Ожившее время

«Мои герои активностью характера не отличались (за что и наказаны безвестностью), — пишет Е. Аксельрод в предисловии к своей книге «Двор на Баррикадной» (М.: НЛО, 2008). — Они были преступно нечестолюбивы, несребролюбивы. Их искусство отличалось не эффектами, а столь редкой нынче глубиной и гармонией… Все, о ком я пишу, при жизни печатались редко или совсем не печатались, редко или совсем не выставлялись. Может быть, поэтому меня взволновала их нескандальная судьба, их потаенный конфликт со временем и обстоятельствами».
Елена Аксельрод дебютировала в советской литературе в конце 1950-х — начале 1960-х годов как переводчик поэзии и автор детских книжек. В то время так легче было пробиться в литературу с неудобной фамилией и неблагонадежными родственниками. Преодолевая неимоверные издательские препоны, ее первая «взрослая» книга «Окно на север» появилась только в 1976 году, а вторая, «Лодка на снегу», — еще через десять лет, в начале перестроечной эпохи.
Впрочем, в конце 1980-х в толстых журналах и модном тогда «Огоньке» стали появляться подборки стихов поэтессы. Казалось, живи и радуйся! Но в 1991-м Елена Аксельрод вместе с семьей уехала в Израиль и начала новую жизнь. Я познакомился со стихами поэтессы уже в ее (да и в мою) бытность в Израиле в тамошней периодике и малюсенькой книжечке «Стихи» (Иерусалим: Гешарим; СПб.: ­Роспринт, 1992). 
В начале 2000-х в Москве вышла книга «Избранное», в которой Елена Аксельрод предстала не просто зрелым мастером, а крупным современным поэтом с собственным взглядом на могущество поэтического слова и образа. Ее стихи «полны исконным и неистребимым трагизмом — трагизмом существования человека на земле, — очень точно написала о ее творчестве Дина Рубина, — трагизмом, преследующим каждого из нас и делающим эфемерным любое благополучие».
В 2006 году в московском Музее частных коллекций Государственного музея изобразительных искусств им. Пушкина прошла выставка «Общая тетрадь. Три поколения семьи Аксельрод», ставшая культурным событием российской столицы. В первом разделе выставки была представлена живопись художника Меера Аксельрода в сопровождении стихов его брата, идишского поэта Зелика Аксельрода. Это сопоставление не выглядит натянутым. Меер и в самом деле иллюстрировал книги брата, но эта выставка была еще и попыткой уловить какие-то контекстные параллели, сразу не всегда очевидные.
Второй раздел экспозиции был посвящен живописи внука М. Аксельрода Михаила Яхилевича рядом со стихами его матери Елены. Интересно, что у М. Яхилевича и Е. Аксельрод уже был опыт совместного творчества: в 2000 году в Иерусалиме вышла в свет их книга «Стена в пустыне», великолепный альбом, где стихи и живописные работы как бы взаимно друг друга комментировали.
И вот в 2008-м Елена Аксельрод, автор многих поэтических сборников, одна из самых тонких, самых сокровенных, самых акварельных поэтесс, пишущих по-русски, издала мемуарное сочинение о весьма прозаических вещах. Устроена книга «Дом на Баррикадной» непросто: в ней несколько пластов, казалось бы, самостоятельных, и читатель должен сделать некоторое усилие, чтобы ощутить гармонию в сложном переплетении судеб и слов, стихов и картин, писем и фотографий. 
Первая часть состоит из пяти глав и охватывает события от предвоенного детства на тогдашней московской окраине (сейчас это практически центр города) до смерти художника Меера Аксельрода в 1970 году, утраты не только семейной, но, как это понятно сегодня, глобальной, общечеловеческой. Рассказ о мастере ведет не сторонний искусствовед — об отце говорит человек горячо его любящий, но в то же время прекрасно сознающий его важную роль в российской культуре. Автор пишет и о своей матери, идишской писательнице Ривке Рубиной, о родственниках, друзьях семьи и коллегах родителей — писателях, поэтах, художниках. Отдельная глава посвящена дяде поэтессы, известному поэту Зелику Аксельроду, уничтоженному в сталинской мясорубке.
Первую часть завершает великолепный альбом репродукций картин и графических работ Меера Аксельрода, сделавший еще более наглядными и неопровержимыми мысли, высказанные автором книги.
Во второй части поэтесса рассказывает о своем непростом вхождении в советскую литературную среду, о значительных событиях своей творческой биографии вплоть до отъезда в Израиль. Повествование о простых семейных хлопотах соседствует с незабываемыми впечатлениями от дружеских контактов со знаковыми литературными фигурами тогдашней культурной жизни. Впрочем, по большей части речь идет о людях, не слишком хорошо известных в народе. 
Может быть, только имя Арсения Тарковского сегодня на слуху у читающей публики из-за его гениального сына, да еще Юлия Даниэля — в связи с известным политическим процессом; в меньшей степени слышны имена Бориса Чичибабина и Льва Копелева. И уж совсем мало вспоминают замечательного поэта Александра Аронова и выдающегося литературоведа Аркадия Белинкова, книгами которого мы зачитывались еще в «тамиздатовском исполнении»...
В описании встреч и разговоров преобладают авторские интонации почти на уровне интимного шепота, каким говорят только с очень близкими людьми. При этом когда речь заходит о персонажах, оставивших после себя не слишком добрую память в сердце автора, фразы наполняются остроумными пассажами, лаконичными, но убийственными характеристиками.
Кроме собственно мемуаров, Елена Аксельрод публикует и письма «участников событий», адресованных друг другу, написанные в разное время, по разному поводу, из разных мест. Эти живые строки — необыкновенно важный материал для литературоведов, историков, искусствоведов; но они и нам помогают лучше понять трагическое время, в котором жили и творили эти люди, отыскивая в нем место для обычных человеческих страстей. Игнорируя идеологические стереотипы, посредством писем мы слышим их немеркнущие голоса…
Из писем мамы мне. 2 июля 1965
«28-го в 5 ч. утра папе стало плохо. Нитроглицерином, горчичником мне боль удалось снять. На 3-й день появилась температура. Приезжие врачи, которые производят солидное впечатление, без всяких анализов определили, к сожалению, микроинфаркт. Субъективное самочувствие у папы отличное. Он говорит, что готов хоть сейчас идти купаться. […] Первой фразой врачей было: “Ого, подзагорел товарищ!” А вообще нам живется хорошо».
Слышимые голоса дополняют фото из семейного альбома, и вот мы видим их лица, их глаза, как правило, задумчивые и невеселые. В книге воспоминаний Елены Аксельрод есть и поэтический пласт, казалось бы, совсем неожиданный: стихи, разместившиеся после каждой главы, с общим странноватым названием «Сквозняки». Таким необычным образом автор «проветривает» свой текст, не давая плотному воздуху минувшей эпохи застаиваться подолгу. Стихи эти написаны в разные годы, но при этом они уверенно соотносятся с только что рассказанным событием и как бы проверяют прозаический текст на прочность с помощью поэтического обобщения. 
Прикрываю — последняя — двери безлюдного зала.
Тень твоя еще там, не спешит удалиться со всеми.
Вот и я ухожу до утра, до другого начала, 
Когда тихо взойдет в легких красках ожившее время.
Леонид ГОМБЕРГ, Россия

Редакция и читатели журнала «Алеф» поздравляют Елену Мееровну Аксельрод с юбилеем и желают ей крепкого здоровья и новых творческих успехов.