Блеск и нищета подмосковных усадеб, ч. 2

Но физики свои участки с постройками нередко продавали лирикам: артистам, писателям, музыкантам. Поэтому образ советского юго-восточного Подмосковья создавали довоенные дома с укладом жизни старой русской интеллигенции.
В ДСК НИР на улице Льва Толстого находится дача Александра Вертинского — его сбывшаяся мечта о родной земле. Революция вынудила «бродягу и артиста» покинуть Россию, но, долгие годы тоскуя по родине, он с женой и младенцем Марианной в 1943 году вернулся в СССР.
Вертинский с первого взгляда влюбился в деревянную дачу и купил ее в 1955 году, хотя цена казалась не­подъемной — 130 тысяч рублей! Чтобы выплатить долги, «раскаявшийся эмигрант» гастролировал в самых отдаленных уголках страны, где были ужасные бытовые условия. Зато платили несколько ставок.
Его письма жене из тех поездок кажутся по-настоящему трагичными. Александр Николаевич смертельно уставал, но всегда интересовался, как обустраивается дача под руководством его дорогой Лилы — Лидии Вертинской, профессиональной художницы.
Этот лоскуток земли стал местом, куда стареющий шансонье уходил от «серой собачьей жизни». Хозяин любил приглашать гостей, за столом собирались ученые, артисты, и он рассказывал о годах эмиграции. Вертинский мыслил свое семейное гнездо как усадьбу, похожую на украинские хутора его теток, сестер Сколацких. Мечтал засаливать овощи, завести кур, гусей, кабанчика и даже корову. Но не довелось.
На участке — сосны и грибы, под окнами — цветник. Только два года прожил Александр Николаевич на даче. Именно здесь «пробуждалось то ласковое и нежное, что есть в душе», и «печальный Пьеро» писал беспощадно-правдивую историю своей жизни. «Хорошо в этой “собственной” даче / Бурной жизни итог подвести. / Промелькнули победы, удачи / И мечтаний восторги телячьи, / И надежды, как старые клячи, / Уж давно притомились в пути…»
Но мемуары остались недописанными. 21 мая 1957 года Вертинский скончался в Ленинграде во время гастролей.
Сегодня обветшалый дом на тихой улице — дом с историей, и его берегут потомки Александра Николаевича. Легендарный «русский Пьеро» не только остался любимцем публики. Он вызвал новую волну интереса к своему творчеству, новое прочтение. И фанаты Вертинского совершают паломничество на станцию Отдых, чтобы сквозь забор узреть мемориальную дачу своего кумира.
 

Многоликое Кратово
Перенесемся опять в Россию начала ХХ века. На фоне народного пьянства, бедности и невежества миллионщик Николай фон Мекк принял смелое решение: в районе платформы Прозоровская воплотить свою мечту о социальной гармонии. А именно: для семей рабочих железной дороги построить невиданный доселе город-сад — лесной оазис цивилизации. Вдохновились благородной идеей и взялись за дело именитые архитекторы и инженеры-градостроители Алексей Щусев, Александр Таманян, Владимир Семенов и Александр Иваницкий.
Начальником стройки был назначен Ипполит Ильич Чайковский, брат композитора. Дело в том, что Николай фон Мекк, не без участия матери, был женат — и вполне счастливо — на племяннице Петра Ильича Чайковского. Ситуация знакомая: ну как не порадеть родному человечку! Однако осуществлению грандиозного проекта помешала Первая мировая война, а затем революция. Но гениальные идеи не пропали — позже они были реализованы в США и Европе.
При советской власти станцию Прозоровскую и сам поселок переименовали в Кратово — в честь комиссара Московско-Рязанской железной дороги Ивана Крата. В соседнем Жуковском выросли два крупнейших авиационных института страны, и пошел гулять топор в кратовском сосновом лесу. 
Сначала вырубили поляну под санаторий для работников НКВД и старых большевиков. Затем образовался кооператив «Красный бор», тоже для избранных. В их числе был родственник Розалии Землячки, потомок раввинской династии Браудо. Обитал здесь и будущий премьер-министр СССР Георгий Маленков, а также философ и тайный экстрасенс Александр Спиркин, в годы ­войны арестованный за фармазонство.
Демографический контраст поселка разбавляли либеральные интеллигенты: пытливый и любознательный писатель Михаил Зощенко и ни во что не вникавшие, кроме своей работы, два Сергея: композитор Прокофьев и кинорежиссер Эйзенштейн. 
Прошли десятилетия, появились новые дачники. Активно общалась с местными вольнодумцами Валерия Новодворская, разучивала новые роли Вера Глаголева, сочиняла детективы Татьяна Устинова, а весельчак Владимир Шаинский напевал свои песенки про Чебурашку и Крокодила Гену.
Все бы хорошо, но в последние годы на территории Кратова с его особым микроклиматом и курортными зонами ухудшилась экология. В 2012 году расплодившийся жук-короед погубил множество еловых деревьев. Увы, в борьбе с членистоногими отечественная наука оказалась бессильной.
 

Без мантий и конфедераток
Течет время, с годами многое меняется, уходят из жизни люди — свидетели минувшего. Уже мало кто помнит, что в 1930 году недалеко от станции Кратово открылась новая станция — «Пл. 42 км». Место было пустынным, кругом лес, и только близ платформы построили дачный кооператив «Научные работники». Затем в этих местах появились дачи Тодоровских и Абдулова-старшего. Сын его, Сева, был лучшим другом Высоцкого, который вместе с Мариной Влади жил у Севы около двух лет.
В начале 2000-х годов местные старожилы рассказали мне об отцах-основателях поселка «Научные работники» — о советских академиках. Летом на дачах отдыхали и трудились великие умы, светила науки: военный хирург и изобретатель целебной мази Александр Вишневский, ученый-генетик Иосиф Рапопорт, врачи-терапевты Владимир Виноградов, Мирон Вовси, братья Михаил и Борис Коганы. Все они были репрессированы по «делу врачей». Оставшиеся в живых реабилитированы, но прожили недолго, быстро умирали. Их дети продали дачи и еще в 1980-е годы эмигрировали в Израиль. А были они как минимум профессорами.
Последним из пионеров поселка умер биохимик Нео Гдальевич Беленький, изобретатель аллохола, простой и веселый человек. Никакой элитарности у академиков не было и в помине. Они отличались демократичностью, уважали своих домработниц, считали их не за прислугу, а почти за членов семьи и всячески им помогали.
«Чем отличается академик от обычного ученого?» – «Ничем, только он этого не знает». Старый  анекдот приходит на память в соседнем дачном кооперативе «Наука» имени М.В. Ломоносова. Здесь, в скромном доме, когда-то жил родственник репрессированных врачей братьев Коган. Это крупный ученый, человек с мировым именем Яков Гольдфарб, автор учебников по химии для средних школ. Теперь в доме живет семья его сына, тоже ученого-химика Юрия Гольдфарба.
Рассказывая о своем дачном поселке, Юрий Яковлевич говорил о его замечательных жителях. Он назвал славные имена: химик и изобретатель угольного противогаза Николай Зелинский, биохимик Владимир Энгельгардт, энергетик Вениамин Вейц... Их давно нет на свете, и дачи остались немногочисленным внукам.
В поселок «Наука» 7-летний Юра Гольдфарб с родителями приехал в 1936 году. Тут не было заборов, и в лесу стояли срубы, покрытые дранкой, — первые дачи советских ученых. Не было ни электричества, ни воды, все рыли колодцы и крутили вал с ведром на цепи. Мать Юры готовила еду на кирпичах и любила печь еврейские коржики.
Потом наступила юность, были танцы на террасе под музыку «Рио-Риты», первая любовь и брак с соратницей. Прошли годы, Юрий Яковлевич с женой давно пенсионеры. Жить в поселке стало непросто: надо за свой счет чинить дороги и обновлять коммуникации. Беспокоят грабежи, а сигнализация пенсионерам не по карману. Но Юрий Гольдфарб реалист, и у него нет ностальгии по «тому времени»…
Беседа закончилась, а тихий вечер не отпускал меня «в суету городов и в потоки машин». Стучит в сосну дятел, пробегает под ногами белка, и на ум приходят стихи Пастернака, возвращая меня к судьбам людей, обитающих в старых дачах: «И сады, и пруды, и ограды, / И кипящее белыми воплями / Мирозданье — лишь страсти разряды, / Человеческим сердцем накопленной».
Наталья ЧЕТВЕРИКОВА, Россия