма не наблюдалось.

Еще более толерантную позицию занимал недолго правивший Павел I, который, по отзывам современников, кажется, был благожелательно настроен к евреям. Удачными в этом плане можно назвать и первые годы правления Александра I. Во всяком случае, в «Положении о евреях», опубликованном в 1804 году, наличествовали веротерпимость и добрая воля, которая во многом дезавуировала ряд статей предыдущего акта, разработанного талантливым поэтом, но решительным юдофобом Гаврилой Романовичем Державиным.

Если в 1817 году последовало Высочайшее повеление не возбуждать против евреев обвинений в совершении преступлений с ритуальной целью, то к концу правления победителя Бонапарта оно уже было практически забыто. Интересно, что в проекте Русской конституции, подготовленной известным декабристом Пестелем, предлагалось освободить Россию от евреев путем учреждения в Малой Азии небольшого еврейского государства.

Наиболее серьезные проблемы у еврейского населения Российской империи стали возникать с начала правления Николая I. Особенно это проявилось после введения в 1827 году натуральной рекрутской повинности для евреев, причем эта повинность наступала уже с 12-летнего возраста. Подобное положение вызвало к жизни печальной памяти институт так называемых кантонистов, то есть образование специальных заведений, где малолетних еврейских мальчиков готовили к обязательной военной службе. Помимо понятных проблем, возникавших у еврейских юношей, оторванных от семьи, общины, подвергавшихся постоянным унижениям и оскорблениям, необходимо отметить и другую, не столь явную цель правительства, а именно, подвергнуть возможно большее число евреев принудительному крещению. При этом множество кантонистов не отреклись от веры отцов и после 25 лет службы полностью вернулись к еврейству.

С воцарением на престоле в 1855 году Александра II начался довольно благоприятный этап в истории евреев России: была отменена рекрутская повинность, смягчены стеснения в правах проживания, открыт доступ к общественной службе.

Вместе с тем появление некоторых представителей образованного еврейства (например, журналистов) в среде московского и петербургского общества вызвало к жизни новый всплеск антисемитских настроений. Справедливости ради следует отметить, что подобные настроения сравнительно редко проявлялись в каком-нибудь изуверском, расовом обличье, но, тем не менее, часто становились причиной глубокомысленных и весьма недоброжелательных рассуждений в печати.

Первым, кто публично воспротивился предоставлению евреям упомянутых прав, был писатель Аксаков — крупнейший представитель так называемого славянофильства. Выступив на страницах газеты с мучительно знакомым современному читателю названием «День», Аксаков утверждал, что евреи вначале должны отступиться от своей религии и «перестать жить по Талмуду». Несколько мягче и тактичнее обосновал свою позицию известный историк Костомаров, выразивший опасение, что при дальнейшей либерализации законов «иудеи возьмут над нами верх, и тогда уже мы не сможем жаловаться». Позднее в этом списке отметился и несравненный Федор Михайлович Достоевский, неоднократно писавший о том, что, если евреям дать все права, это приведет к пагубным последствиям для России в экономическом, политическом и идейном отношениях. «Если реформы Александра I в отношении евреев продолжатся, — утверждал маститый писатель, — то они будут и дальше пить народную кровь».

Однако в русском обществе, хоть и не часто, встречались иные умонастроения. Тонким ручейком в бушующем море неприятия и отторжения были такие люди, как знаменитый хирург Николай Иванович Пирогов. Столкнувшись на Украине с так называемым еврейским вопросом, Пирогов стал энергичным и последовательным заступником еврейского народа. Великий целитель восхищался неуемной тягой гонимого народа к образованию, к сохранению и приумножению духовных и семейных ценностей. Многие взгляды Пирогова разделял замечательный философ и мыслитель своего времени Владимир Сергеевич Соловьев.

Тяжкое бремя знаний

Владимир Сергеевич Соловьев, будущее светило отечественной мысли, родился в январе 1853 года в семье крупнейшего русского историка Сергея Михайловича Соловьева. Вся жизнь этого многочисленного семейства была подчинена строгому, размеренному укладу и обстоятельности во всех делах, как и полагается в патриархальных семьях с устойчивыми традициями. У ее главы Сергея Михайловича и супруги Поликсены Владимировны было двенадцать детей, четверо из которых умерли в раннем возрасте.

Искра божья, отметившая почтенного родителя, не обошла стороной и многих его детей. Помимо Владимира, заметными людьми стали и другие: Михаил, пошедший по исторической стезе, проложенной отцом, Всеволод, сделавшийся читаемым автором ряда исторических романов, Поликсена, получившая имя в честь матушки, ставшая известной детской писательницей.

Сергею Михайловичу, избравшему для своих многотомных сочинений так называемый государственный метод оценки развития исторических процессов в России, пришлось выдержать немало нелицеприятных нападок со стороны славянофилов, яростно упрекавших его в пренебрежении ролью русского народа в отечественной истории. Тем не менее он мужественно продолжил работу над своим бессмертным творением, не поступившись собственными принципами.

Среднее образование Владимир получил в гимназии, после чего успешно окончил Московский университет, причем вначале обучаясь на физико-математическом факультете, а затем, разочаровавшись в точных науках, перейдя на историко-филологический. Уже в университете молодой человек увлекся философией, с величайшим тщанием штудировал труды Гегеля, Канта, Хомякова и других столпов «любомудрствования». Как справедливо полагал Владимир, в любви к философии, видимо, сказались наследственные данные (как сейчас бы сказали — гены), ибо его мать происходила из рода замечательного украинского мыслителя Григория Сковороды — автора теории самопознания.

Беспрецедентно рано (в 21 год) защитив диссертацию, Владимир приступил к преподаванию, вначале в Москве, затем в Петербурге. Однако его недолгая деятельность на этом благородном поприще закончилась навсегда после лекции, прочитанной в марте 1881 года, в которой он призывал помиловать убийц Александра II. Подобное развитие событий нисколько не огорчило молодого философа, откровенно говорившего, что быть профессором — весьма скучное занятие.

Соловьев рано ощутил, что в его жилах течет кровь проповедника, публициста, оратора, быть может, даже пророка. Изысканность и большое разнообразие духовных интересов формировались у него в направлении богословия, а следовательно, глубокого религиозного осознания окружающего мира. Жадная, неуемная тяга философа к новым знаниям в сочетании с царившей в стране юдофобской атмосферой, хотя бы из чувства противоречия, не могла не привести его к серьезному изучению еврейской духовной традиции.

Большую роль в формировании нового взгляда на, казалось бы, извечную проблему сыграло его знакомство с талантливым еврейским писателем и журналистом Файвелем Гецом. Под его руководством Соловьев основательно изучил древнееврейский язык, дабы иметь возможность самостоятельно штудировать сложные талмудические трактаты. В одном из своих писем Гецу философ удовлетворенно отметил: «Теперь, слава Б-гу, я могу, хоть отчасти, исполнить долг религиозной учтивости, присоединяя еврейские фразы к своим молитвам». Погружаясь в головокружительные глубины еврейской истории, Соловьев с удовольствием отмечает, что теперь, несомненно, поверил в возрождение «богоизбранного» народа, призванного воцарить в мире справедливость.

Приблизительно в это время в печати оживленно обсуждалась работа известного русского писателя Николая Лескова «Еврей в России», в которой, в частности, встречаются такие утверждения: «Еврейство поставляет немало личностей, склонных к высокому альтруизму.., евреи обрекают себя на погибель не ради своего племени, а ради всего человечества, в том числе и ради тех, кто не хочет признавать за ними равных человеческих прав». Соловьев восторженно отозвался об этом произведении, отметив, что «по живости, полноте и силе аргументации» считает его по этому предмету лучшим трактатом из всех, какие ему известны.

Между тем после восшествия на престол Александра III положение евреев в стране начало заметно ухудшаться. В 1881 году по стране прокатилась волна погромов, причем в ряде случаев евреи были признаны виновниками этих событий. В частности, Аксаков цинично заявил, что погромы являются «проявлением справедливого народного гнева». В тон ему прозвучала докладная записка на Высочайшее имя, составленная министром внутренних дел графом Игнатьевым, весьма своеобразно объяснившим трагические события: «Главная причина столь несвойственных русскому народу действий, — писал сановник, — заключается в обстоятельствах экономического характера, так как евреи захватили в свои руки всю торговлю и промыслы, направив все усилия на эксплуатацию коренных жителей».

Наряду с давно существовавшей в стране «чертой оседлости», 3 мая 1882 года были введены «Временные правила», ведущие к дальнейшему ограничению прав евреев. В частности, евреям категорически воспрещалось торговать в воскресные и праздничные дни, запрещалось «перемещение» в пределах отведенной сельской местности и даже малейшая отлучка из предназначенных мест обитания. Нечего говорить о том, что немедленно была упразднена просуществовавшая несколько лет «комиссия по устройству быта евреев».

Все эти карательные меры вызывали в среде передовой интеллигенции законное возмущение. «Еврейский вопрос, — гневно писал Соловьев, — есть прежде всего вопрос христианский, ибо затрагивает проблемы общечеловеческой, вселенской морали. В лице еврея попирается сама справедливость, так как преследования, которым постоянно подвергают евреев, не имеют ни малейшего оправдания».

На яростные нападки антисемитов, заявивших, что он «продался евреям», философ хладнокровно возразил: «Вы величаете меня юдофилом, укоряя в слепом пристрастии к еврейству. Я не скрываю, что интересуюсь судьбой еврейского народа, потому что она в высшей степени интересна и поучительна. Но заступаюсь за евреев я, к сожалению, не так часто, как хотел бы и как должен был бы это делать христианин и славянин».

По ряду причин, в том числе, разу­меется, из-за его благородной позиции в отношении евреев, у Соловьева появилось множество врагов, которые, в конце концов, сумели добиться запрета на издание его книг, посвященных церковной тематике. К счастью, глубокий ум и редкая эрудиция философа позволили ему заниматься вещами не менее интересными, чем богословие. Такой деятельностью явилась литературно-критическая работа, а также написание эссе по проблемам эстетики.

Работая на новом для себя поприще, Соловьев не забывает блестяще парировать очередной каверзный выпад некоторых интеллектуалов-антисемитов, выразивших коллективное мнение о том, что подлинным «исчадием ада» в религиозной традиции евреев является Талмуд. Безупречно по своей логической завершенности философ доказывает, что в этой священной книге иудаизма «нет и в помине тех дурных законов, которые хотят в ней отыскать антисемиты».

К концу 1890-х годов здоровье Соловьева, вынужденного растрачивать массу душевных сил на борьбу с недоброжелателями всех мастей, стало резко ухудшаться. Безусловно, сказалось и то обстоятельство, что этому человеку, живущему в мире высоких, заоблачных сфер сознания, так и не довелось обзавестись собственной семьей. Все же к концу жизни, пусть и запоздало, но справедливость в отношении великого философа восторжествовала: он был избран почетным членом Академии наук по разряду изящной словесности. Увы, через полгода, 3 июля 1900 года, вследствие мучившей его долгие годы тяжелой болезни почек и общего истощения организма, Владимир Сергеевич Соловьев скончался, прожив немногим более 47 лет.

В философских взглядах великого мыслителя как в капле воды отразились метания русской интеллигенции в преддверии грозных и страшных событий, которые вскоре захлестнут Россию. Уходя в вечность, Соловьев оставил по себе благодарную память как о выдающейся, высокодуховной личности, которая силой своего учения могла не только воспитывать и воодушевлять людей, но и дарить им постоянно ощущаемый его большим сердцем свет любви к истине, красоте и добру.

Борис ЯКУБОВИЧ, Россия