Серебряные перья Серебряного века

Альберт Григорьевич Ковнер (Аркадий Авраам-Урия) (1842–1909) — публицист, прозаик. Родился в Вильно в бедной еврейской семье. Отец — учитель, толкователь Талмуда, стремился дать сыну традиционное религиозное образование. Но эти дети! Разве они слушают родителей? Вечная морока с ними, и Ковнер не был исключением, увлекся поэзией и стал писать стихи на иврите. Ковнера притягивали не только поэзия, но и революционные просвещенные идеи Добролюбова, Чернышевского, Бокля, Милля, Молешота, журнала «Современник»... «Я возымел мысль, — признавался Ковнер, — сделаться реформатором моего несчастного народа». Он переехал в Одессу и стал печататься во многих изданиях как на иврите, так и на русском языке и стяжал репутацию еврейского Писарева.
После Одессы — Петербург. Неоднократно упрекал Достоевского, своего любимого писателя, за отход от прогрессивных идеалов. Разочаровавшийся в журналистике Ковнер пошел служить в банк. Но это не решило его материальных затруднений, и тогда он поступил в рамках логики Раскольникова: совершил подлог в банке и получил крупную сумму. Дали срок, и был сослан в Сибирь. Выйдя на свободу, продолжал переписку с Достоевским, и тот назвал его человеком образованным и талантливым. Под конец своей жизни Ковнер стал писать романы, но они успеха не имели, зато хорошо читались мемуары, воспроизводящие быт еврейских местечек и талмудических школ. Избранные сочинения Ковнера вышли в Тель-Авиве в 1947 году на иврите.
Николай Осипович Пружанский (Линовский) — беллетрист, журналист (1846–1918). Сын кузнеца-еврея (и такое бывало!). Кончил Виленское раввинское училище, но, опять же, приманила журналистика, и поехал Пружанский искать счастье в Петербурге. Напечатал очерки еврейской бурсы и стал характерной фигурой «столичного пролетариата». Подвергся преследованиям. Оказался в Одессе и выступил с обращением к христианам «Виноват ли еврей в том, что он еврей» (1881). Затем следующая публикация: «Хорошо ли мы делаем, что бьем евреев». Возвратился в Петербург и выпустил несколько книг, в том числе «Еврейские силуэты», «Брызги моря житейского», «Дети рока», «Новый Моисей». Пружанский заработал определенную репутацию — бытописателя еврейской бедноты. Приветствовал еврейскую молодежь, увлеченную идеями сионизма.

Следующая персона — Петр Семенович Коган (1872–1932) — историк литературы, критик, переводчик. В воспоминаниях Анатолия Мариенгофа есть такой пассаж о Когане: «Он похож на провизора из провинциальной аптеки. Горбинка на носу, шея как у пивной бутылки, волосы в сплошной мелкий завиток. Он говорит удивительно гладко, не понижая и не повышая голоса. Говорит с безукоризненными запятыми. Знак восклицательный, знак вопроса отсутствует в его речи. На моей памяти этот оратор ни разу не запнулся, ни разу не закашлял и не сделал ни одного глотка воды из стакана...»
«...Хороший был человек, сердечный человек. Все мог понять и принять — всякое сумасбродство поэта и всякое темнейшее место поэмы, — только ему нужно было хорошо объяснить. Но шуток он не понимал... Ныне, 12 лет спустя, не могу без благодарности вспомнить этого очкастого и усатого ангела-хранителя писателей, ходатая по их земным делам» (Марина Цветаева. «Пленный дух»).
Большой популярностью пользовались написанные Коганом «Очерки по истории западноевропейской литературы» и «Очерки по истории новейшей литературы». После революции, как профессор МГУ, Петр Коган активно принимал участие во всех культурных мероприятиях. Сын врача-еврея, эрудит культуры — все это очень подозрительно, и Когану повезло, что он не дожил до 1937 года.
Другая судьба у Пумпянского, тоже историка литературы. До 1911 года он назывался Лейб Меерович Пумпян, а после русифицированно — Лев Васильевич. В первой части своей жизни он — автор статей о Кантемире, Тредиаковском, Пушкине, Лермонтове, Тургеневе и других русских классиках. А еще знаток Бодлера. Революцию принял откровенно враждебно и всегда избегал обращения «товарищи». А в 1925 году что-то с ним произошло (или случилось), и он неожиданно для всех стал марксистом. Своим старым друзьям он написал письма, в которых рассказывал о случившейся с ним перемене и просил с ним больше не знаться, потому что они идеалисты и мракобесы. И что — ему открылись марксистские истины, и он увидел грядущие кущи коммунизма?! Короче, во второй половине жизни после 1925 года Пумпянский стал совсем другим — занудливым начетчиком, цитатчиком, ибо опирался с того времени исключительно на цитаты из классиков марксизма. Помогло ли это ему выжить? Ушел он слишком рано — 6 августа 1940 года в возрасте 46 лет. То ли расстреляли его, то ли погиб в тюрьме или лагере, то ли просто не выдержало сердце от измены самому себе? Не знаю. Но встречу с веком-волкодавом он явно не выдержал.
Исторические обстоятельства, ра­зумеется, нельзя сбрасывать со счетов, но многое зависит от собственного выбора. И как сказал кто-то из польских остряков, «твоя судьба целиком находится под твоей шляпой». Увы, у одной из представительниц Серебряного века Мирэ (настоящие имя и фамилия Александра Моисеева, 1874–1913), образно говоря, шляпа была набекрень. Не смогла сориентироваться в бурном мире и стала, как утверждал Георгий Чулков в своих воспоминаниях, «одною из жертв нашего тогдашнего декаданса».
«Однажды ко мне явилась маленькая худенькая женщина с большими темными и как будто хмельными глазами. Это существо неопределенного возраста, с увядшим ртом и с морщинками вокруг глаз, казалось несчастным и жалким, как птенец, выпавший из гнезда. Она объявила мне, что рассказы, подписанные псевдонимом «Мирэ», принадлежат ей...»
Жизнь Мирэ — как авантюрный роман. Девице из провинциального Борисоглебска захотелось, как чеховской «Чайке», на сцену. В 16 лет ушла из дома. Разочаровалась в театре, увлекалась революционными идеями, была арестована, затем скиталась по городам и, наконец, вырвалась в Европу: Италия, Бельгия, Швейцария, Франция. Подрабатывала на жизнь натурщицей. Курила, пила абсент… Вернулась в Россию. Попала в петербургский салон Зиновьевой-Аннибал. «Помятое бледное лицо и горящие, красивые глаза». Заделалась писательницей, признавалась: «И жизнь влечет меня к себе, несмотря на открывающийся временами скрытый в ней ужас». Связалась с сомнительными оккультистами. И умерла в 39 лет, «как скиталица... одинокая, никем не навещаемая и не опознанная и поэтому даже похороненная в общей могиле...» (П. Юшкевич).
Никаких авантюр и опасных поворотов не было в судьбе Клары Соломоновны Арсеневой (Букштейн). Прожила 82 года (1889–1972). Родилась в Тбилиси. Жила в Петербурге. Последние годы прошли в Москве. Писала стихи сама, подпав под магию Блока и Ахматовой, много переводила грузинских поэтов. Образчиком творчества Арсеневой служат отрывки из «Песен о каналах»: «Глаза мои опутал/ В печаль: как свет во мглу./ В канале плавал купол/ От храма — на углу./ И встречи были редки,/ Как длинны были сны.../ Сова стальная знала, /Подняв в решетке бровь,/ Как долго по каналу/ Кружит моя любовь».
Женщины-поэтессы, для них главное — любовь. «Основные настроения поэта: страдальность и влюбленность», — это сказал поэт Сергей Соловьев о поэтессе Людмиле Вилькиной. Годы жизни: 1873–1920. Родилась в Петербурге, умерла в Париже. Была женой известного поэта-символиста (впрочем, он лихо менял идеи и стили) Николая Минского. Вилькина (по гимназическим документам Вилькен) писала много стихов и много занималась переводами (даже Метерлинка переводила). Сонеты и рассказы свои Вилькина собрала и издала в книге «Мой сад» (1906), и тут же острый на язык Василий Розанов назвал автора новой египетской жрицей. Стихи раскритиковал Андрей Белый, мол, нет «изысканности форм... откровений, новых слов, новых форм».
Но все, что писала Вилькина, на мой взгляд, было для нее не главным. Основным стал ее петербургский салон, где бывали все звезды Серебряного века — Бальмонт, Брюсов, Мережковский, Бакст и т.д. И чисто декадентское признание: «Я не любви ищу, но легкой тайны./ Неправды мил мне вкрадчивый привет./ Моей любви приюта в жизни нет,/ Обман во мне — и жажда легкой тайны...»

Совсем не декадентскую жизнь, в отличие от Вилькиной, прожила Софья Семеновна Дубнова (1885–1986), дочь известного историка еврейского народа Соломона Дубнова. После гимназии в Петербурге вступила в РСДРП и участвовала в студенческих беспорядках. Затем примкнула к Бунду.
Печаталась во многих изданиях: от «Аполлона» до «Сатирикона». Переводила с иврита стихи и прозу Бялика. Уехала в Польшу, а когда туда пришли фашисты, с мужем Генрихом Эрлихом устремилась на восток. Эрлих был арестован и в мае 1942 года покончил с собой в куйбышевской тюрьме, а Софье Дубновой удалось покинуть СССР и с громадными трудностями добраться до США. В Америке она много печаталась — и стихи, и мемуары, в том числе книга «Хлеб и маца».
А вот Ольга Максимовна Зив (настоящая фамилия Вихман) не эмигрировала. Родилась в Петербурге (1904), а умерла в Москве (1963). Была одной из учениц Николая Гумилева, участвовала в объединении «Звучащая раковина», обладала некоторым литературным талантом, но еще пленяла всех очарованием молодости. О ней с придыханием вспоминал Михаил Зощенко: «Ах, Оленька Зив!..» В 30-е годы напечатала производственный роман «Горячий час», а затем перешла на детскую литературу.
И еще одна петербургская ученица Гумилева — Вера Иосифовна Лурье (1901–1998), дочь врача. Вместе с родителями эмигрировала в Германию и быстро вошла в литературные круги русского Берлина. Дружила с Эренбургами. Писала стихи, рецензии и даже пробовала сочинять по-немецки. Вот характерные строки Веры Лурье, посвященные бессоннице: «Как этот мир отличен от дневного,/ Покой и радость в щебетанье птиц,/ А в жизни суетной мельканье снова/ Событий смутных и ненужных лиц» (1922).
Елизавета Григорьевна Полонская (настоящая фамилия Мовшензон) родилась в Варшаве, но вскоре оказалась в Петербурге, где окончила гимназию. Прожила бурную жизнь (1890–1969): марксистские кружки в России, учеба в Сорбонне в Париже, дружба с Аполлинером, работа фронтовым врачом в Первую мировую войну. Затем студия «Всемирной литературы» в Петрограде и литературное объединение «Серапионовы братья» (какая компания: Лунц, Зощенко, Шкловский, Тихонов и другие перья с золотым отливом). Выпустила книги «Под каменным дождем» и «Упрямый календарь». С поэзии перешла на детскую литературу и на переводы (Шекспир, Гюго, Киплинг и т.д.).
Ну и последняя поэтесса, позаимствованная из антологии «Сто одна поэтесса Серебряного века» (2000). Это — Нина Яковлевна Серпинская (1893–1955). Родилась в Париже в семье политэмигранта. Отец — Яков Серпинский, мать — Надежда Станиславская. А в результате — дочь, поэтесса и художница, красивая и несколько легкомысленная дилетантка. Она оставила любопытные «Мемуары интеллигентки двух эпох», написанные в 1932 году, но, к сожалению, так и неизданные. Одна из глав воспоминаний носит характерное название «Вкривь и вкось» — это о собственных извивах личной жизни. Кстати, единственная изданная книга стихов Серпинской тоже носит своеобразное название «Вверх и вниз». То есть качели жизни.
Нина Серпинская пережила трагедию семейной жизни: мать за умышленное убийство загремела на 20 лет на каторгу. В то время девочке было всего 13 лет, и родственники отвезли Нину в Женеву. А потом девочка повзрослела, вернулась в Москву, получила наследство и стала вести образ жизни дамы полусвета. Училась живописи в студии художника Юона, писала стихи и обожала знакомиться со знаменитостями: Брюсов, Маяковский, Ходасевич... А когда грянула новая послереволюционная жизнь, то Серпинская закрутила роман с крупным партийным начальником, партократом.
Потом Маркс – Ленин отошли в сторону, пришла пора «товарища Сталина», и весь Серебряный век растворился во мгле коллективизации и пятилеток. Кто остался в Совдепии — приспособились и влились в новую жизнь, кто ушел во внутреннюю эмиграцию и в сугубо личную жизнь, ну, а те, кто находился в эмиграции, мучились в духовных конвульсиях и страдали не только от ностальгии.
Серебряный век закончился. Золотые и серебряные перья оказались никому не нужными. Востребованы были «товарищ Маузер», винтовка, штык, перья железные и отбойные молотки.
А мы свою задачу выполнили: вспомнили кое-кого из серебряных перьев, вздохнули о прошлом и снова с головой ушли в сегодняшнюю быль — с ее бескультурьем, цинизмом, хаосом и абсурдом.
Держитесь стойко, девочки и мальчики! Никто вам не поможет. Надейтесь только на себя!..
Ведущий рубрики Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ, Россия