Мастер хроники и передовиц

 

Мы говорим «Евзерихин», а подразумеваем выученные с детства кадры хроники ТАСС —  довоенные физкультурные парады на фоне Сталина, «Горниста» с задранной трубой, снятый в 1944-м бой в Белоруссии («Батарея 152-мм гаубиц Д-1 образца 1943г. ведет огонь по обороняющимся немецким вои?скам»), замерший в гипсе девчоночий хоровод — фонтан, уцелевший на фоне погибшего Сталинграда. Эммануил Евзерихин провел там 200  самых страшных дней. В подвалах  разбомбленных домов проявлял пленку и передавал с самолетом в Москву — чтобы назавтра фото появились в печати.

Война увидена всеми, в том числе его глазами. Сделанные Евзерихиным снимки убедительно демонстрируют, чем освобождение Праги отличалось от взятия нацистской Вены. Они передают тоску и запустение освобожденного Севастополя, где рядом с облезлой, со следами стершейся роскоши, дверью почты сохранилось предупреждение «Заминировано», краской на стене. Сталевары, продавцы «Елисеевского», манекены в Риге и пионеры в лесу — все это были темы официальной хроники, оставленной потомкам целой плеядой советских мастеров: Эммануилом Евзерихиным, Евгением Халдеем, Аркадием Шайхетом, Максом Альпертом, Георгием Зельмой, Михаилом Прехнером… Объединяла их прежде всего профессия — но не только она.

 

Национальная профессия

С некоторым допущением эту профессию можно назвать национальной — как у скрипачей, врачей и адвокатов. Причем объединяла она не только советских евреев. Вспомним, что в мире в то же самое время творили Альфред Айзенштадт, запечатлевший в 1933-м улыбку Геббельса, и Роберт Капа, снимавший войну в Испании и высадку союзников в Нормандии. В ряды величайших мастеров фотографии в разные времена вливались эстеты и визионеры Ман Рэй, Альфред Стиглиц, Андре Кертеш. Родом из Берлина, Парижа, Будапешта, из бывшей Российской империи, вовремя сбежавшие в Европу сами или сыновья перебравшихся за океан европейских врачей и местечковых сапожников, они в значительной степени создали искусство фотографии.

Когда в 2002 году нью-йоркский Еврейский музей устроил выставку «Нью-Йорк — столица фотографии», среди 60 авторов выставленных работ 40 оказались евреями. Очевидно, что дело тут не в превосходстве их таланта — скорее, в свойствах их исторической памяти. Особая ментальность рождала особенный эмоциональный фон.

Еще один известный американский фотограф, принадлежавший к более позднему поколению мастеров Гарри Виногранд, отмечая черты, свойственные его коллегам-соплеменникам,  назвал их «нервозными, ироничными, разрушителями художественных канонов». Назвал вроде бы шутя, но ведь так и было. Выходцы чаще всего из религиозных семей, они не были воспитаны на национальных изобразительных канонах, которых ведь и не было. Они сами эти каноны создавали. Любопытные от природы, будущие хроникеры и художники, они не могли не увлечься  искусством модернизма и новыми технологиями. Этих героев как будто приговорили к фотографии — а у лучших из них оказались к тому же точный глаз и отменный вкус.

 

Ростовский мальчик

Все вышесказанное в полной мере относится и к Эммануилу Ноевичу Евзерихину (1911–1984), родившемуся в Ростове-на-Дону и там же, в 12-летнем возрасте, начавшему осваивать будущее ремесло — отец подарил на день рождения простейший пластиночный фотоаппарат. Фотографом его сделало Общество друзей советского кино (ОДСК), школьная ячейка которого работала на самоокупаемости: копейки, вырученные детьми от показа кинофильмов,  шли на фотопленку. Снимки попадали в школьную же фотогазету и на фотоконкурсы.

Евзерихин явно выделялся на школьном уровне, раз решился в седьмом классе отправить свои работы в «Пресс-клише ТАСС» — и по окончании заочных курсов стал внештатным фотокором агентства. 20-й день рождения он встретил работая фотографом и реквизитором в ростовском Театре рабочей молодежи. Поступил в Институт инженеров железнодорожного транспорта. Но тут на конференции ОДСК  случилось его счастливое знакомство с главным редактором журнала «Советское фото» Евгеновым, чья протекция помогла Евзерихину перебраться к Москву.

«Советское фото» поставляло визуальную хронику жизни в СССР и соотечественникам, и загранице. Работа фотокоров начиналась в девять утра с летучки, на которой  каждый получал задание на день. Но наш сверхактивный герой начинал свой день раньше и с передовицы «Правды», которую зачитывали по радио почти на рассвете: определив тему съемки, Евзерихин мчался на место, предупредив начальство по телефону.

Едва попав в Москву, он сразу был аккредитован в Кремле, снимал съезды и элиту. В 1935-м был командирован в Норвегию на ледоколе «Федор Литке». В своих так и не вышедших воспоминаниях он писал: «Я старался зорко всматриваться в окружающее, искать наиболее характерные штрихи, детали современной жизни». По его снимкам мы эту жизнь и опознаем.

 

Жизнь, снятая изнутри

В 1943 году Эммануил Евзерихин снял труп немецкого солдата на улице родного Ростова-на-Дону. Только что освобожденного, еще с немецкими вывесками и орлами на зданиях. Солдат лежит в снегу с запрокинутой головой, а за ним мерещатся невидимые, погибшие в Змеевской Балке земляки и родные Евзерихина. И так на каждом военном снимке, будь то «На пепелище» (1943) — босая женщина, сидящая на фоне голых печных труб (все, что осталось от деревни), или снимок 1942 года «Советское пехотное подразделение на Ленинградском фронте», где просто ряды солдат в касках, а на переднем плане — совсем старик: вряд ли он вернется назад. Это война, снятая изнутри, ощущение трагедии, переданное через взгляд, позу, поворот головы.

Все эти кадры очень известны, но мало кто знает имя автора. Эммануилу Евзерихину не повезло умереть до начала перестройки — в отличие, например, от его близкого друга Евгения Халдея, дожившего до 1997-го, успевшего получить свою долю почестей на персональных выставках в разных странах, увидеть западный фильм о себе и собственный, сделанный после освобождения Будапешта, снимок в журнале Time.

Эммочку – так его звал Халдей, не увольняли отовсюду, как самого Халдея, в разгар борьбы с космополитами. Но еще в 1937-м, когда арестовали мужа сестры Евзерихина — они занимали двумя семьями одну квартиру, ему «шили» недоносительство. А в 1939-м таки уволили из «Союзфото» — за нарушение «законов документального репортажа». И Евзерихин тогда устроился в «Вечернюю Москву».

Забытье 1970-х стало для него, видимо, главной трагедией. Антисемитская политика привела к тому, что Халдей в 1972-м был уволен из «Правды», а Евзерихин  в 1971-м выведен за штат «Фотохроники ТАСС» — исполнилось ему тогда всего 60 лет. Он преподавал в Заочном народном университете искусств. Не успел стать героем ни одного интервью — просто не дожил до своей славы. В 1977-м застал свою единственную прижизненную персональную выставку — персоналки фотографов вообще были тогда не приняты, а все последующие прошли после его смерти. Самые мощные и подробные — в МАММ в 2004-м и в Мраморном Дворце Государственного Русского музея, в Питере, в 2007 году. К той выставке издали огромный каталог, содержащий, тем не менее, очень скупые сведения о жизни Эммануила Евзерихина. О которой он и сам не распространялся.

И не было на выставке в Русском целого пласта его творчества — очередь до этих снимков дошла только в 2013-м, когда в Еврейском музее и центре толерантности, в Москве, были впервые показаны кадры, снятые в Московской хоральной синагоге. Мимо этой темы Евзерихин не мог пройти — но и показать кому-то эти фото тоже не мог.

 

Хроника молитвы

Коллекция эта, теперь принадлежащая Sepherot Foundation (Лихтенштейн), не содержит  оригинальных винтажных снимков — только негативы. Сто с лишним негативов, распиханных по конвертам и случайно обнаруженных в личном архиве Евзерихина через много лет после смерти.

Датировок на конвертах не было — даты проставлены в наше время, самая ранняя — 1957 год — определена благодаря попавшему в кадр раввину Шломо Шлейферу.Это урок в ешиве, открытой при Хоральной синагоге в январе 1957 года. А в марте Реб Шломо Шлейфер умер.

Неизвестно, с какой целью снималось это свидетельство возрожденной еврейской жизни — может быть, по заказу синагоги, а может, и власти инициировали — не для передовицы, а чтоб опровергнуть растущие на Западе слухи о воинствующем антисемитизме СССР. В конце концов, пользуясь правом фотокора, Евзерихин наверняка сам хотел это зафиксировать — для истории, в надежде на лучшие времена.

С теми же мыслями он, возможно, вернулся в синагогу со своей широкоугольной камерой 14 января 1960 года, в разгар антирелигиозной кампании Хрущева — несколько дублей этих кадров найдены в Государственном архиве кино- и фотодокументов, куда попадала хроника ТАСС. Потом он отправился туда в 1965-м, чтобы снять молитву в праздник Песах. Задерживаясь на лицах раввина, кантора, молящихся,  он фиксировал происходящее в подробностях. И не только внутри — тут есть синагогальная колоннада, увиденная в объектив через улицу Архипова. Та самая «горка» — сначала пустая, еще не перекрытая милицией, потом запруженная народом, со снующими среди людей агентами КГБ.

В эти кадрах, с пыльной мостовой и мягкими округлостями припаркованной у тротуара 21-й «Волги», тоже встает в полный рост история места. И считывается его будущее — то, что будет происходить здесь 20, 30, 50 лет спустя.

Ирина МАК

 

Копирайт всех еврейских фотографий — Sepherot Foundation (Lichtenstein)