ПОЛУНОЧНОЕ ЛИЦО РОССИЙСКОЙ «КУЛЬТУРЫ»

О родителях Я родился в башкирской глубинке, в ссылке, которую с 41-го года отбывал дед Леопольд, немец по происхождению, юрист по образованию. Мама предпочла произвести меня на свет у родителей, для чего и приехала к ним в 58-м году. А потом увезла меня обратно, к папе Пьеру, в Баку, где мама работала электриком в Метрострое. Несмотря на столь экзотическое имя, никакого дворянского титула у отцовых предков не было — мы из мещан, как записано в дедовой дореволюционной паспортной книжке. Обыкновенный средний класс. Но папа родился в 20-х годах, а тогда детям часто давали необычные имена, редкие или созвучные эпохе. Мама, например, училась в классе с мальчиком по имени Выдезнар. Ни за что не догадаетесь, что это значит: ВЫше ДЕржи ЗНАмя Революции. Супер, да? Так что Пьер — еще очень даже скромно. Я мог бы, чего доброго, оказаться и Новэровичем... О себе Политическая журналистика, которой я занимался больше десяти лет, воспитала во мне некоторую жесткость — иначе там нельзя. Максимум бдительности, минимум личного. Наше поколение, пришедшее на телевидение в середине 80-х, когда одна эпоха сменила другую, привыкло к невероятной вольности в эфире, пришлось пересиливать себя. На психику это, конечно, давило страшно: не то чтобы она травмировалась, но коростой все же покрылась... Сейчас я имею дело с другим материалом, другими людьми, другими конфликтами. Я стал доброжелательнее, мягче. Вообще, чем больше журналист углубляется в материал, приобретает вкус, тем органичнее выглядит на своем месте. О семье С женой мы познакомились в 1980 году. Я тогда понятия не имел ни о том, что она дочь Марка Розовского, ни о том, чем занимается ее отец. По образованию Мария — журналист, сейчас работает в Театре у Никитских ворот. Старший сын Илья увлекается джазом, учится играть на кларнете. Ему 16 лет. Младший, Веня, обожает танцевать, хотя совершенно не умеет, никто его не учил. У него получается такой спонтанный танец, что-то среднее между балетным авангардом и ритуальными плясками африканских племен. Ему шесть, это маленький и очень веселый человечек. Мне всегда нравились люди, которые весело живут, — не те, что без конца хохочут, а такие, у которых отношение к миру радостное. Как в горинском «Мюнхгаузене»: «серьезное выражение лица еще не является признаком ума». Вы бы видели, как Венька каждое утро собирается в школу! Он надевает ботинки и радуется, натягивает куртку и веселится. Если бы я так же ходил в школу в его возрасте! У меня бы жизнь иначе сложилась... Об Израиле В роду у меня половина евреев — по линии отца. Но попал я в Израиль практически случайно. Еще в 91-м у нас на канале «Россия» возникла мысль завести свою зарубежную сеть. Мы осваивали 12 корпунктов, доставшихся нам по наследству от Гостелерадио СССР, включая пункт в Австралии. Лишь Израиль, «горячая точка», в которой просто необходимо было иметь постоянно действующего, аккредитованного журналиста, оставался единственным «белым пятном». Решено было все австралийские средства перевести на открытие корпункта на Ближнем Востоке, который мне предложили возглавить. Я понял тогда, что именно в Израиле смогу делать настоящую мужскую репортерскую работу: там не просто межэтническое столкновение — соперничество цивилизаций... По сути, на Ближнем Востоке я начинал с нуля. Приехал весной 93-го, когда вообще никто ничего не понимал, всюду лез, все смотрел, пытаясь разобраться, кто прав, кто виноват. Семь репортажей из десяти были посвящены ситуации на территориях, ходу переговоров, очередным терактам. Я своими глазами видел, как Рабин подписывал документ, который фактически означал признание Организации освобождения Палестины официальным представителем палестинского народа. В это же время Арафат подписывал признание прав государства Израиль. Тут начались взрывы... Я тогда работал и жил в Иерусалиме, то есть «в очаге». Там же жили корреспонденты всех крупных телеканалов мира. И каждый день шарашили только «мирный процесс». А мне хотелось рассказать о чем-то еще — этого требовали и любопытство, и профессиональный кодекс. Я снял множество репортажей просто о жизни в стране — о выставке Шагала в Иерусалимском музее, о театре «Гешер», о Михаиле Козакове, об опере «Аида» в амфитеатре времен царя Ирода в Кесарии на фоне падающего в море солнца. Однажды поехал в пустыню Негев. Обнаружил там город Рахат, 25 тысяч жителей. И все — бедуины с израильскими паспортами. Рахат был построен специально для них. Бедуинов насильно затолкали в трехэтажные дома, но они вернулись в родные шатры. А в дома поселили скотину: пусть ей будет хорошо, а нам в шатрах милее. Каким потрясающим кофе с кардамоном меня в этих шатрах угощали! С тех пор дома варю такой же. О смысле Зачем я каждый вечер выхожу в эфир? Чтобы люди не умерли с голоду. Часто слышу: не нравится передача — выключи. Но вся штука в том, что телевизор не выключишь. Он как бутерброд на завтрак, как воздух, как одежда. Мы привыкли к нему. Мы надеваем на себя телевизор каждый день, мы новости едим, потому что не можем ходить голыми и голодными. В полночь около сотни тысяч людей в Москве ждут новостей культуры. Надо обязательно к ним выходить. О самом главном Я не считаю себя «лицом» телеканала — у него много лиц. Лицо «Культуры» — переходящее знамя, которое я подхватываю, когда в Москве полночь. Но Юрий Рост подарил мне свою книгу и написал: «Такому-то, такому-то — одному из очень немногих, кто сохранил свое лицо». Вот это мне действительно важно.