Дмитрий Бертман: «Мы смотрели на Валленберга с высоты будущих веков»

Предложение поступило больше года назад от Национального театра «Эстония»: директора Пауля Химмы, главного дирижера Арво Вольмера и главного режиссера Неэмэ Кунингаса. Я посмотрел партитуру, клавир. И видеозапись оперы, однажды, в 2001-м, уже поставленной в Дортмунде. Сначала не прореагировал: сложно, в опере нет никакой лирической линии. Ничего, обычно присущего операм — ни куртизанки, ни теноров из древнего Египта, ни Ромео, ни Джульетты. Хоть бы влюбился кто-нибудь в кого-нибудь, что ли…

Но этого нет – действие происходит на железнодорожных станциях, в гестапо, в ГУЛАГе. Материал оказался для меня совсем новый, непривычный, я ничего подобного никогда не делал. Хотя музыка очень интересная, своеобразная, тональная и атональная, очень красивая по гармониям. Композитор Эркки-Свен Тююр – национальная гордость Эстонии.

Я долго думал. Работа представлялась нереально тяжелой. Так и произошло. Причем вмешались и совсем непредвиденные причины.

Супергерой

О Рауле Валленберге я знал то же, что и все. Что это был настоящий герой. Шведский дипломат, спасший в конце Второй мировой войны в Венгрии тысячи евреев, в 1945-м арестованный советской контрразведкой и с тех пор пропавший. Как и все, отслеживал связанные с ним истории. Несколько лет назад его снова разыскивали на территории России, и шла молва, что он, возможно, еще жив. Появлялись даже свидетели, якобы видевшие его.

В либретто оперы мистическая линия присутствует, но иного толка. Например, есть там и Валленберг-2, и Валленберг-3…

Я стал читать про него, полез дальше в материал. И в какой-то момент он стал представляться мне уникальной личностью грандиозного масштаба.

Обаятельный, как Онегин

Театр к тому времени заключил договор с исполнителем партии Валленберга в Дортмунде, очень рослым певцом; он был скорее Родриго из «Дона Карлоса», я бы сказал, Герой Героич. И я поставил условие: если буду ставить – артиста надо менять. Мне позарез нужна была лирическая линия! А вынуть ее можно было только созданием контакта между залом и главным героем. Зритель должен был так полюбить его, чтобы дальше эмоционально реагировать на каждый его шаг.

Я вспомнил о шведском (здесь тоже есть элемент мистики) баритоне Джеспере Таубе, который пел заглавную партию в моей стокгольмской постановке «Онегина». Он необычайно обаятелен и при этом негероической внешности. Джеспер сейчас же ответил согласием.

Никаких шашек и свастик!

К работе привлекли Эне-Лийз Семпер, самую известную художницу Эстонии, одну из руководительниц театра «NO99». Она впервые работала в опере. Эне-Лийз – такая «левая» художница, бритоголовая. Я несколько раз ездил к ней в Таллинн, а она приезжала в Москву. Мы с ней договорились уходить от конкретных вещей. Иначе все опять упиралось бы в свастику, в звезды, в автоматы и пистолеты, в кровь, льющуюся по сцене — все это как раз присутствовало в предыдущем дортмундском спектакле. А публике это совершенно неинтересно.

Ведь самое привлекательное в сюжете – история самого Валленберга как сверхчеловека.

Как представляют себе героя? К сожалению, обычно с оружием в руке, с шашкой какой-нибудь... И я подумал, что хорошо бы сделать героя без гранат и автоматов. Он борется с ними – но с помощью недостижимой для них силы.

На фоне фрески

Ну вот, представьте, что живем в XXXXII веке. И повествуем о Валленберге как исторической личности. Вот, скажем, действие «Аиды» Верди для нас, людей XXI века, происходит – в сравнении с отдаленностью от нас гипотетического XXXXII века – совсем недавно. И то – мы же не заостряем внимание на подлинности деталей. Потому что история Древнего Египта продолжалась несколько тысячелетий, эти века затерялись где-то во тьме, неотличимые один от другого, и все осталось в виде будто бы такой гигантской фрески. Лишь история Аиды и ее любви к полководцу чужой страны волнует нас каждый раз с новой силой.

Я предложил пойти по такому же пути. Что такое будет для XXXXII века Россия, Советский Союз, войны, иудеи?!

Так появилось очень интересное визуальное решение спектакля. Евреи облачились в библейские костюмы, фашисты – в нечто черно-лаковое, будто инопланетяне; одежды послов трансформировались из XVIII века в разные времена. Получилась стилизация, фэнтези, ничего аутентичного.

Идем от Чехова

Образ же Валленберга менялся в ходе репетиций. Поначалу он представал чеховским персонажем, костюм которого постепенно обретал древне-иудейский вид. Именно в этом иудейском костюме мы видим его в ГУЛАГе…

А ближе к финалу, когда рождается новый послевоенный мир, появляется «карусель мира» – карусель абсурда, где крутятся все кичи нашего времени: Элвис Пресли, мики-маусы, матрешки, английские адмиралы, американский президент Рейган… Но что вся эта мишура по сравнению с жизнью человеческой!..

В мельтешении кичевых символов появляется третий Валленберг — его играет артист в том же костюме, но это брейк-дансер, феноменальный эстонский парень. И он начинает скручиваться и сворачиваться в узел – очень страшная картина.

В Иерусалиме есть Яд ва-Шем, Музей Катастрофы. Там в зале свеча отражается в тысяче зеркал – и ты видишь звездное небо из этих свечей, и шепотом звучат имена всех убитых во время войны.

Наш спектакль заканчивается цитатой – таким же звездным небом, в котором шепчут имя Валленберга.

На тайных сходках

Майские события в Эстонии, конечно, не прошли незамеченными. Спектакль уже вовсю делался – затрачены огромные деньги, изготовлены декорации, сшиты костюмы. Но я понял, что ехать в Таллинн просто невозможно. Я испугался, что приезд из России в Эстонию постановщика спектакля на тему Второй мировой войны может быть истолкован как политическая акция. Мне уже звонили с радиостанций, грозились отслеживать все мои передвижения в Эстонии… А меня-то в спектакле волновал только художественный момент!

Мы созвонились с театром, они все поняли, мы же друзья много лет – я ставил в «Эстонии» «Русалку» Даргомыжского, и «Геликон-опера» там гастролировала.

Но подвести друзей я тоже не мог. Мы решили встретиться на нейтральной территории в Хельсинки. И я поехал туда, как Плейшнер в Швейцарию. Собрались с Эне-Лийз, Паулем Химмой, Неэме Кунингасом. Как раз в эти дни шло «Евровидение», и мы жили в одной гостинице с исполнителями.

Наш маленький съезд принял очень интересное решение: меня подключили к интернету, а на сцене театра «Эстония» установили веб-камеру. И я проводил репетиции со своего компьютера. Артисты меня хорошо слышали, видели.

В поворотные моменты мы снова на 3-4 дня встречались с Кунингасом в Хельсинки, обсуждали, что еще надо сделать, и дальше он возвращался работать с артистами вживую.

Сомненья прочь

Когда же дело дошло до выпуска, эстонцы очень просили приехать. Отказаться было бы неправильно. Например, это могло бы означать, что меня не пустили. Но ведь речь идет о театре, о спектакле – почему я не должен ехать? В конце концов, я спросил себя: а Ростропович в такой ситуации поехал бы?.. Сомнений больше не было.

Я провел шесть живых репетиций, и мы выпустили спектакль.

Публика на премьеру съехалась со всего мира, в том числе родственники Валленберга. Больше получаса зал аплодировал стоя.

Осенью наш спектакль выйдет в аудио— и видеозаписи.