«Пред вами жизнь моя…»

 Геннадий ЕВГРАФОВ
 12 декабря 2021
 2202

К 100-летию Юрия Левитанского Вот и дожили – 22 января Юрию Левитанскому исполняется 100 лет со дня рождения. Не думаю, что широко будут отмечать эту дату – страна занята политическими и социальными проблемами, а здесь еще и пандемия – словом, не до литературы. Которая уже не играет той роли в России, как при ушедшей в небытие советской власти.  Может быть, откликнутся газеты и журналы, может, не заметят и пройдут мимо. Как прошли мимо 100-летнего юбилея его товарища Давида Самойлова, юбилей которого прошел тихо-незаметно все по тем же причинам.

Но мы в «Алефе» помним о поэте, принадлежавшем к удивительному поколению 20-х годов, к тем, кто «недолюбив, не докурив последней папиросы» (Н. Майоров), ушел на войну, а после войны ставшим одним из крупнейших поэтов второй половины ХХ века, автором таких известных книг, как «Теченье лет», «Кинематограф», «Два времени» и др., в 1994 году удостоенном за «наиболее талантливые, отличающиеся новизной и оригинальностью произведения» Государственной премии России в области литературы и искусства (советская власть милостями не осыпала).
 

Своим голосом
В литературу Юрий Левитанский вошел в 1948 году книгой «Солдатская дорога».
Известность обрел в 1970 - после книги «Кинематограф».
Славу - после выхода в свет книги «Письма Катерине, или Прогулка с Фаустом» в 1981.
Одно время мы были соседями по Астраханскому переулку, заходили друг к другу в гости, часто встречались в ЦДЛ.
Он говорил мне, что стихи у него не существуют как что-то отдельное, а только как книги, которые представляют собой нечто целое и пережитое.
Книги писались и складывались долго, но зато каждая из них – и вышеназванные, и «Земное небо» (1963), и «День такой-то» (1976), и «Белые стихи» (1991) - становилась событием в литературе, и буквально приковывали к себе любителей и ценителей высокой поэзии.
Критика отмечала и его ранние сборники, выходишие в Иркутске («Самое дорогое») и Москве («Стороны света»), но единодушно сошлась во мнении, что в литературу пришел оригинальный поэт со своим видением мира; своим, ни на кого не похожим поэтическим языком; со своим, отличимым от других современников (Самойлов, Межиров, Евтушенко) голосом и своей темой, только после книги «Кинематограф». В которой Юрий Левитанский предстал зрелым автором, создавшим собственную - самобытную – поэтику.
 

Два мира - два Шапиро
Тот, от которого все зависит в этом мире, наградил его не только неповторимым оригинальным поэтическим даром, но и чувством юмора. Я уже писал об этом на страницах «Алефа», сейчас приведу две шутки Левитанского из дневника, которые не вошли в тогдашнее эссе. После одного из его вечеров в ЦДЛ разговор зашел о миллионных тиражах бездарных Маркова и Софронова и мизерных Мандельштама и Ахматовой, которых можно было купить либо в «Березке» (для молодых читателей поясню - так назывались магазины, в которых можно было приобрести недоступные товары за чеки, приравненные к полноценной валюте, т.е. к доллару), либо на «черном рынке», Юрий Давидович обронил: «Ну, что вы хотите, Гена, – какова Шаура - такова культура» (В. Ф. Шауро возглавлял Отдел культуры ЦК КПСС в 1965-1986 гг.), а когда я показал ему тамиздатовские издания Льва Лунца, он, усмехаясь в седые прокуренные усы, отвечал: «Ну, вы же сами знаете – два мира - два Шапиро» (Генри Шапиро в те годы был корреспондентом американского агентства «Ассошиэйтед пресс» в Москве. Аркадий Шапиро - администратором ЦДЛ. Оба личности почти что легендарные. Каждый в своем деле, конечно).
«Кем написан был сценарий?»
Этот вопрос Левитанский задал себе в стихотворении «Кинематограф», давшему название книге, с которой началась его всесоюзная известность:
...Жизнь моя, кинематограф, 
черно-белое кино! 
Кем написан был сценарий? 
Что за странный фантазер
этот равно гениальный 
и безумный режиссер?
Как свободно он монтирует 
различные куски
ликованья и отчаянья, 
веселья и тоски!.. 

В этом кино, под названием жизнь, было все – первые несколько лет в небольшом украинском местечке Козелец, в котором жили украинцы, русские и евреи.

Школьные годы в Сталино (ныне Донецк).
Знаменитый и престижный московский ИФЛИ (Институт философии, литературы и истории), в котором учились Павел Коган, Семен Гудзенко, Сергей Наровчатов и Давид Самойлов (в те годы Дезик Кауфман), впоследствии ставший его другом и по прихоти не судьбы, а тех, кто в Союзе писателей, ведал распределением квартир, соседом по Астраханскому переулку.
И война, на которую он ушел добровольцем с первого курса, по дорогам которой прошел от звонка до звонка – воевал в отдельной мотострелковой бригаде отдельного назначения, стал военкором, писал в газеты и сочинял стихи, и в победном 45-м дошел до Праги, и вновь вернулся в Москву. Помните у Окуджавы: «…наши мальчики головы подняли - повзрослели они до поры, на пороге едва помаячили и ушли, за солдатом - солдат... До свидания, мальчики! Мальчики, постарайтесь вернуться назад».
«Мальчик» вернулся, возмужал, продолжал писать стихи и как Мастер созрел и сложился в 60-х:
И убивали, и ранили
пули, что были в нас посланы.
Были мы в юности ранними,
стали от этого поздними.
Вот и живу теперь — поздний..
………………………………
Были ранения ранние.
Было призвание раннее.
Трудно давалось прозрение.
Поздно приходит признание…

Творческое поведение
Есть такое понятие – творческое поведение писателя. 
Сейчас сложно сказать, кто ввел его в литературный обиход, но хорошо известна небольшая книжица Пришвина, одного из честнейших писателей 20-30 годов чудом уцелевшего в ежовской мясорубке, которая так и называется «О творческом поведении».
Юрий Левитанский жил, как говорила Ахматова, в вегетарианские времена – инакомыслящих писателей уже не расстреливали, а сажали в тюрьмы и лагеря, в лучшем случае высылали за пределы страны и лишали гражданства, но так или иначе власть от своих «инженеров человеческих душ» (как выражался «душегубец и мужикоборец» Сталин) зачастую требовала идти на компромиссы с совестью.
Левитанский на компромиссы не шел, сановные части тела литературных начальников не вылизывал, за что это самое начальство его не жаловало, и отличался от многочисленных своих «собратьев» по цеху безукоризненным творческим (читай – нравственным) поведением. 
Руководствуясь совестью и состраданием, подписывал письма в защиту преследуемых властями писателей за их несогласие с этими самыми властями, за что и подвергался гонениям – к нему, как, впрочем, и другим честным литераторам Чуковской, Самойлову, Балтеру и не только им применяли административные меры, задерживали, а порой и выбрасывали книги из издательских планов, годами не пускали зарубеж, чинили и более мелкие пакости.
И именно к ним – Чуковской, Самойлову, Балтеру, Левитанскому - тянулись молодые поэты и прозаики, а те их не отталкивали - учили скорее жизни, чем умению писать стихи или прозу. Учили ненавязчиво и неназойливо - разговорами о непростой советской жизни, о литературе и поэзии, но, главное, учили своим творческим поведением. 

«Кто устоял…»
В самой середине застойных брежневских лет Давид Самойлов написал одно из лучших своих стихотворении «Кто устоял в сей жизни трудной»:
Кто устоял в сей жизни трудной,
Тому трубы не страшен судной
Звук безнадежный и нагой.
Вся наша жизнь – самосожженье,
Но сладко медленное тленье,
И страшен жертвенный покой…

Юрий Левитанский, Давид Самойлов, адвокат и правозащитник Дина Каминская (в 1977 году под давлением КГБ она уехала в США), которой и было посвящено это стихотворение, устояли, как и многие другие достойные люди.
Геннадий ЕВГРАФОВ



Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции