Анна Берсенева (Татьяна Сотникова): «Я хотела бы жить во времена свободы…»

 Беседовала Лариса КАНЕВСКАЯ
 26 августа 2021
 5262

Псевдоним «Анна Берсенева» писатель Татьяна Сотникова ­когда-то придумала для своей первой книги, стесняясь выступить под собственным именем, не подозревая, что ее первый роман сразу же покорит читателей. Удача, труд и талант — главные спутники Татьяны Сотниковой на длинном творческом пути. Вот уже три десятка лет книги Анны Берсеневой занимают видное место на полках книжных магазинов (их тираж превысил 5 миллионов экземпляров), фильмы и сериалы, снятые по сценариям Берсеневой (некоторые написаны в соавторстве с мужем, писателем Владимиром Сотниковым), неизменно получают высокие рейтинги, ее фейсбучная рубрика «Моя литературная премия по средам» давно стала авторской колонкой в газете «Новые Известия» и снискала у читателей огромную популярность — вот с таким человеком давно хотелось поговорить обо всем на свете.

– Татьяна, вы — знаменитая русская писательница с еврейскими корнями, выросли в Белоруссии, где получили журналистское образование, окончили в Москве аспирантуру по теории литературы в Литературном институте им. Горького, давно стали москвичкой.
– Еще был Чернигов, в котором прошло мое дошкольное детство, куда я каждое лето приезжала к бабушке… Сейчас живу не только в Москве, но и в Бонне. А вот в Чернигове, к сожалению, я очень давно не была, но любовь к этому городу по-прежнему сильна, как и ко всей Украине. В Минск, где живут мои родные и друзья, я теперь только приезжаю, но этот город бесконечно дорог мне, и трагедию, происходящую сейчас, когда Беларусь уничтожается государственным террором, — переживаю очень остро. Я люблю, чувствую и понимаю Москву, она мне своя, и я ей, думаю, тоже. Я впервые приехала в Германию тридцать лет назад. Мне близка и понятна жизнь населяющих ее людей, с годами укрепилось во мне чувство, что я абсолютно европейский человек. Мое отечество, конечно, русская литература, поскольку я русский литератор, это уже не изменится, чему я рада. Но влияние на меня мировой литературы огромно, я это осознаю.

– Несколько ваших романов входят в серию «Русский характер». Почему так названа серия?
– Название дали в издательстве в 2014 году. Сама бы я не рискнула играть этими словами, тем более в переломный для России период. Рассуждения о едином национальном характере вообще представляются мне неприемлемыми. Уж, кажется, история человечества многократно продемонстрировала, каких чудовищ порождают подобные обобщения и какие страшные дела способны творить люди, вооруженные убежденностью, что они по праву рождения отличаются от других людей. Не должно этого быть! Человек должен мыслить и действовать в своей жизни множеством различных способов, прислушиваясь к своей сложной, из множества разнообразных особенностей составленной индивидуальности и жестко подчиняясь при этом внятным правилам общечеловеческого общежития. И тогда его жизнь и жизнь человечества в целом будет яркой, сложной и разумно устроенной. А когда какой бы то ни было народ позволяет себе существовать в соответствии с выведенными исключительно для себя правилами, ссылаясь при этом на некий национальный характер, — это ведет лишь к шовинизму и вой­нам. Национальные особенности присущи любому человеку, проявляются они в жизни стран и народов, это — безусловно. Но пусть они в художественном осмыслении остаются такими же сложносоставными, неуловимыми, непроговариваемыми, выраженными непосредственно в поступках людей, как это происходит в жизни, а не в абстрактных формулах.

– Кого бы вы назвали вашим главным учителем?
– Думаю, моим учителем была родительская семья — в целом, как явление. В огромной мере бабушка Эсфирь Александровна Саравайская. Она происходила из большой, укорененной в Чернигове еврейской семьи, ее папа был меламедом. Удивительно: она никогда не учила меня еврейской традиции (о чем я очень жалею), видимо, понимая, что в советских условиях это создаст для меня определенные проблемы, и не желая порождать их без моего осознанного согласия. Но при этом все, что я поняла, благодаря ей, относительно устройства семьи и жизни, имеет, как я теперь понимаю, ту самую основу, которая была ей дана рождением и воспитанием. То, как была устроена многонациональная семья моих родителей — ­опять-таки в широком смысле, — и стало основой воспитания нас, детей. Мои родители инженеры, профессионально не связанные с культурой в широком понимании. Но такого уважения к творчеству, к проявлениям и созданиям человеческого духа, какое было у них, я видела не у многих формально творческих людей, которых довелось узнать в жизни. Ну, а когда я вышла замуж — а это произошло очень рано, — я многое поняла о жизни, благодаря моему мужу Владимиру Сотникову, человеку творческому в самом высоком смысле этого слова. Видеть мир особенным образом, буквально создавать его — это было в нем всегда, с первых шагов в литературе, есть и сейчас.

– Можно ли сказать, что вам удалось постичь все секреты мастерства?
– Конечно, нет! Их вообще невозможно постичь, творческий человек сам их порождает в процессе работы, а если это не так, то творчество превращается в начетничество. Хемингуэй, думаю, именно это имел в виду, когда написал: мастерство в тебе самом, это не набор инструментов, которыми ты научился орудовать.

– В советское время в Литинститут не брали после школы, сейчас — пожалуйста. Разве человек не должен ­кем-то стать, поднакопить жизненный опыт, много прочитать, многое передумать, прежде чем делиться своими мыслями с другими? Разве написанная книга не подобна паутине, которую взрослый паук вытягивает из себя?
– Поскольку в Литинституте я преподаю уже больше тридцати лет, а до этого практически изнутри следила за семинаром прозы, в котором учился мой муж под руководством Владимира Маканина, — могу с уверенностью сказать: возраст автора — не определяющий фактор в литературе. Как ни банально это звучит, но определяющим является только талант. Он, как дух, веет, где хочет, в любом возрастном пространстве.

– Что вы чувствуете, когда написана очередная книга? Опустошенность?
– Чувствую сильнейшую, буквально физическую усталость. Однажды даже в больницу попала — как ни странно, после романа «Глашенька», по которому ни о чем подобном, мне кажется, догадаться невозможно. Но это никакая не опустошенность. Наоборот. Законченная книга переполняет меня еще очень долго, мне трудно бывает от нее оторваться. И ни малейшей потребности восполнять энергию у меня поэтому не возникает. У меня есть потребность жить полной жизнью, это да. Общаться с дорогими мне людьми, читать, ходить на выставки, путешествовать.

– В какой момент сочинителя уже можно называть писателем? Каковы критерии?
– Критерий только один: вкус. И уж точно не люди присваивают сочинителю звание писателя. Когда Бродский сказал на советском судебном процессе, что поэтом его сделал Б-г, эти слова были самыми простыми и естественными. Приходится мириться с такой необъективностью!

– Татьяна, вы — удивительно работоспособный человек, потому и успеваете невероятно много. Как вас на все хватает, сколько часов в ваших сутках и каков ваш образ жизни?
– Из того, что ­вообще-то у меня обычный рабочий день, не более длинный, чем у любого человека, приходящего на работу утром и уходящего вечером, — я делаю логичный вывод о том, что многие литераторы просто не способны на постоянное усилие, потому и считают его ­чем-то экстраординарным. Конечно, когда мне надо ­куда-то пойти или поехать с утра, или отвлечься на ­какие-то навязанные извне заботы, то работать уже не получается. Но это означает только, что хождения и поездки надо жестко дозировать, а посторонние заботы тем более. В целом же ничего особенного в моем образе жизни нет. Когда дети были маленькими, все было, конечно, очень напряженно. А сейчас я просто просыпаюсь утром, завтракаю и сажусь работать. Со стороны это, наверное, выглядит скучно, обыденно, но так и должно быть у литератора, чтобы самое интересное было внутри работы, а не вне. Ну, а вечером уже читаю, ­что-нибудь смотрю, ­куда-нибудь иду, с ­кем-нибудь встречаюсь. Ничего особенного, правда…

– У вас замечательная семья: муж — прекрасный писатель и верный друг, состоявшиеся в своих профессиях сыновья… Это везение, характер или ­что-то другое?
– Лаконичная формулировка Николая Михайловича Карамзина: «Счастье есть дело судьбы, ума и характера», — представляется мне исчерпывающей. В ней и необходимость личного усилия, и напоминание о том, что человек не должен преувеличивать свои заслуги в собственном благополучии.

– Я знаю вас как социально активного человека с твердой жизненной позицией. Сегодняшние времена трудно назвать комфортными для большинства россиян, к тому же страну покидают лучшие умы и таланты, задыхающиеся от несвободы или не нашедшие себе достойного применения. Плодородный слой истощается. Если представить на минуточку, что вы — президент или, хотя бы, министр культуры, что бы вы предприняли в первую очередь?
– А не надо ничего особенного предпринимать — условия нормальной жизни государств и народов давно известны и проверены на опыте самых благополучных из них: сменяемость власти на честных выборах, свобода слова и совести, равенство граждан перед законом — этот перечень выдаст любой поисковик. Велосипед уже изобретен, России давно пора научиться на нем ездить. И не стоит списывать на ­какие-то особые причины свое саморазрушающее нежелание это делать.

– В какое время и в каком месте вы бы жили, будь у вас возможность выбора?
– Хотела сказать, что «времена не выбирают, в них живут и умирают», но ­все-таки правдой в моем случае будет другое: я хотела бы жить во времена свободы. Точнее, только в такие времена я могу жить. Миллионы людей ненавидят свободу, еще для миллионов она ­что-то вроде бантика на платье: симпатично, но можно и обойтись. Объяснять им, почему нельзя жить без свободы, все равно, что объяснять рыбе, почему человеку нельзя жить без воздуха — рыба иначе устроена, ей воздух не нужен. Точно так же бессмысленно объяснять, что такое свобода и чем она ограничивается, тому, кто считает ее возможностью безнаказанно убивать себе подобных. Но миллионам людей свобода, естественным образом сопряженная с ответственностью, необходима как воздух, и я отношу себя к этому большому и значимому сообществу.
Беседовала Лариса КАНЕВСКАЯ



Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции