В РЕСТОРАНЧИКЕ «У ЗЯМЫ»

21 сентября 2004 года Зиновию Ефимовичу Гердту исполнилось бы 88 лет. А 18 ноября исполнится восемь лет, как его не стало. Написал слова «не стало», а сам подумал: «Так ли это?» Во вступлении к книге «Зяма — это же Гердт!» вдова Зиновия Ефимовича Татьяна Александровна Правдина пишет: «...Наша жизнь продолжается, так как его не стало только физически, потому что на каждую свою мысль, поступок, решение я слышу и чувствую его отношение — радостное или сердитое — спорю, убеждаю, соглашаюсь». Свои воспоминания о Гердте кинорежиссер Михаил Абрамович Швейцер озаглавил «Таких людей нет, а скоро и совсем уж не будет». Воистину так! На память приходит мне последняя встреча с Гердтом, которая состоялась в мэрии Москвы. Посвящена она была подготовке к 50-летию Победы над фашистской Германией. Назову имена некоторых деятелей искусств, которые приняли в ней участие: Марлен Хуциев и Марк Захаров, Элина Быстрицкая и Сергей Юрский, Михаил Швыдкой и Владимир Этуш... Рядом с Григорием Баклановым «приютился» Зиновий Ефимович Гердт. Когда «дебаты» подходили к завершению, он вдруг неожиданно попросил слова. Гердт говорил, что волнение в преддверии такого праздника и столь активное участие в нем московской интеллигенции вполне естественны, иначе быть не могло. Но его, Гердта, сегодня волнует другое: готовясь к празднику Победы над немецким фашизмом, мы как будто не замечаем, как гуляет фашизм по Москве (Гердт подчеркнуто повернул голову в сторону сидевших во главе стола высоких начальников, военных и гражданских, напомнил о недавних выступлениях по телевизору Эдуарда Лимонова и иже с ним, о легально распространяющейся в переходах Москвы литературе фашистского толка). Последние слова воспроизвожу уже по записи: «Простите меня за то, что моя реплика не совпадает с целью сегодняшнего уважаемого совещания, но я не мог сегодня не сказать об этом — все это волнует меня не меньше, чем память о войне, участником которой я был. Еще раз извините, господа», — с грустной улыбкой закончил свое выступление Зиновий Ефимович. В зале буквально замерли, а через несколько секунд раздались аплодисменты, которые, конечно же, не входят в ритуал подобных заседаний. После окончания собрания многие его участники направились к начальству «решать вопросы», как принято в таких случаях, а Зиновий Ефимович медленно пошел к выходу. Уже в вестибюле я подошел к нему, чтобы пожать руку в знак восхищения и благодарности. И вдруг: «Знаете, Матвей Моисеевич, я всю вашу «Мозаику» не прочел, но рассказ «Иов из Шполы» перечитал дважды. Какая высокая и трагическая судьба у вашего Эзры! Были бы силы, я сыграл бы его в кино или хотя бы прочитал отрывки со сцены. Ваш Эзра близок мне еще и тем, что последние годы его прошли в Шаргороде, незабываемом для меня Шаргороде, где я несколько лет тому случайно побывал. Но не в этом дело. Что больше всего запомнилось мне в вашей повести, это фраза вашего героя — извините, если процитирую ее неточно: «Самая великая мысль в еврейском учении — вот эта: «Истинно добрые дела следует вершить, не думая о вознаграждении». Подумайте, как сказано! У вас там дан ивритский текст — как это звучит?» — «Хесэд шель емет» — сказал я. — «Да, эти слова я бы поставил рядом с великими библейскими заповедями», — сказал Зиновий Ефимович. В тот день Зиновий Ефимович выглядел хорошо, бодро... Скажу несколько слов о феномене предстоящего возрождения Гердта. Совсем недавно позвонил мне художник Борис Жутовский. О чем бы мы с ним ни говорили, всегда возникает тема Гердта. На сей раз он рассказал мне о своей поездке в городок Себеж — на родину актера. На мой вопрос: «Каким ветром тебя туда занесло?», он без раздумья ответил: «Гердто-зямовским!» — и, рассмеявшись своей находке, продолжил: «Мэр Себежа Владимир Васильевич Афанасьев задумал, как мне кажется, сделать из Себежа нечто a la Витебск. И пригласил меня вместе со скульптором Юрием Меречковым в Себеж. Он был прав: сначала надо увидеть, а потом внести предложения. Сегодня у нас уже есть конкретные предложения и не только по поводу памятника Гердту. Но по поводу памятника замечу: им заинтересовался наблюдательный совет ЮНЕСКО! Представляешь, кем становится Гердт сегодня?! И еще — в Себеже будет создан целый комплекс, посвященный Гердту. Когда все это осуществится, обязательно поедем с тобой туда и посидим в ресторанчике «У Зямы». После телефонного разговора с Жутовским почему-то вспомнил рассказ Евгения Миронова о последней его встрече с Гердтом: «Позвонил Валера Фокин. Сказал, что надо поехать поздравить юбиляра на дачу. Сказал, что совсем плох. Ехали с замиранием сердца. Как войти? Что сказать? А главное — страх увидеть беспомощного Зиновия Ефимовича, другого, каким я его не знал. Открыла дверь Татьяна Александровна. Держится потрясающе. Как будто все в порядке. Полный дом гостей. Я первый раз у них дома. Все веселятся. Невероятно. Даже неприятно, ведь умирает Гердт. Заходим к нему в комнату. Лежит. Рядом сидит Хазанов. Подходим ближе. И вдруг те же глаза, тот же тон, что и тогда, много лет назад. Веселый и легкий до неприличия: «Ребята, вы не видели мой орден? Нет? — шарит рукой по столику. — Таня! Катя! Б..., где орден? — Приносят. Положили на грудь. — Вот, Женя, орден «За заслуги перед Отечеством» третьей степени. — Помолчал и добавил: — То ли заслуги мои третьей степени, то ли Отечество!..» Опять что-то рассказывает. Ловлю себя на мысли, что хочу запомнить его лицо, интонации, всего его. Устал. Подзывает меня к себе. Прижимается щекой. Я понял: Прощается...» Считалось, что при Гердте нельзя было произносить нецензурные слова, ругательства тем более. Помню, на вечере Игоря Губермана произошло следующее: за кулисами Игоря кто-то предупредил, что в зале Зиновий Гердт. Он сказал: «Все понял» и первую строку в своем знаменитом четверостишии, написанном в 1991 году, вскоре после августовского путча в Москве: «Получив в Москве по жопе, полон пессимизма, призрак бродит по Европе, призрак коммунизма», прочел так: «Получив в Москве по попе...» Зал дружно «поправил» Игоря, а Зиновий Ефимович поднялся за кулисы, буквально задыхаясь от смеха, и сказал Игорю: «Гарик! Ну, слово «жопа» я и сам иногда произношу!» Расскажу о заочной встрече с Зиновием Ефимовичем. Произошла она далеко от Москвы. Осенью 1992 года я ездил по местечкам Украины, собирая фотоматериал для своей книги «Еврейская мозаика». У меня сохранилась запись, связанная с этой поездкой. Местечко, вернее, бывшее местечко в Подолии. Брожу по улочкам, переулкам и вдруг вижу окно, в котором, как в магазинной витрине, развешены фуражки (среди них даже одна военная), кепки какого-то особого покроя. Я, конечно же, остановился, постучал в дверь (то, что в этом доме живет мастеровой-еврей, у меня сомнений не вызывало). Мой стук, даже настойчивый, ни к чему не привел. Я постучал в окошко. Выглянула пожилая женщина, которая сказала: «Если вам что-то нужно, зайдите в дом». Она открыла дверь и, даже не пригласив меня войти, с порога сообщила, что сегодня суббота и ничего продаваться не будет. «Если вы хотите приобрести себе что-то на голову, приходите вечером или завтра утром. По вашему виду я вижу, что вы не ямпольский и даже не шаргородский, но вы точно еврей. Вокруг осталось так мало евреев, что я знаю всех в лицо. А сами откуда будете?» Я сообщил, что когда-то жил в Бершади, сейчас фотографирую оставшиеся еврейские местечки. Мое сообщение особого впечатления не произвело, хозяйка сказала: «Но в нашем доме вас, наверное, заинтересовали головные уборы? Хотите, можете взять, что вам понравилось, и сами положите деньги. В субботу мы денег не берем и ничего не продаем». Хозяйка еще раз окинула меня внимательным взглядом. «Я вижу, что вы, наверное, из Одессы. Я угадала? Ах, из Москвы! Залман, иди сюда! Здесь пришел интеллигентный покупатель из Москвы. Он что-то хочет». В комнату вошел старый человек высоченного роста, с огромными «буденновскими» усами. Не поздоровавшись, он стал говорить: «Вы хотите иметь кепку моей работы? Я вас хорошо понимаю. Я не только последний «шаргородский казак», но и последний шапочник в местечке — многие уехали в Эрец Исраэль, кто-то просто умер. Мой папа, мир его праху, очень хотел туда поехать... Э, я вас заговорю. Если вы что-то можете выбрать из готового товара — пожалуйста. Если нет — приходите завтра утром, я сниму мерку с вашей головы, и пока вы почитаете «Винницкую правду», вы будете иметь замечательный головной убор. Когда вас спросят в Москве, где вы его взяли, скажите, что у Залмана из Шаргорода, на улице Советской. Так вы сами будете из Москвы? В прошлом году у меня был один интересный клиент, тоже еврейский человек из Москвы. Он был такой маленький, что я нагибался вдвое, чтобы с ним говорить. Он был с женой, высокой красивой женщиной. Когда этот человек узнал, что меня зовут Залман, он очень обрадовался и сказал, что в детстве его тоже звали Залман. Я пошил ему такую кепку, что ни в Ямполе, ни в Виннице, ни в Москве нет второй. И деньги у него не взял. Вы еще можете подумать, что я богатый человек и мне не нужны деньги? Еще как нужны! Я стал местечковый капцан (бедняк. — М.Г.). Бывает, проходят недели, что нет ни одного клиента. Но у этого маленького человека из Москвы я денег взять не мог, потому что он имел большую и умную голову. Когда мы разговорились о жизни, о смерти, он сказал мне такое, что я запомнил как вирш (по-украински стихотворение. — М.Г.): «Вся жизнь человека проходит в поезде, который везет нас в лучший из миров. И идет этот поезд только в одну сторону. Есть ли жизнь за последней остановкой — я не знаю. Не уверен. Но жить надо так, как будто за последней остановкой начнется новая, вечная жизнь, и тогда не страшно умирать...» Ну, скажите, после таких умных слов я мог взять деньги за свою работу? Конечно, нет!» Почему-то в этом «клиенте» моего нового знакомого мне почудился Зиновий Ефимович Гердт, хотя как попал он в эти места, зачем и почему, в тот момент я понять не мог. Позвонил вдове Зиновия Ефимовича: к моей радости, я оказался прав! Татьяна Александровна рассказала мне, что летом 1991 или 92 года она с Зиновием Ефимовичем была на съемках фильма «Я Иван, а ты — Абрам». Фильм ставил режиссер Йоланд Заберман. Съемки проходили в местечке Чернивци, затерявшемся где-то между Ямполем и Шаргородом. Кто-то из чернивецких знакомых сказал Зиновию Ефимовичу об одном еврее, знаменитом мастере по пошиву кепок. В свободный от съемок день Зиновий Ефимович и Татьяна Александровна поехали в Шаргород. А остальное было примерно так, как рассказано выше. В заключение приведу стихи Давида Самойлова, которые часто звучали в поэтическом репертуаре Зиновия Гердта.

Давай поедем в город, Где мы с тобой бывали. Года, как чемоданы, Оставим на вокзале... О, как я поздно понял, Зачем я существую! Зачем гоняло сердце По жилам кровь живую. И что порой напрасно Давал страстям улечься!.. И что нельзя беречься, И что нельзя беречься...