Уруй! Айхал России! Уруй! Айхал Китаю!

Прибыли мы в Пекин на Дни культуры Республики Саха – Якутии в рамках Дней культуры России в Китае. Громадный, 23-миллионный мегаполис встретил нас после ночного перелета туманом и смогом. Пугающим образом будущего из фантастического фильма увиделась пекинская улица. Словно в поволоке, в масках с удлиненным носом, как у противогазов, с клапаном сбоку, двигались потоком люди, делаясь похожими на двуногих собак. Велосипедисты сновали повсюду без разбора, дороги ли это, тротуар, они как-то высыпали веером возле светофора, каким-то чудом успевая увильнуть от не соблюдающих порядок машин. Дышать было ощутимо неприятно. 

С картой в руках мы отправились в сердце Пекина — в «Запретный город»: императорский дворец, где прежде без приглашения запрещено было бывать иным. Был ранний вечер, но темнота сгущалась на глазах, так что на станции метро мы вышли, по ощущению, глубокой ночью. Врата дворца были уже заперты, а улочки вдоль исторической стены были абсолютно пустынны. Невзрачные дома, редкие маленькие магазинчики, несоответственно скромным с виду обиталищам роскошные автомобили, припаркованные к обочине вдоль неширокой дороги. И обязательный милиционер в тряпичной шапке-ушанке на углу.

В обиходе эти кварталы также зовут «Запретным городом», потому что здесь запрещено строить новые здания и делать второй этаж к старым домам, сохраняя былой лик. Мы тоже купили маски, чтобы следующий день — день открытия Дней культуры — встретить, фильтруя воздух. Но с утра в окно гостиницы проклюнуло ясное, доброе, округлое китайское солнце. Местные русскоговорящие люди сообщали по пути в Российский культурный центр, что таких солнечных дней в Пекине даже летом бывает раз-два и обчелся!

Предстояла презентация книги народного писателя Якутии Николая Лугинова, вышедшей здесь на китайском языке под названием «Граница» (в российском издании — «Хуннские повести»). И нельзя было не увидеть в выглянувшем радостном солнце знамения, не подумать, что один из героев «Границы» великий Лао-Цзы, этот вечный Старый Младенец, как звучит в переводе его имя, принял нас, книгу ее автора. При этом сам Николай Лугинов отсутствовал, так что в обсуждении звучали два имени: Лугинов и Лао-Цзы, один — в далекой Якутии, другой — в далекой истории.

Николай Лугинов в своих произведениях обратился к прошлому, но по сути его произведения современны. В ­1990-е, во времена очевидного распада государства, он взялся за тему создания империи на материале жизни Чингисхана, выявляя взаимозависимость личности и государства, челяди и знати, народа и власти.

Для Китая и России в XX столетии «граница» одинаково означала тотальную ограниченность: мы, как казалось, жили страхом перед четкими гранями системы, а там, за границей, была для нас иная жизнь, запретная, сладкая. И вот ее нет, прежней границы, а… страха не убавилось. Наоборот. Стираются грани между добром и злом, можно и нельзя и, как любит приводить пример, объясняя свой замысел, Николай Лугинов, — грани между мужчиной и женщиной…

Граница в его творениях — символ нашей жизни. Ибо мы везде, во всем живем в пограничной ситуации. Война привычно уживается с миром. Нищета — с сытостью, развал — с види­мостью активной деятельности. Человек, призванный по долгу службы «охранять», становится «нарушителем». Именно на пограничье наук в XX столетии сделаны величайшие открытия.

«Без пограничника нет контрабандиста, — философски рассуждает Николай Лугинов. — Но и без контрабандиста нет пограничника».

Именно на пограничной заставе Лао-Цзы и сформулировал идеи даосизма. 

Мне, как близкому другу Николая Лугинова, даже неловко говорить, потому что начинает казаться, будто я хвалюсь, но китайские литературные профессора, доктора наук, литературоведы один за другим, выходя к трибуне для доклада, утверждали, что давно не читали книги с таким проникновением в даосизм и образ Лао-Цзы.

В «китайских» литературных опытах Лугинова присутствует гиперболизация и фантасмагория: хороший человек древности в 200 лет жизни выглядит мальчиком, а его мама — просто невеста! «Остраненные» образы, как преломляющая свет призма, дают возможность сделать выпуклыми и более заметными определенные стороны бытия или характера. Автор предлагает читателю игру, меняя стереотипы и возвращая нас всех на нашу историческую прародину, где человек от сотворения его был ребенком и рисовал картины не такими, какими видит их глаз, а такими, какими — сердце!

Китайские путеводители предупреждают, чтобы не садились в случайные машины — только такси, не ездили в маршруты, которые предлагают на улице. Но мы же русские люди! У нас и в сказках герой, будь он дурак или царевич, всегда поступает против правил.

Мы отправились на Великую Китайскую стену, до которой пара часов езды по автомагистрали, по уличному прейскуранту. Сопровождать нас взялся маленький обаятельный гид, назвавшийся Джеком. Почему «Джек», скоро стало ясно: потому что «Потрошитель». Не успели оглянуться, как уже шли с шелковым одеялом, которое не собирались покупать, и упаковками чая, который купить рассчитывали, но не за такую же цену! В Китае везде чай дорогой, а в специализированном магазине самая дешевая обычная коробка стоит примерно две тысячи рублей в переводе на наши деньги! Дальше тоже все стоит денежку: платная дорога, выход к Стене, парковка. Джек обладал обескураживающей непосредственностью: так, ткнув пальцем, он с большой радостью заинтересовался моим носом, почему он такой, картошкой?! На что мне пришлось протянуть кулак и на чисто русском языке пояснить, что если такой вот колотушкой вдарить по носу, то непременно, батенька, получится такой замечательный нос, как у меня. Гляжу, он так русский понял!

У Великой Китайской стены я внезапно на уровне ощущения открыл в себе постижение даосизма. Был выбор: подняться на канатной дороге или ножками, по ступенькам. Здесь мы с женой были заодно: у древних фуникулеров не было. Канатка, правда, ведет только до реставрированной части, хочешь дальше и выше — надо еще пошагать. И мы добрались до нереставрированной ее части, где на полуразрушенную стену можно уже и присесть, оглядеться. Вдохнуть благодать. Обратно жене хотелось скатиться по желобу на санках — это с серьезной высоты, небез­опасно, неспроста возле каждого виража дежурит человек в шинели.

Я в жизни ребра наломал, но не в этом даже дело. С учащенным дыханием, в ощущении вышины вдруг ясно понял: мне не нужны аттракционы. Аттракционом для меня стала сама жизнь — тучка плывет, солнышко выглядывает… Великая Китайская стена — это же как ее по горному хребту, с перепадами высот выкладывали?.. И нет памяти о тех, согбенных с камнями, а она есть…

Слияние с высшей общей сутью — с дао — оно нашло с наполнением широты обзора, света, высоты. Поднебесная… «Да, — сказал я, — ты катись, я куплю билет, а я уж ножками. Только тормози, смотри, как по-разному катятся…» Но женщине не хотелось одной — в женщине всегда есть мистический взгляд на присутствие двоих — четкое знание зависимости инь и ян. И мы выбрали компромисс — спустились вниз на фуникулере, сидючи рядышком.

В китайском ресторане нам подали «самовар»: тазик, перегороженный пополам. Берешь палочками кусочки сырого мяса, рыбы, овощей — что заказали, опускаешь в половину с кипящим настоем приправ и пряностей. Вынимаешь (китайцы — палочками, мы — половником), макаешь для охлаждения в жидкость, которая в другой половине, и в рот. Мне, жившему в юности в Средней Азии, очень понравилось! Но жена есть не смогла — перчёно!

И уж так заводно крутились официантки в национальных убранствах: не понимая слова, мы друг друга понимали! Я думал: древнейший народ выглядит младонародом! И тот, маленький Джек Потрошитель, китайское имя которого звучало, как Фэй, приехавший в Пекин из северной провинции, такая космическая частика в зарабатывании по всему свету живым организмом Китая денег: он вряд ли заботится о добром имени, своем ли, страны, но дело делает. Так я думал о современных китайцах, но тотчас, в метро, мой взгляд обрел иную плоскость.

Метро в Пекине не имеет фиксированной цены: она зависит от расстояния. Мы с женой стояли у автомата по продаже проездных карточек, пытаясь определить, на какие же нам точечки ткнуть, а он нам упрямо выдавал денежку обратно. Китаянка, рослая, степенная, с мужем и ребенком, отодвинула руку жены с денежкой, сунула свою — достоинством 10 юаней, выяснила, куда нам, коснулась нужных точек и протянула билет, показывая рукой, что это вам, подарок. Пустяк вроде, где-то сотня нашими, да не деньгами тут мерить! Она ведь это — от имени Китая. Нам, русским, россиянам. И вообще — отношение к нам мы повсеместно обнаруживали предельно уважительное. Даже охрана в метро, тщательно осматривая при входе своих, нас зачастую пропускала жестом, уступая дорогу.

Во Дворце императора Гугун мы взяли напрокат гида уже электронного — небольшой, наподобие смартфона, аппаратик, который начинал рассказ, стоило подойти к тому или иному историческому памятнику. Два дерева, переплетенные стволами — «Деревья влюбленных», ждут всех на выходе из Дворца Гугун. Постояли и мы с женой под этим сплетением вековых дерев.

«У сайса должен быть вкус сайса», — говорил мне, угощая, еще в 1995 году знаменитый якутский повар Тарбыхов, лауреат всех возможных конкурсов и кормилец олимпийской сборной. Его слова в моем восприятии обрели более широкий смысл, нежели просто секрет приготовления блюда из зайца. В российском посольстве в Китае Тарбыхов устроил настоящее пиршество: фаршированный омуль, осетр с мягкими хрящиками и, конечно же, строганина!

«У сайса должен быть вкус сайса!» — думалось мне на заключительном вечере Дней культуры Республики Саха — Якутии в Пекине «Искусство Земли Олонхо». В двухтысячном зале Театра Цинху с аншлагом шла премьера спектакля «Князь Игорь» Государственного театра оперы и балета имени Д.К. Сивцева – Суорун Омоллоона Якутска. Зрелище необыкновенной красоты! Пение, танцы — все мастерски, наполнено, изящно!

Когда-то режиссер Андрей Борисов за свой дипломный спектакль получил Государственную премию СССР. В следующем году Борисову 65, он моложав, подвижен, будто и не было лет с той поры, когда мы знакомились молодыми людьми: он ставил спектакль во ­МХАТе, и все вокруг утверждали, что мы с ним, якут и русский, очень похожи. Это было так. Сибиряки! Почти полвека редких, удивительных театральных работ, огромное признание! Но в «Князе Игоре» он, как увиделось мною, сознательно старался выложиться, подвести определенный итог. Блистательный спектакль, абсолютный успех!

В зале я обнаружил нашего гида Джека-Фэя. Грешным делом я был уверен, что Джек, охочий до денег, продаст билеты, которые мы ему презентовали: перед началом спектакля у касс толпились люди, ловили лишние билетики у прохожих. Не продал, привел благообразную, явно «интеллигентной косточки» жену. Подошли они к нам сияющие, и теперь уже точно Фэй, а не Джек, сказал на ломаном английском, что никогда ничего подобного не видел!

«России — Уруй! Айхал, — провозглашал на поклоне Андрей Борисов. — Китаю — Уруй! Айхал». И актеры на сцене, стоя за ним, как за главнокомандующим, вторили: «Уруй! Айхал! Уруй! Айхал! Уруй! Айхал!»

Владимир КАРПОВ, Россия

* Уруй айхал - возглас, выражающий радость, пожелание блага, счастья.