СОСТРАДАНИЕ

...Когда я готовила материал, у меня под рукой был альбом Леонида Берлина. Листая его, я с ужасом понимала, что не продвинусь ни на строчку: слова казались скучными и мертвыми рядом с берлинскими образами, переполненными жизнью, звуками, движением. В конце концов я махнула рукой, села в метро и доехала до «Римской». Полчаса ходила по вестибюлю, разглядывая мадонну, волчицу, младенцев Ромула и Рема – скорее готических, чем действительно римских, но лишенных холодности, свойственной готике. Как непохожи они на другие скульптуры московского метро – надменных истуканов, изображающих счастье и величие советского народа! С этими можно говорить: рассказать им о себе, пожаловаться на мерзкую погоду, похвастаться какой-нибудь очередной маленькой победой. Если они и не ответят, то, по крайней мере, выслушают... Моисеев закон запрещал евреям делать изображения. Глядя на скульптуры Берлина, начинаешь догадываться, что не зря. Если в простом камне, в куске железа столько души, то насколько честна и неподкупна должна быть душа автора, чтобы не воспользоваться страшной властью, открывающейся в рукотворной природе! Леонид Берлин никогда ею не пользовался. Он не пугал, не эпатировал, не порабощал, не заставлял поклоняться. Не придумывал пятых измерений, не расширял восприятие, не опровергал стереотипы, говорил лишь о том, что было всегда. Авангардизм существовал в материале, оставаясь проводником идеи, а не подменяя ее. В любой из его рваных «сварных» конструкций так очевидна, так узнаваема человеческая пластика, что даже самые новаторские из берлинских работ язык не повернется назвать ни к чему не обязывающим, но модным словечком «инсталляция». Берлин пережил все, что положено настоящему художнику: непонимание, гонения, позднее признание. Он не лепил пионеров и вождей, не пропагандировал советский образ жизни и не воспевал образ строителя коммунизма. Его «Семья», небольшая группа из керамики, выполненная в отточенной реалистической манере, вызвала поток обвинений в непонимании характера народа. Позже он открыл для себя технику сварки, стал работать в ней. Оказалось, что в железе – неэстетичном, грубом материале, традиционно связанном с разрушением, – скрыто красоты не меньше, чем в лучшем мраморе. Первый сварочный аппарат Берлин приобрел на ближайшей стройке за бутылку водки. Соседи испугались, что он устроит пожар, тогда Леонид сдал экзамен на сварщика, получил высший разряд. В 1974 году, когда художник готовился впервые представить свои «сварные» работы, выставку отменили, скульптуры разломали и выбросили. У Берлина хватило сил подать в суд и выиграть. А на знаменитой выставке, посвященной тридцатилетию МОСХа, композицию Берлина к «Оптимистической трагедии» заметил подвыпивший Хрущев. Человек простой и прямолинейный, генсек любил, чтоб в искусстве все было, как в жизни: похоже и понятно. К счастью, ему объяснили, что это, мол, «для театра». Скульптура избежала демонтажа, а сам Берлин – печальной участи остальных «педерастов». Работы Берлина вызывали ярость шовинистов, антисемитов и фашистов всех мастей: они ухитрялись учуять в них насмешку и поругание святынь. Зато ими восхищались Шагал и Тышлер, Домбровский и Арагон. Назым Хикмет высоко отзывался о его творчестве, и это не раз выручало художника в пору безденежья. Слава догнала на излете: в последнее десятилетие посыпались приглашения, награды, почести. В 1997-м Леонид Берлин стал лауреатом премии Москвы в области литературы и искусства. Диплом вручал мэр Лужков, лично. Правда, здоровья это не прибавило: скульптура – дело, требующее не просто физической крепости, а самопожертвования. Берлину не на что было лечить испорченные сваркой легкие: все деньги уходили на материал, на формовку, литье, расчеты с мастерами. Но до последних дней все его существо переполняла энергия творчества. За несколько дней до смерти, встретив во дворе приятеля, он сетовал: «Чувствую себя неважно, а голова лопается от замыслов!» ...Замыслы художника, воплотившиеся в скульптурах, предстают мощным обобщением темы человеческого в человеке – ключевой для века ушедшего, предельно острой для нас. Чтобы охарактеризовать творчество Леонида Берлина во всей его неповторимости, достаточно одного-единственного слова – «сострадание». Дети. Фрагмент скульптурной композиции на станции метро «Римская». Москва. 1994-1996 Дама. 1978–1994 Женщина (Ай-ай-ай). 1991