«Я заплуталась между поколений»

Елена Аксельрод родилась в семье выдающегося художника Меера Аксельрода и еврейской писательницы Ривки Рубиной. Начинала, как и полагалось «неортодоксальному» советскому поэту, с детских книжек, а также переводов с языков народов СССР и «прогрессивных зарубежных мастеров». Все это порой спасало от полной бескормицы. Вспомним, например, великого Арсения Тарковского, опубликовавшего первую книгу оригинальных стихов, когда ему было 55 лет! Да и Елена Аксельрод в советские годы выпустила всего два сборника собственных стихотворений — «Окно на север» (1976) и (десять лет спустя!) «Лодка на снегу». Правда, в перестроечные годы творчество поэтессы оказалось востребованным, ее стихи активно начали печатать в журналах. Это, впрочем, не помешало ей в самом начале 1991 года с семьей уехать в Израиль, где вскоре напечатали сразу несколько лирических книг поэтессы: «Стихи» (1992), «В другом окне» (1994), «Лирика» (1997). Когда в начале XXI века в Питере вышло «Избранное» (2002), российские любители поэзии обнаружили, что в Израиле живет замечательный мастер, тонкий, мудрый лирик. И хотя по возрасту поэтесса равна нашим громким «шестидесятникам», по своему поэтическому обаянию и житейской мудрости она все же ближе к лучшим поэтам военного поколения – Самойлову, Левитанскому, Окуджаве.
Новое издание поэтессы – юбилейное. У книги «…И другие» (М.: Книжники, 2022) три автора: кроме самой Елены Аксельрод, ее мама, писательница Ривка Рубина, и сын — художник Михаил Яхилевич, который, впрочем, выступил на этот раз как писатель-мемуарист. Книга снабжена двумя вклейками фотографий, которые оживляют текст, помогают увидеть неповторимые лица прошлого. 
Первая часть «Вьется нить. Из рассказов о детстве» (перевод с идиша Елены Аксельрод) принадлежит перу замечательного мастера еврейской литературы Ривки Рубиной.
«О детстве моей мамы, вернее, об атмосфере, в которой она росла, можно судить, только читая ее рассказы и повести, — пишет поэтесса. — Каким чудом, оставив нищую окраину, оказалась она в университете, в аспирантуре, стала преподавателем, доцентом, литературоведом и прозаиком? Кроме природной даровитости, помогала завидная способность к языкам… Мама, автор статей и монографий о творчестве Шолом-Алейхема, написала предисловие к шеститомному собранию его сочинений на русском языке... В 1934 году Ривка Рубина вступает в только что образованный Союз советских писателей (ССП), получает членский билет за подписью Горького…»
Текст Ривки Рубиной о своем детстве, представленный в книге, не велик, менее полусотни страниц, но его нельзя читать без содрогания: голод, нищета, унижения, насилие — вот что в те годы представляла еврейская жизнь в черте оседлости. И все это воспринимается ребенком как норма. И от этого становится еще страшнее…
Центральное место в книге «…И другие» занимает биографическая повесть Елены Аксельрод «Между поколений. Тетради разных лет»… О чем она?
О родных поэтессы, ее друзьях и коллегах, о нелегком литературном труде, о поэзии как способе познания действительности. Не в первый раз из ее уст мы слышим волнующий рассказ о своем дяде, еврейском поэте Зелике Аксельроде, писавшем на идиш… в те годы, когда это было совсем небезопасно. Судьба его трагична, как трагичны судьбы многих еврейских писателей в предвоенные и послевоенные годы, как трагична сама история идишской литературы в СССР. 
Елена Аксельрод приводит чудовищный документ относящийся, еще к 1938 году, выуженный из недр МВД Белоруссии. «Аксельрод Зелик Моисеевич, 1904 г. рождения, еврей, беспартийный, уроженец Белостока (на самом деле, Молодечно — Л.Г.). Член Союза советских писателей Белоруссии, еврейский писатель. Был ближайшим другом разоблаченного НКВД польского шпиона-троцкиста Харика (Изи Харик — еврейский писатель, друг Зелика — Л.Г.). Группирует вокруг себя еврейских писателей, высказывает резко контрреволюционные настроения. Изобличается показаниями арестованного нацдема Раппопорта как участник антисоветской организации…» Подписано народным комиссаром внутренних дел Наседкиным. Жить поэту осталось недолго. Зелик Аксельрод был расстрелян в июне 1941-го в Минске. 
Среди героев повести Елены Аксельрод друзья семьи, ее друзья: художник Май Митурич, писатель Виктор Драгунский, поэт Евгений Евтушенко, литературовед Эмма Герштейн, актриса Этель Ковенская и многие другие, в том числе и замечательные поэты, скажем так - малоизвестные, которых Елена Аксельрод называет «непрочитанными». 
История женитьбы великого российского актера Иннокентия Смоктуновского достаточно хорошо известна. Однако Елена Аксельрод излагает ее, можно сказать, из первых рук. В 1931 году художники Меер Аксельрод и Михаил Горшман отправились в еврейскую сельскохозяйственную коммуну в Крым. Вернулись с огромным количеством художественных работ: рисунков, эскизов, набросков… А Горшман привез и свою будущую жену, коммунарку Ширу с тремя дочерьми, впоследствии она станет писательницей на идиш. Через много лет вторая дочь Ширы Горшман красавица Шуламит, работая костюмером в Ленкоме, познакомилась с никому неизвестным молодым актером, «прикорнувшим на подоконнике в коридоре театра». Так родилась семья. Елена вспоминает, как впервые увидела Смоктуновского у Горшманов, — «мама и Ширка пели малоизвестные еврейские песни… Кеша слушал с явным удовольствием, просил перевести слова». 
История переселения семьи Аксельрод-Яхилевич в Израиль весьма поучительна. Она изобилуют важными деталями о том, как человеку творческому без местного опыта и знания языка встроиться в новую жизнь, которая на первых порах даже не кажется реальностью, а видится сном, то непомерно тяжким, а то просто фантастическим.
Книгу завершает биографическое сочинение Михаила Яхилевича «Поворот круга» (Представление в трех действиях, восемнадцати картинах с прологом и эпилогом). Михаил — театральный художник по образованию, да, в сущности, и по своей изобразительной манере, поэтому выбор драматической формы разговора с читателем выглядит вполне естественным. «Я смотрю со сцены в зал сквозь глазок в занавесе. В первом ряду — моя мама. Она отвернулась и тоже смотрит на зрителей. Видит знакомые лица. Я вспоминаю некоторых из них. Но иначе — издалека… Мамин взгляд помогает мне, наводит на резкость. За моей спиной поворотный круг. Это старое театральное устройство быстро меняет декорации… Круг вращается все быстрее».
Так что же видит поэтесса в зрительном зале? Где находит свое место? Почему автор замечательных стихов считает себя «заплутавшейся между поколениями»?  
Может быть, ответ следует искать в экспозиции выставки «Общая тетрадь. Три поколения семьи Аксельрод», которая в 2007 году прошла в Музее личных коллекций, филиале Музея изобразительных искусств имени Пушкина. Это было важное событие московской культурной жизни, и не только еврейской. «У нас пять залов для работ моего отца и два — для картин его внука, — пишет Елена Аксельрод. — В застекленных витринах стихи — мои и Зелика (в моих переводах)… В вестибюле музея выступают искусствоведы, художники, музейщики». Автора этих строк, посетившего выставку, не покидало ощущения, что Москва, а в лице ее и вся культурная России отдает дань благодарности этой замечательной семье, восхищается талантом мастеров трех ее поколений, преклоняется перед страданием мучеников…
Много раньше, в 1976 году, поэтесса пророчески расставляла акценты:
«Я заплуталась между поколений.
Свой возраст надо знать, 
а я не знаю.
Мне хорошо, когда поджав колени
В потёртых джинсах, 
молча я внимаю
Речам незрелым сына моего
И, примостившись на диване, с краю,
И не коря себя за баловство,
Неопытным гитарам подпеваю.
Я среди сверстников – моих коллег
С широкими 
нахмуренными лбами —
Потеряна, не узнана, нема.
От рассуждений их пускаюсь в бег,
Чтобы очнуться 
между стариками».
 

Леонид ГОМБЕРГ