Дина Рубина: «К черту любые правила!»

Каждая глава книги начинается с вопросов, которые в разное время писательнице предлагали журналисты в многочисленных интервью, и ответы на них. Смысл этого приема понятен: автор хочет представить темы и идеи, факты и детали, которые чаще других интересуют как прессу, так и читателей. И кроме того, в книге присутствует немало настоящих «новелл» — так писательница определяет свои произведения небольшого объема — «живые» истории, иногда трагические, но чаще житейские, полные неподражаемого рубинского юмора.
Собственно мемуарный слой книги держится на трех китах: детские и юношеские годы со всем комплексом их проблем (семья, среда, город детства, первые литературные опыты), эмиграция уже состоявшегося мастера, т.е. перемещение в иную социальную среду, и… уход из жизни, — разумеется, так, как автор видит это сегодня.
В одном из последних онлайн-­интервью Дины Рубиной речь шла о том, что книга приурочена к 50-летию первой публикации писательницы и началу ее творческой деятельности.
История о том, как шестнадцатилетняя ташкентская школьница отправила свой рассказ, написанный на тетрадной странице, в столичный многотиражный журнал «Юность», как замечательный драматург и редактор Виктор Славкин выудил его из груды унылого «самотека» и опубликовал, а потом еще один и еще — в целом, известна любителям творчества Рубиной. Но, пожалуй, впервые автор обращается к важным деталям своей биографии, которые с жесткой искренностью и одновременно иронией освещают ее удивительное перевоплощение из «гадкого утенка» в «прекрасного лебедя».
Вопрос о том, как эмиграция влияет на творчество писателя, также имеет первостепенное значение для понимания творчества писательницы. В 1990 году в жизни Рубиной произошел неожиданный и решительный поворот судьбы. Известный в России писатель, автор повестей «Двой­ная фамилия» и «На Нижней Масловке», имеющий в своем активе театральные постановки и даже художественный фильм, вынуждена была убирать квартиры состоятельных израильтян, даже не подозревавших, с кем они имеют дело. О своих первых годах пребывания в Израиле Рубина написала повесть «Во вратах Твоих» и два романа — «Вот идет Мессия!…» и «Последний кабан из лесов Понтеведро». Повесть была напечатана в «Новом мире», имела значительный успех и «вышла в финал» Букеровской премии. «Боюсь, — пишет она сегодня, — мне даже близко не удалось передать в ней кромешный ужас, заброшенность и осиротелость безъязыкого и нищего человека, обремененного семьей, в совершенно иной, чуждой твоему русскому языку земле».
В новой книге Рубина посвятила этому нелегкому периоду своей жизни «вставную» новеллу «Средство для мытья посуды», где сегодня, спустя тридцать лет, она рисует душераздирающую картину своего тогдашнего присутствия на земле. Нелишне отметить, что преодолеть все это можно было только неимоверным усилием воли при большом таланте и деятельном понимании своего места в жизни. Вскоре, однако, ей удается получить работу редактора в литературном приложении «Пятница» к русскоязычной газете «Наша страна». А уже в 2001 году читатели встретили Рубину в Москве, куда она приехала в качестве важного чиновника одной из общественных израильских организаций. Это была совсем другая Рубина, не похожая ни на советскую писательницу 80-х годов, ни на израильскую репатриантку начала 90-х.
Последняя глава книги называется «Вслед за собственным катафалком», а ее первый раздел — «Писатель и смерть». Автор исследует взаимоотношение писателя с… собственным небытием. И здесь волей-­неволей вспоминается пожилой полковник Аурелиано Буэндия, герой романа Габриэля Гарсия Маркеса «Сто лет одиночества», который на вопрос: — «Что поделываете, полковник?», отвечал: — «Да вот сижу, жду, когда понесут мимо гроб с моим телом». Ну а если серьезно, то Рубина рассказывает здесь не только о том, как еще в детстве ей приходилось встречаться со смертью соседей и родственников, не только о снах, мистических совпадениях и предчувствиях, но и о печальной реальности. Впрочем, Рубина утверждает, что после похорон писателя только и «наступают горячие деньки»! «Кончина писателя, — продолжает она, — самый удачный поворот событий для его книг, для наследников и издателей. Почему? Да потому, что смерть писателя — такой же информационный повод, как его скандальный развод, неприличная женитьба на молоденькой или, скажем, ­какое-­нибудь дерзкое открытое письмо за его подписью». Но не будем особенно обольщаться. Эти события находятся уже за пределами жизни, и об этом «периоде», и в самом деле, пусть лучше беспокоятся потомки…
О чем еще пишет Рубина в своей шестисотстраничной книге?
Что такое душа романа? Сюжет, ритм, ситуации, время и, наконец, финал? Как рождается и погибает герой? Какое место занимает любовь в романе и… в жизни автора? Имеет ли право на существование в книге ненормативная лексика? А мистика — какова ее роль в художественном литературном произведении? Оказывается — значительная. С мистикой у Рубиной особые отношения: «мистические сцены» присутствуют во многих ее романах, да что там «многих» — почти во всех. У Рубиной есть даже и настоящий мистический роман — «Почерк Леонардо», в котором «необъяснимые явления» стали двигателем сюжетной интриги! Рубина, как всегда, хорошо знает, о чем говорит. Впрочем, в книге об одиноком пишущем человеке она предпочла не нагружать читателя излишним «туманом грез», а решила «просто рассказать», и тут же, как по мановению волшебной палочки, в повествовании возникают сразу несколько впечатляющих историй: «Умопомрачительная гадалка Нюся», «Кенари-­грифоны», «Шаверменный ангел» и другие новеллы.
Знакомясь с новой книгой Рубиной, иной раз кажется, что помимо своего преданного читателя, она обращается и к молодым писателям, только еще делающим первые шаги в литературе и мечтающим об успехе. Рубина прямо говорит: «Таланту научить, конечно, нельзя, но профессию — ­какие-то ее очевидные принципы и зачатки — передать можно».
И время от времени она дает практические советы: «Помните про финал, начиная с первой страницы романа! Финал вообще лучше писать с самого начала: это тональность всей вещи. Заодно вы не позабудете — зачем, собственно, взялись за эту идиотскую махину».
В минуты, когда повествование достигает высокого накала, Рубина продолжает мастер-­класс. «К черту любые правила! — предостерегает она. — Кроме тех, которые вы продиктовали, запротоколировали, подписали собственной кровью и навечно назначили сами себе. Вот эти правила я вам нарушать не рекомендую…» Сильно сказано! Но не станем обольщаться. Воспользоваться практическими советами Рубиной вряд ли кому удастся. Начинающие писатели могут быть уверены, что даже если они в точности выполнят все руководящие указания Учителя, шанс вой­ти в число «пяти-шести», т. е. стать частью Большой литературы, невелик. Перед нами точно рассчитанный, выверенный художественный прием большого мастера. Недаром же Рубина учит не слишком доверять друзьям-­писателям.
Но несмотря ни на что, все, что пишет Рубина — правда, истинная правда, художественная правда литературного творчества. А вот каким образом писатель заставляет читателя «двигаться с ним в унисон, попадать в такт его дыханию…» — и в самом деле, «необъяснимая тайна».
В творчестве — и разгадка, и бессилие понять…
Леонид ГОМБЕРГ