«Студия стиха»

Походы в журналы и издательства и первые беседы с редакторами, конечно, были драгоценными уроками. Как правило, приходилось встречаться с настоящими профессионалами, знатоками и литературы, и литературного процесса. Они не только указывали на «это не так», но знали, «что пойдет, что не пойдет», как, например, в мой первый выход в «большой свет»: в «Литературную газету» и встреча там с литконсультантами Булатом Окуджавой и Владимиром Максимовым. Как правило, церберы сидели выше. Эти вышколенные, вымуштрованные солдаты от литературы получали на растерзание то, что с великим сомнением в успехе, с риском, но с надеждой, что проскочит, допускали к ним литконсультанты и редакторы.
В книжках, которыми мы увлекались, можно было с удивлением узнать о малоизвестных вещах, особенно когда казалось, что изобрел нечто новое, новаторское. А на самом деле — опять велосипед. Эти книжки учили и технике, и жизни, и умению видеть написанное, и оценивать свое как чужое, как бы глядя со стороны.
В те годы много людей пришло в литературу из разных специальностей — врачи, педагоги, инженеры, рабочие, художники. Создавалось такое впечатление, что сочиняют (особенно стихи) все! Да и книжка Сельвинского помогала не усомниться в этом. Вот первые ее строки: «Стихи нужны всем. В ранней юности наступает пора, когда человек с исключительной остротой ощущает прелесть мира. Зори и березки, звезды и море, наконец, первые проблески любви вызывают в нем могучую жажду выразить всю эту красоту жизни в высоких, патетических словах. В юности все люди — поэты».
«Стихи нужны всем». И даже без восклицательного знака, так вот буднично и весомо. Да и время само способствовало: война отошла, и с поисками «врагов народа» вроде покончили. Самообразование с помощью таких книг шло скоростным методом.
Но авторитет этих авторов притягивал к ним настолько, что хотелось непосредственно пообщаться! А как? Хорошо, что пора писем тогда еще не прошла — писали друг другу много. Я узнал, куда написать Илье Сельвинскому, и получил от него ответ. Это было большой радостью для новичка — от такого поэта. Листочки написаны от руки крупным понятным почерком. Вот некоторые отрывки:
«Вы хотите, очевидно, чтобы я сделал разбор из стихов, как делал это со стихами моих студентов. Но дело в том, что своих студентов я знаю, поэтому сразу вижу, куда они поворачивают. А о Ваших стихах что же я могу сказать? Нравится или не нравится? Из детских нравится «Запонки». Из взрослых больше всего импонирует научная тема…»
Ох, эти запонки! Досталось автору за них! Записали в формалисты, раздолбали в «Литературной газете». Разбушевавшаяся критикесса раздраконила еще одно мое стихотворение — «Новый бант». А еще больше перепало в той же статье поэту Борису Заходеру. От текста рьяной ВОХРОВки от литературы явно тянуло душком 1937 года. Главный тезис был сформулирован по-канцелярски в духе партийной дисциплины: чему, мол, поэты учат наших советских детей?! В полемику включился поэт Валентин Берестов, целую полосу в «Литературке» написал. Окатил зарвавшуюся критикессу холодной водой, да ведь всю систему никакой водой на место не поставишь, от грязи не отмоешь. Перестройка еще даже не брезжила.
Сельвинский писал мне:
«Но вообще говоря, если Вы добьетесь абсолютной ясности в научной теме, которую вы правильно связываете с лирическим миром человека, Вы одержите великую победу».
Очевидно, даже это маленькое послание было мне очень важно, утвердило меня в том, что надо делать и как делать! Такие университеты давали много начинающему автору. Если тебе доброжелательно говорит правду человек, которому ты веришь, меньше приходится блуждать и яснее становятся для самого себя собственные попытки найти правильную дорогу.
Михаил САДОВСКИЙ, Россия