Как выбраться из грязи

Отец реб Хаим-Арона прибыл на благословенную землю Америки в конце XIX века, пролил немало слез и пота, пока выбился в люди. Сына он выучил на менеджера. А после окончания им университета сделал своим заместителем. Университетское образование и в особенности свободные нравы кампуса несколько пошатнули религиозные убеждения реб Хаим-Арона. Нет, он не оставил веру предков и обычаи продолжал соблюдать по мере сил и возможностей, однако по сравнению с ортодоксальностью отца… В общем, сами понимаете.

Когда в начале Второй мировой войны в Америку прибыл ребе Йосеф-Ицхак Шнеерсон, отец Хаим-Арона, уроженец Витебска, часто навещавший в Любавичах предыдущего ребе, устремился к нему, как умирающий от жажды бросается к роднику с кристально чистой водой. Сына он взял с собой. Ребе произвел на молодого американского менеджера весьма внушительное впечатление. Особенно поразил его контраст между суровым видом цадика и необычайно теплым отношением. Спустя пять минут разговора Хаим-Арону показалось, будто он беседует с близким, любящим родственником.

Нет, он не стал его хасидом, но вместе с отцом начал отчислять солидные суммы на религиозные организации, которые ребе с необычной для своего возраста энергией принялся возводить на американской земле. Отец, пока оставался у дел, завел привычку по каждому серьезному вопросу бизнеса обращаться за советом к ребе Йосеф-Ицхаку и скрупулезно следовать его рекомендациям. Во многом благодаря этим рекомендациям бизнес, и без того преуспевающий, круто пошел в гору. Хаим-Арон только диву давался, откуда этот человек, только что прибывший из замшелой Европы, так здорово разбирается в финансовых хитросплетениях новой для него страны.

Взяв в свои руки бразды правления, Хаим-Арон не стал менять этих привычек. Подобно отцу, он ходил за советами к ребе, а после того как душа цадика оставила этот мир, продолжил финансировать организации его преемника ребе Менахем-Мендла и прислушиваться к его рекомендациям. Не так скрупулезно и тщательно, как это делал отец, но мнение ребе немало значило для Хаим-Арона.

Он уже перевалил за рубеж, отделяющий зрелость от солидности, когда ему подвернулась сделка, которая выпадает один раз жизни. В случае удачного ее завершения Хаим-Арон становился уже не просто очень богатым человеком, а мультибогатым. Тщательно взвесив все за и против, подключив юриста и двух брокеров, он не нашел никаких причин для беспокойства. Все выглядело шелково, а действовать нужно было быстро.

Хаим-Арон вызвал лимузин, и шофер доставил его на Истерн-парквей около часа ночи. Ребе, разумеется, еще не спал, и секретарь, старый-старый знакомый, узнав, что разговор идет о деле большой важности, провел Хаим-Арона.

– Сделка не получится, — отрицательно покачал головой ребе, выслушав посетителя. — Я рекомендую вам не вляпываться в эту грязь.

– Грязь? — недоуменно поднял брови Хаим-Арон.

Но реб не стал растолковывать свои слова, а улыбнувшись, поднялся со стула, давая понять, что аудиенция завершилась.

По дороге домой и весь долгий остаток ночи Хаим-Арон провел в беспокойном размышлении. С одной стороны, ребе до сих пор не ошибался, все его рекомендации оказывались точными. С другой — вероятность ошибки все же существует, и цена за нее весьма высока. Он в сотый раз проверял собственные расчеты и мнения экспертов. Все выглядело абсолютно чисто и надежно. О какой грязи шла речь, Хаим-Арон не мог взять в толк. Два плюс два всегда равняется четырем! Гигантская прибыль кружила ему голову, он так увлекся, что свои расчеты и предположения стал сравнивать с незыблемыми законами мироздания.

Утром он принял решение: от сделки не отказываться, но войти в дело не полной мерой, а процентов на тридцать пять – сорок. В случае удачи прибыль будет не астрономической, но весьма солидной, а в случае проигрыша… что ж, такую потерю он сумеет перенести. В довершение всего Хаим-Арон вспомнил слова Рамбама о золотой середине, решил, будто он именно так и поступает. Совершенно успокоившись, он начал проворачивать сделку.

Прошло три недели, и он с горькой брезгливостью вспоминал то утро и свою глупую самоуверенность. Ребе оказался прав, а его собственные расчеты и предположения полетели в тартарары. Все началось нормально и удачно, но вдруг откуда ни возьмись на арене оказались китайцы с просто стратегическими запасами вольфрама, вокруг которого и крутился бизнес. Цена полетела вниз, точно парашютист с нераскрывшимся парашютом, дальше пошел эффект домино. Хаим-Арон не только потерял вложенные деньги, но и с ужасающей быстротой начал превращаться в банкрота. Делать было нечего, он сунул в карман гордость и поехал к ребе.

Разговор не клеился. Хаим-Арон никак не мог раскрыть рта, ведь ребе четко обрисовал ему ситуацию, а он по нахальной самонадеянности не прислушался к его предупреждению. Ребе, понимавший, что творится в душе у гостя, тоже молчал, давая тому время собраться с мыслями.

– История! — вдруг воскликнул Хаим-Арон. — Вы позволите рассказать вам подлинную историю про Витебск? Я слышал ее от отца…

– Рассказывайте, — согласился ребе.

– Жил в Витебске еврей-вор. И был у него свой способ очищать богатые дома. Посреди ночи он забирался вовнутрь через дымоход, разумеется, предварительно выглядев печи с достаточно большой заслонкой. Был он тощим и вертким, не боялся перепачкаться и поэтому проникал туда, куда другому и в голову бы не пришло сунуть нос. Тихонько собрав ценные вещи, вор отпирал изнутри надежные засовы и преспокойно уходил через главный вход.

Однажды он забрался в дом к городскому раввину. Там было чем поживиться. Явившись к раввину с каким-то вопросом по Талмуду, он углядел тяжелые серебряные подсвечники, менору, кубки для кидуша, блюдо для субботних хал. Печь в кабинете у раввина была подходящих размеров, так что все сходилось. Одного лишь вор не мог знать — что раввин до глубокой ночи учит Тору в своем кабинете. Выбравшись из печи, он столкнулся с ним носом к носу.

– Что привело тебя ко мне в столь поздний час, сын мой? — спросил ­изумленный раввин.

– У меня есть вопрос, ребе! — вскричал воришка, не зная, как выпутаться из создавшегося положения.

– Наверное, он очень важный, — продолжил раввин, совершенно не замечавший зло вокруг себя, — если ты пришел ко мне посреди ночи, да еще таким странным образом.

– Да, ребе, — хмыкнул вор, — он очень важный! Подскажите, как выбраться отсюда.

– Что ты имеешь в виду? — переспросил не понявший насмешки раввин.

– Научите, как выбраться из грязи, в которую человек попадает не по своей воле? — вывернулся вор, отряхивая сажу с одежды.

– Вот и я тоже хочу спросить, ребе, — завершил рассказ Хаим-Арон, — как мне выбраться из грязи, в которую я влип? Вы предупреждали, а я не послушал, и вот… Пожалуйста, научите ребе, иначе я просто пойду по миру.

– Ну, коль скоро беседа наша началась с истории, — улыбнулся ребе, — я продолжу ее в том же стиле и в свою очередь расскажу тебе историю, происшедшую в Любавичах более ста лет тому назад. Наверное, я не такой искусный рассказчик, как ты, Хаим-Арон, но все же послушай.

При ребе Шмуэле в Любавичах было два постоялых двора. Один неподалеку от дома ребе и его синагоги, а второй на окраине. Любавичи — небольшая деревня, и от околицы до центра идти совсем немного. Но хасиды, приезжавшие к ребе, хотели жить как можно ближе к нему. Поэтому первый постоялый двор всегда была забит битком, а второй постоянно пустовал.

Как-то перед праздником Шавуот хозяин второго постоялого двора реб Гирш впал в уныние. Уже несколько недель у него никто не останавливался, и все деньги кончились. Жена попросила хоть что-то на халы к празднику, вино для кидуша и рыбу — о мясе она уже и мечтать не смела. Реб Гирш вывернул карманы, но обнаружил только несколько позеленевших от старости грошей.

И хоть негоже хасиду впадать в уныние, но именно это состояние накрыло реб Гирша с головой. Он побрел в центр местечка, и ноги сами принесли его к дому ребе. Так получилось, что в это время ребе Шмуэль стоял на балконе второго этажа.

– Гершеле, почему ты такой грустный? — окликнул он хасида. — Через несколько часов мы будем получать Тору. Надо радоваться, а ты грустишь!

– Как же мне радоваться, ребе, — грустно ответил реб Гирш, — когда в доме хоть шаром покати! Ни еды, ни денег.

Ребе Шмуэль приложил ладонь козырьком, точно вглядываясь в даль, и произнес:

– Беги домой, Гершеле, готовь еду, стели постели. Скоро в твоем постоялом дворе не останется ни одной свободной койки.

– На что же мне готовить еду? — вскричал встревоженный реб Гирш. Он верил каждому слову ребе и не сомневался, что все будет именно так, как тот говорит.

– Я одолжу тебе десять рублей, — ответил ребе Шмуэль. — Беги на рынок, закупай продукты.

Реб Гирш помчался рынок, вместе с грузчиком еле дотащил покупки до дому — десять рублей в те времена были весьма приличной суммой. И вместе с женой принялся за работу. Спустя два часа были приготовлены еда и постели на пятьдесят человек.

Долгий летний день стал клониться к вечеру, но реб Гирш не беспокоился. Если ребе сказал, значит так оно и будет. Тени становились все длиннее, и вместе с ними росло недоумение. Когда жена зажгла свечи, а он сам вышел за порог, чтобы идти в синагогу, недоумение превратилось в отчаяние.

Не успел реб Гирш сделать несколько шагов, как позади него, на дороге, ведущей из полей, послышался стук копыт и конское ржание. Он обернулся: по дороге во весь опор неслись четыре большие пароконные телеги, набитые хасидами. Прошли две или три минуты, и телеги резко остановились перед воротами гостиницы.

–Уф, успели! — крикнул балагула, восседавший на облучке первой телеги. — Хозяин, показывай, куда коней заводить!

Гостей оказалось девяносто, и они с трудом разместились в постоялом дворе реб Гирша. Если бы не поздний час, балагула, разумеется, отвез бы их в центр Любавичей, поближе к ребе, но отсчет времени шел на минуты. Реб Гирш заработал за два дня столько, сколько не зарабатывал за несколько месяцев.

После завершения праздника он отправился возвращать долг.

– Скажите, ребе, — почтительно спросил он, — вот вы стояли высоко на балконе и заметили телеги. Почему же вы не предупредили меня, что они еще далеко и прибудут к самому началу праздника? И я бы так не волновался, и жена моя не сходила бы с ума, и… — тут он тяжело вздохнул и развел руками.

– Ты прав, Гершеле, — ответил ребе Шмуэль. — Когда поднимаешься на высоту, видишь дальше обычного.

***

– Надеюсь, ты понял меня, Хаим-Арон? — спросил ребе Менахем-Мендл, завершив рассказ.

– Нет, — честно признался тот, — не понял.

– Когда человек увяз в грязи, — пояснил ребе, — он видит вокруг себя только грязь и поэтому скатывается в уныние и грусть. Нужно карабкаться вверх, несмотря на положение, набирать высоту, и оттуда, с высоты, становятся видны такие пути, о которых внизу, в грязи, даже помыслить невозможно.

Какой практический совет дал ребе Хаим-Арону, никто не знает. Известно лишь, что выйдя из его кабинета, Хаим-Арон собрал хасидов и устроил фарбренген, хасидское застолье. Насколько его приподнятое настроение было искренним, также никому не известно. Но свидетели рассказывают, что Хаим-Арон очень старался. Он даже не вернулся домой, а остался ночевать в синагоге, а проснувшись, посвятил весь день учению. И следующий день, и еще несколько дней подряд, пока Всевышний не открыл ему глаза и не показал выход из тупика.

Хаим-Арон не разорился и не стал мультибогачом, а вернулся к прежнему благополучию и еще много лет щедро жертвовал на хасидские благотворительные организации.

Яков ШЕХТЕР, Израиль