Нюрнбергский сюжет

«Малые процессы»

Среди дюжины «Малых Нюрнбергских процессов» 1946–1949 годов были суды над нацистскими врачами, генералами, суды по делам айнзацгрупп, по делам о расовых преступлениях и т.д. Выбирая категорию обвиняемых, Крамер остановился на судьях, выносивших приговоры по законам Третьего Рейха. До мая 1945 года эти законы были формально легитимны и вроде бы давали судьям основания заявлять впоследствии: «Мы только следовали закону». Понятно, что в 1934-м они приносили присягу на верность Гитлеру — но приносили ее все чиновники, а «нельзя же судить всех».

«Хочу доказать, что не все немцы — чудовища», — говорит героиня Марлен Дитрих, аристократка, вдова генерала, расстрелянного в том же Нюрнберге по приговору одного из предыдущих судов. Говорит она это американскому судье. Известно, что больше всего дублей потребовала от Дитрих сцена, где ее генеральша врет, что понятия не имела о зверствах, творимых нацистами, — «это все Гитлер, Гиммлер и Геббельс, мы ни о чем не знали».

Дочь Дитрих Мария Рива вспоминала, что вечерами, после съемок, актрису выворачивало от отвращения к этой истории, к Германии, в которую она не вернулась, к сестре Лизель, от которой отказалась, узнав, что та держала в Берген-Бельзене кинотеатр и столовую, которые посещали офицеры, служившие в концлагере.  И к родной матери, которую здесь, по ее собственному признанию, сыграла.

Надо понимать, что дело происходило в 1948 году, когда мир не просто не знал о масштабах зверств, но ни за что бы в них не поверил. Люди устали от войны, от рассказов о ней и еще больше от воспоминаний, из-за которых в фильме свидетельница обвинения (ее играет Джуди Гарленд) едва не отказалась приехать на суд. Она не верила, что судью-преступника реально осудят. И правильно: последние титры сообщают, что к моменту выхода фильма на экраны ни один из осужденных на «малых процессах» уже не сидел в тюрьме. Всего их было 99 человек, а судей из них 16 — Крамер сократил их число до четырех.

 

Забыть о войне

Во времена, когда он взялся за эту тему, о войне и вовсе старались забыть. Самый показательный пример — Австрия, ловко подсуетившаяся в 1945-м, назвав себя жертвой. Австрийские судьи, сделавшие карьеру после Аншлюса, имели шанс остаться в своих креслах и после войны. На денацификацию там не было и намека, недаром «Ночной портье» Лилианы Кавани снят именно про Вену. В 1960-х, если кто-то из местных евреев или их наследников оказывался вдруг выжившим и осмеливался подать в суд в надежде вернуть ариезированную собственность, им это не удавалось ровно на основании действующих законов. «Вы же (ваш отец, ваша мать) сами ставили подпись», — заявляли им адепты права, и квартиры, фабрики, магазины, издательства, коллекции искусства, отобранные у австрийских евреев, оставались в руках послевоенных владельцев по решению суда.

Австрия, конечно - исключительный случай, но весь Западный мир повел себя в том, что касалось памяти о войне, не лучшим образом. Пытаясь выстроить отношения с новой Германией, Великобритания, уже пережившая поражение Черчилля на выборах, отказалась от первоначальных планов сделать фильм на основе хроники из концлагерей — 4 сентября 1945 года МИД заявил, что «демонстрация жестокости неприемлема». А в Америке, где в конце войны, чтобы получить собственные видеосвидетельства о преступлениях нацистов, наскоро обучали навыкам киносъемки офицеров, положили все отснятые пленки на полку и заказали Билли Уайлдеру — успевшему сбежать в США австрийскому еврею — кино о главных нацистских преступниках. Только о главных, оставляя за скобками остальных.

В 1960-х эту хронику пытался реанимировать документалист Сидни Бернстайн, привлекший к делу старого друга Альфреда Хичкока. Именно Хичкок предложил рисовать на карте Рейха концентрические окружности с центром в местах расположения концлагерей и смотреть, что происходило на расстоянии 500 м от них, километра, двух. Что делали люди, жившие вокруг, что они знали о том, что происходило в адовом эпицентре. Проект закрыли,  70-минутную ленту, смонтированную много лет спустя из хроники и интервью, показали в 1985 году на Берлинале, но только в 2014-м режиссер Андре Сингер выпустил теперь уже знаменитую картину Night will fall — исчерпывающий фильм о лагерях смерти, который включал и съемки Бернстайна.

К этому следует добавить множество других документальных и игровых картин, снятых с середины 1960-х. Но все это было уже после «Нюрнбергского процесса» Стэнли Крамера, который первым решился нарушить табу.

Тут еще важно, что съемки совпали с процессом над автором «окончательного решения еврейского вопроса» Адольфом Эйхманом, который тоже ведь, как и эти судьи, не убивал сам. Он был к 1961 году уже пойман, но еще не осужден. Ханна Арендт присутствовала на процессе, но «Банальность зла» еще не была написана. Америка ставила на возрождение немецкой нации и создание в Германии демократического государства — пока снимался фильм, в Берлине строилась (и к 13 августа 1961 года была закончена) Стена, началась блокада Западного Берлина. После ее снятия, 14 декабря, не в США, а в Западном Берлине состоялась, по договоренности с Вилли Брандтом, мировая премьера фильма. Крамер, который был и продюсером, пригнал туда толпу американских журналистов, справедливо опасаясь, что немецкая критика примет фильм прохладно.

А назавтра в Иерусалиме Эйхману вынесли смертный приговор. 

 

Звездный ковчег

Стенли Крамер первым снял фильм на эту тему, но распутывать публично историю нацистских судей начал не он, а Эбби Манн, автор пьесы «Суд над судьями». Вдохновленный текстом, Крамер призвал Манна в сценаристы. В телепостановке по этой пьесе одного из подсудимых удачно сыграл Максимилиан Шелл, молодой и к тому же европеец, то есть, совсем неизвестный. И его режиссер тоже пригласил в кино, но на другую роль — адвоката, защищавшего главного судью-преступника. Отказав в этой роли главному кандидату - Марлону Брандо. Спенсер Трейси предрек тогда Шеллу «Оскара» и оказался прав.

В фильме не просто снимались артисты первой величины — тут не было других.

Спенсер Трейси, Берт Ланкастер, Ричард Уидмарк, Марлен Дитрих, Максимилиан Шелл… С этого списка Крамер начинает фильм, отдельно выделяя Джуди Гарленд и Монтгомери Клифта.

Джуди Гарленд, получившая в детстве «Оскара» за Дороти в «Волшебнике страны Оз» и с тех пор остававшаяся любимицей Америки, сыграла Ирен Хоффман, обвиненную в 1935 году (ей было тогда 16) за якобы доказанную любовную связь со старым евреем, в действительности просто опекавшим девочку после смерти ее родителей.  Это была ее первая роль после большого перерыва. Монтгомери Клифт, обычно выступавший как романтический герой, тут появляется в роли слабоумного, подвергнутого во время войны принудительной кастрации. Это и есть два конкретных дела, скопированные с реальных, — на них строится сюжет. Постоянно ошибаясь в репликах, Клифт нес в съемках отсебятину — и режиссер его не только прощал, но оставил его импровизации в окончательной версии картины.

Нюрнберг находился в американской зоне оккупации, поэтому судья и прокурор (их играют, соответственно, Спенсер Трейси и Ричард Уидмарк) — американцы. Судья, в прошлой жизни забаллотированный окружной судья из штата Мэн, оказался единственным, кто согласился копаться в нацистском дерьме. «Многие считают, что их вообще не надо судить», — его фраза, которая все объясняет.

Берт Ланкастер, на экране всегда само благородство, сыграл самого маститого обвиняемого — судью Эрнста Янинга. Профессор, аристократ, автор книг о правосудии в Веймарской республике, при нацистах он стал министром юстиции, призванным следить за соблюдением новых законов. Только Ланкастеру Крамер мог доверить покаянную речь, которая, разумеется, с начала до конца вымысел. На реальном процессе в Нюрнберге, на котором разбирали дела судей Рейха, ни один из осужденных не признал вины, но надо было кому-то вложить в уста  правду — и это должен был быть немец. Тут стоит заметить, что хоть киношные судьи и имели прототипов в жизни, реальный суд над судьями прошел в 1947 году, а не в 1948-м, как в кино. Авторы приблизили события к моменту трагического раздела Германии.

Стэнли Крамера трудно заподозрить в политической конъюнктуре — и так же трудно осуждать его за попытку противостоять империи зла: все помнили расстрел в Берлине демонстрации рабочих, недовольных властями ГДР, случившийся 17 июля 1953 года. А понять желание снять фильм про преступления нацизма как раз легко: оба они, и режиссер, носивший в детстве имя Стэнли Эрл Абрамсон, и его соавтор Эбби Манн, урожденный Абрахам Гудман, были евреями. Помимо них, кровно заинтересован в теме был еще как минимум один актер, снявшийся в фильме, Вернер Клемперер — сын великого дирижера Отто Клемперера. Бежавший в 1935-м с родителями из Германии, он сыграл одного из подсудимых.

Через несколько лет после «Нюрнбергского процесса» Крамер с Манном вернутся к этой теме и вместе снимут «Корабль дураков», действие которого развернется в 1933 году на океанском лайнере, идущем из Мексики в Бремерхафен. Это как будто подготовка к давно прошедшему будущему — «Корабль дураков» прослеживает механизм превращения цивилизованного общества в фашистское, отвечая на вопрос, поставленный «Нюрнбергским процессом».

Оператор и художники картины получили за нее трех «Оскаров», с остроумной формулировкой «За адекватное воссоздание образа «ковчега XX века»». Только на этом ковчеге спаслись не все.

Ирина МАК