ЗИНОВИЙ КОРОГОДСКИЙ: СМЕРТЬ КАК ЖИЗНЬ

ВОСПОМИНАНИЯ ЗРИТЕЛЬНИЦЫ В теплый майский день на Комаровском кладбище хоронили выдающегося театрального режиссера и педагога Зиновия Яковлевича Корогодского. У гроба сгрудились сотни людей: его ученики, родные, коллеги, друзья. Вперед вышел известный актер Роман Громадский. Он хотел начать церемонию прощания, но неожиданно в лесу раздался голос кукушки, которая куковала и куковала, не отмеряя, по обыкновению, коротких годов, будто намекая на бессмертие того, кто смотрел на происходящее с огромного портрета, — седобородый, улыбающийся, полный радужных надежд. Громадский кашлянул и начал говорить. Но едва он произнес первое слово, как в вышине закаркала ворона. Перекрикивая кукушку, она буквально заходилась в крике, не давая произнести ни одного слова. Это было похоже на театральную постановку, умело срежиссированную и сыгранную. Но еще это было похоже на жизнь. Того самого человека, которого хоронили: именно в его судьбе переплелись мировое признание, создание собственной театральной эстетики и попытки властей дискредитировать его имя, втоптать в грязь и предать забвению. Взлеты и падения в его судьбе были так высоки и трагичны, что даже в самый последний час напомнили о полюсах жизни Мастера. Имя Корогодского неразрывно связано c Ленинградским театром юных зрителей. Именно на его сцене были созданы лучшие спектакли З.Я. — так называли Корогодского и друзья, и ученики. Об этих спектаклях ходили легенды. В течение долгих лет, начиная с 61-го года, когда Корогодский стал главным режиссером ТЮЗа, на каждом представлении театра был аншлаг, толпы людей стреляли лишний билетик, а пробравшиеся по входным были счастливы приютиться на ступеньках. У окошка администратора постоянно вился длинный хвост из желающих получить контрамарку. Попасть на спектакли театра было так же почетно и престижно, как в БДТ к Товстоногову, на Таганку к Любимову или на Бронную к Эфросу. Почти 20 лет, до середины 80-х годов, практически каждая премьера театра становилась событием. Первый увиденный мой спектакль назывался «Открытый урок». К этому моменту он уже шел десятый год, но зал был забит до отказа, и зрители принимали так, словно это была премьера. Я и сейчас помню ощущение счастья и восторга, которое оставил этот спектакль, сделанный в форме актерских этюдов и наблюдений. Но были еще и «Наш цирк», и «Наш, только наш», и «Месс Менд», и десятки других блестящих театральных постановок, таких же светлых по ощущению и острых по форме и содержанию. А творческие вечера, на которые немыслимо было попасть простому смертному?! Было счастьем сидеть в зале и слушать замечательных тюзовских актеров, среди которых были и всеми узнаваемые любимцы вроде Александра Хочинского, Николая Иванова, Ольги Волковой, Антонины Шурановой, и малоизвестные актеры, но также наученные «школой Корогодского» петь, танцевать, импровизировать. А как читали стихи замечательные Ирина Соколова и Игорь Шибанов! Их «Муха-цокотуха» Чуковского, сыгранная с неподражаемым юмором, показывалась на всех выступлениях театра и всегда под гром аплодисментов. И трудно было сказать, кто с большим энтузиазмом реагировал на их номер — взрослые или дети. Уникальность ТЮЗа, созданного Корогодским, и была в том, что он смог объединить в одном зале детей и их родителей, сумев каждому из них дать пищу для ума и сердца. Как получалось, что детская тема спектакля трогала взрослых, а «взрослые» подтексты, которых в каждой постановке было множество, были понятны детям? И почему после спектаклей всегда хотелось остаться и спорить, обсуждать, что-то доказывать, с чем-то соглашаться, а что-то отвергать, ссылаясь на собственный опыт? В этом-то и был талант и основное достижение школы Корогодского. Ушло это все, кануло в историю. Теперь на спектаклях ТЮЗа — толпы школьников, которых приводят усталые учителя. Стоит шум и гам, а актеры, перекрикивая со сцены шушукающихся в зале детей, играют что-то вполне заурядное. И не слышно о шумных премьерах в питерском ТЮЗе им. Брянцева, люди не рвутся на его представления, и билет на любой спектакль можно свободно купить в кассе. ...Когда в 1986 году после громкого, на всю страну, скандала, инициированного властями Ленинграда, Корогодского изгнали из его собственного театра, лишили профессорского звания и звания народного артиста, лучше не стало никому. На место Мастера поставили какую-то серость, режиссера без имени и таланта, который немедленно развалил труппу и в течение пары лет уничтожил сам дух питерского ТЮЗа. Известно ведь, что создается дело долго и мучительно, а разрушается быстро. На похоронах многие говорили о страшной вине перед Мастером. Но где были все эти люди, когда Корогодский остался без актеров, без театра, без студентов, без своего дела, которым он занимался буквально 24 часа в сутки? Ведь помимо собственно создания спектаклей в театре были и педагогическая часть, которая воспитывала зрителей, и Делегатское собрание, которое формировало школьную аудиторию, были статьи и книги, гастроли и репетиции. И всюду Корогодский присутствовал лично, везде участвовал и во все вникал. Так и стоит перед глазами эта фигура — высокий, чуть сутулый немолодой человек, в очках и с седой бородой, немного картавый, слегка похожий на ребе. Только что он был в своем кабинете, говорил с директором, и вот уже на репетиции — сидит на сцене за столиком с зажженной настольной лампой, дает указания, делает замечания актерам. В перерыве между репетицией и спектаклем З.Я. несется (а не идет — так стремительно он передвигался) на занятия со студентами, на творческую или деловую встречу или к каким-нибудь иностранцам, которые со всего света приезжали в театр и студию Корогодского смотреть и учиться. И вот в одно проклятое утро он оказался без всего этого. Изгнание Мастера случилось 26 апреля 1986 года, в тот самый день, когда произошла авария на Чернобыльской АЭС. И, подобно этой аварии, разрушительные последствия ухода Корогодского для театра в полной мере можно было оценить только спустя годы. Те, кто низвергли Корогодского с пьедестала, надеялись, что он никогда уже не займется своей профессией. Но они просчитались. Уже через пару лет З.Я снова стал ездить на постановки. А потом, на седьмом десятке, сумел организовать новый «Театр поколений», снова набрал учеников, о нем снова стали говорить. В перестройку, когда мышление людей стало меняться, Корогодскому вернули звание и доброе имя. Предлагали вернуться в ТЮЗ. Он отказался. И в самом деле: разве можно строить дом на оскверненном пепелище? Конечно, З.Я. уж кем-кем, а ангелом не был. Мог обидеть. Умел наживать врагов, за что, в сущности, с ним в конце концов и расквитались, найдя удобный предлог и выставив его в дурном свете перед всем миром. Актеров своими замечаниями, иногда едкими, а то и обидными, доводил до белого каления. Но зла на него не держали и из театра уходили редко, потому что понимали: в другом месте, может, и не скажут ничего обидного, но и искусства такого там не будет. А студентам З.Я. часто говорил: «Умейте слушать о себе правду в период учебы». Это умение потом очень пригождалось, поскольку тому, чему учил Корогодский, ни актеры, ни режиссеры уже ни у кого научиться не могли. Он обладал особым умением собирать вокруг себя интересных людей, разгадывать в них талант. Именно З.Я. убедил Булата Окуджаву написать что-нибудь для театра. И первый театральный опыт поэта — пьеса о декабристах «Глоток свободы» — оказался очень удачным. Потом Окуджава стал другом театра, часто бывал на творческих вечерах, выступал и на Пятом этаже — в маленьком зальчике под крышей, где для своих устраивались вечера и капустники. Там мне довелось слышать и Окуджаву, и драматурга Александра Володина, и барда Юлия Кима, и поэтессу Беллу Ахмадулину, и композитора Владимира Шаинского, и многих других замечательных людей. Все они формировали атмосферу театра, наполняя ее высоким штилем духовности и избранности. ...Многие из присутствовавших на панихиде вспоминали о Мастере в самых восторженных и патетических тонах. Среди них были и чиновники, работавшие в то же самое время, когда шла травля Кородского. Они говорили вполне искренне. Может, забыли, как все было. А может, и поняли что-то с годами. Только почему-то при этом неотвязно в голове вертелись пушкинские строки из монолога Бориса Годунова: Живая власть для черни ненавистна, Они любить умеют только мертвых. ПОДРОБНОСТИ Зиновий Яковлевич Когородский родился 26 июля 1926 года в Томске. Окончил Ленинградский театральный институт, работал режиссером в Калужском областном драматическом театре. С 1959 года — в БДТ. В 1962 году назначен главным режиссером Ленинградского ТЮЗа. Преподавать начал в 1950-м, организовав студии при театрах Калуги и Калининграда. С 1961 года преподавал в Ленинградском театральном институте, где со студентами поставил свыше двадцати спектаклей. Автор более 150 статей и семи книг о проблемах режиссуры, педагогики и детского театра. В 1991 году создал «Театр поколений», в 1992 году основал кафедру режиссуры в С.-Петербургском гуманитарном университете. В 1993 году снялся в кинофильме «Закат» по Бабелю, где сыграл Бен-Зхарью. Профессор, народный артист РСФСР. Умер в 2004 году.