«Выйти из дому при ветре…»

В 1958 году у Давида Самойлова (Д.С.) вышел в свет первый сборник стихотворений «Ближние страны». За некоторое время до ухода успел подержать в руках добротно изданный двухтомник «Избранного» 1989 года, в который вошли стихи из восьми книг: «Ближние страны», «Второй перевал», «Дни», «Волна и камень», «Весть», «Залив», «Голоса за холмами», «Горсть», поэмы: «Чайная», «Ближние страны», «Снегопад», «Струфиан», «Сухое пламя», литературные портреты и стихи для детей. Прижизненный итог работы нескольких десятилетий.

Не жест — поступок

На своем первом вечере, устроенном к его 50-летию в ЦДЛ, он не просто раскланялся с опальным А.Д. Сахаровым, но и публично приветствовал его. Мы с Сашей1 были свидетелями (по тем временам) этого поступка. На тот раз обошлось. Через несколько лет о том, что он обедал с жестко преследуемыми властями академиком и его женой все в том же публичном (во всех смыслах) ЦДЛ, «доброжелатели» Самойлова немедленно донесли писательскому начальству. Факт был «возмутительно вопиющий», академик уже тогда был больше чем просто фрондерская фигура. «Преступление» Д.С. было столь велико, что «дело» обсуждали на секции поэзии — у него хотели отобрать квартиру.

Но нашлись трезвые головы, которые высказались, что, мол, это уж чересчур и вообще не нужно плодить лишних обидчиков власти, их и так хватает. Руководители секции к этим доводам прислушались, «дело» похерили, и до Московского секретариата оно не дошло.

«За политическую безответственность…»

А еще раньше, в 1968-м, когда власть после ввода войск стран Варшавского договора в Чехословакию решила перекрыть все и без того слабые краники общественного недовольства, ему и другим не менее достойным людям влепили выговор с занесением: «за политическую безответственность, выразившуюся в подписании заявлений и писем в различные адреса, по своей форме и содержанию дискредитирующих советские правопорядки и авторитет советских судебных органов.., секретариат правления Московской писательской организации на заседании 20 мая 1968 года постановил объявить членам Союза писателей: строгий выговор с предупреждением и занесением в личное дело Копелеву Л.З.; выговор с занесением в личное дело — Аксенову В.П., Самойлову Д.С., Балтеру Б.И., Войновичу В.Н., Чуковской Л.К. Решено поставить на вид членам Союза писателей: Ахмадулиной Б.А., Коржавину Н.М., Левитанскому Ю.Д. …

Из Информационного бюллетеня Секретариата правления СП СССР, 1968, №6 

«Дискредитировали советские порядки» заявления в защиту Гинзбурга, Галанскова и других преследуемых властями — все, кому были объявлены выговоры, сочли своим долгом подписать заявления в их защиту. Самойлову выговор аукнулся через несколько лет — юбилейный сборник, хиленький (по объему) младенец, «Равноденствие» в издательстве «Художественная литература» должен был выйти в 1970 году, но книгу задержали на два года из-за того, что он подписал письмо в защиту Синявского и Даниэля.

«Непринужденность как свойство поэзии»

На «Равноденствие» в «Литературной газете» («ЛГ») откликнулся Евгений Евтушенко даже не рецензией — статьей «Непринужденность как свойство поэзии». Разумеется, Д.С. его ни о чем таком не просил, просила «ЛГ» — надо было «реагировать» (извините за такой канцеляризм давних времен, но вполне уместный в этом месте) на юбилейный сборник, который вышел пусть и с опозданием, но все-таки вышел. Евгений Александрович  не только высоко оценил «Избранное», но и всю поэзию Самойлова в целом.

В разговорах Д.С. посмеивался: раньше он был широко известным поэтом в узких кругах, после статьи сверхпопулярного в те времена Евтушенко — в широких, все-таки тираж «Литературки» был огромен даже по советским меркам. В конце статьи автор посетовал, что автор много сил и времени уделяет переводам. Д.С. отшутился: «Ну, если Женя согласится везти воз, который я везу, то, конечно, стихов будет намного больше».

Редактору отдела художественной литературы (и книги) Ирине Чеховской на подаренном экземпляре надписал:

Ты читала, что поэт Евтушко

Написал про нас ин «Литгазет»?

И теперь наш путь счастлив и светел,

Я о прошлом больше не грущу,

Ибо сам Евтушко нас заметил

И слегка похлопал по плечу.

По плечу теперь нам все задачи,

Все мы можем, так или иначе.

«Не дорого ценю я громкие права…»

Он не был ни диссидентом, ни правозащитником, у него была другая профессия. Но как крупный и честный писатель, придерживавшийся в своем литературном поведении правил чести и благородства, он не мог не сочувствовать коллегам по цеху, осужденным не за уголовное преступление, а за свои художественные сочинения. Идеи диссидентской среды были ему не близки, поскольку эта среда, как и любая другая, исповедующая определенные взгляды, была неоднородной.

И люди встречались там самые разные — разного калибра и масштаба, с самыми разными взглядами: были в ней либералы и почвенники, были украинские националисты и еврейские активисты, были и сторонники свободного выезда из СССР. Идеи Д. Самойлов предпочитал исповедовать (и проповедовать) свои. Презирал антисемитов вроде Кожинова, которых в Союзе писателей было предостаточно. Помогал молодым. Учил не стихам — переводческому делу. Уезжать из страны не собирался — выбрал эмиграцию внутреннюю. Подобно Пушкину, кожей ощущал потребность быть независимым. И от государственной машины. И от освободительного движения (как называли правозащитное течение причастные к нему люди). И от народа, под которым его любимый поэт разумел в своем «Пиндемонти» чернь.

Но независимым — здесь, не там:

Не дорого ценю я громкие права…

Главным было:

Никому 

Отчета не давать, себе лишь самому

Служить и угождать; для власти, 

для ливреи

Не гнуть ни совести, 

ни помыслов, ни шеи…

За счастье и права почитал восхищенье «пред созданьями искусств и вдохновенья».

Перечитывая свои дневники 1989 года, с записями  разговоров  с  Самойловым, обнаружил такую запись — «о свободе внешней и внутренней». Приведу ее с небольшими сокращениями:

«Свобода — понятие, которое включает в себя множество смыслов и толкований. На мой взгляд, свобода существует в двух ипостасях: как свобода внешняя, то есть свобода слова, печати, передвижения и так далее, и свобода внутренняя, то есть свобода совести, мысли, убеждений, которая связана с внешней и проявляется в условиях осуществления вышеназванных свобод. То, что мы понимаем под внутренней свободой художника, может существовать отдельно и независимо по отношению к свободе внешней. Прежде всего это умение оставаться верным самому себе в самых разных обстоятельствах. Примеры такой внутренней свободы художника — Ахматова, Мандельштам, Булгаков, Платонов. Они творили в самые тяжелые времена и оставались самими собой.

Для художника внутренняя свобода — одно из главных условий его существования как творческой личности. Те, у кого не хватало этой свободы, ломались. Даже талантливые художники ломались и шли иногда на компромиссы. При желании оправдания всегда можно найти…»

«Мне выпало счастье…»

Он многое мог и сделал в литературе за отпущенный ему срок — стихи, переводы, критика, театр и т.д. И во всем оставался высоким профессионалом. Остается добавить еще несколько слов. 

Ему выпало все, что выпало на долю его поколения, поколения «сороковых, роковых», и при этом даже в самые трудные советские времена он ни единым словом, ни единым жестом не покривил ни в литературе, ни в жизни.

Что, собственно, было для него одним и тем же. Он успел достроить свой литературный и поэтический дом. И в литературе, и в жизни всегда оставался человеком твердых этических правил и никогда не позволял себе отступать от них.

Да, временами он  бывал необъективен и пристрастен в своих выводах и оценках, но никогда и нигде, ни в раннюю пору, ни в зрелую,  ни разу ни единым словом не погрешил против собственной совести и всегда искал не столько правду, сколь истину. Вступив в 1930-е годы на этот путь, восприняв литературу не просто как искусство слова, а как служение, он сумел не сойти с этого (почти всегда погибельного) пути до конца 1990-х — на протяжении всей своей литературной жизни.

Поэт для него был больше, чем поэт, — был вестником, и ему никогда не было безразлично, что поэт возвещает.

Геннадий ЕВГРАФОВ, Россия

______________

1. Старший сын Д.С. от брака с одной из первых красавиц Москвы того времени О. Л. Фогельсон.