ПОСЛЕДНИЙ ИЗ МОГИКАН

Генералов-евреев в отставке, прошедших Отечественную войну и живущих ныне в России, осталось четверо: генерал-майоры Захар Глазунов, Ефим Дыскин, Павел Лазарев и Петр Боград, с которым мы и встретились в канун 60-летия Победы над фашистской Германией. «Наш Петр Багратион» По фонетической близости фамилий меня добродушно поддразнивали в военном училище, а иногда и в войсках — «наш Петр Багратион», хотя никакого отношения к знаменитому герою 1812 года я не имел. Мой дед Лейб и оба его брата были кузнецами. Отец — гуртоправом и маслоделом. Жили мы в еврейской земледельческой колонии Доброе, что на Херсонщине, куда предки пришли из-под Вильно в начале XIX века. Когда я родился, а произошло это в августе 1920-го, в Добром насчитывалось свыше двух тысяч евреев, работали сельхозартели, коммуны, колхозы, три еврейские школы, клубы, библиотека, амбулатория. Материальную помощь колонии оказывал Любавичский Ребе Й.-И. Шнеерсон. Село Доброе окружали обширные ухоженные виноградники. Вино охотно раскупали жители соседнего города Николаева. А еще говорят, евреи — плохие земдедельцы! Благополучие зажиточной колонии оборвалось июньским днем 41-го, когда занявшие село гитлеровцы расстреляли его еврейское население, не успевшее эвакуироваться. Погибли 869 человек… Несбывшаяся мечта В Николаеве до войны стоял 44-й полк с подразделением кавалерии. Парни из Доброго, проходившие там военную службу, частенько приезжали в село. Как я завидовал им! Мне было двенадцать, я впервые влюбился и, чтобы понравиться девочке, решил стать военным, даже написал тогда об этом «повесть». Но отец «повесть» отобрал, и больше я ее не видел. Как и службу в кавалерии. Вскоре семья переехала в Кировоград, а я поступил в группу «нацменов» Полтавского железнодорожного техникума, хотя русским владел свободно. «Пособник врага народа» Я был активным студентом, комсомольцем, председателем профкома техникума, хорошо учился. И вдруг… Как-то летом 1936 года со своим однокашником приехал в Киев и навестил дядю Ефима Бограда, ректора Высшей агрономической партшколы. А год спустя «однокашник», узнав о его аресте, донес в комитет комсомола, что я якобы получил от дяди какие-то «секретные указания». Дело передали в горком ВЛКСМ. В моем «избиении» участвовали человек сто. В чем только не обвиняли! Отца — гуртоправа-пастуха превратили в торговца скотом, деда-кузнеца — в эксплуататора чужого труда. Припомнили и то, что дочь двоюродного брата моего прадеда — Роза, студентка швейцарского мединститута, вышла замуж за Георгия Плеханова, примкнувшего к меньшевикам. «За связь с врагом народа» меня исключили из комсомола и техникума. Завуч, старый инженер, втихую посоветовал: «Немедленно езжай в Харьков к начальнику отдела вузов Южной железной дороги». С трудом добрался до него. Тот, узнав об аресте дяди Ефима, с которым был хорошо знаком, посоветовал немедленно скрыться. Вскоре арестовали и его. И в Добром, куда я уехал, начались аресты. Поспешил к родителям в Кировоград, устроился на небольшой маслозавод кассиром. В 1938-м, поверив заявлению Сталина «сын за отца не отвечает», написал письмо ему и Кагановичу, наркому путей сообщения. Как ни странно, спустя год меня восстановили в комсомоле и техникуме. Окончив его, я направился в Казахстан на строительство железнодорожного пути Магнитогорск — Караганда. Но юношеская мечта стать военным осталась. Об огнях-пожарищах и «вечном» подполковнике 10 июня 1941 года, окончив Камышловское пехотное училище лейтенантом и получив под начало 36 таких же выпускников, я выехал в Прибалтийский округ. 21 июня прибыли в литовский приграничный город Плунге, что напротив немецкого Мемеля (ныне Клайпеда). А на рассвете началась война, заставшая врасплох и армию, и ее командование, и мирных граждан. И началось характерное для первых дней войны «пойди туда — не знаю куда, сделай то — не знаю что». Бои, бои, отступления, окружения... Прорывы, ранения, госпитали… Б-г миловал от плена. Наконец: вперед, на запад! Рядом верные боевые друзья, всегда готовые подставить плечо. Командовал стрелковой ротой, батальоном, был начальником штаба полка. Кавалеристом, о чем мечтал в юности, не стал, но коня Ефрата имел. При переводе на должность заместителя начальника штаба 122-й стрелковой дивизии попросил начальника штаба армии генерала Самуила Маркушевича разрешения взять Ефрата с собой. Бывший кавалерист меня понял и разрешил. В конце 1943 года стал подполковником, 11 лет пребывал в этом звании. Меня «представляли» и тут же «отставляли», хотя в 1948–м я окончил Военную академию им. Фрунзе. Пять лет трубил в должности замначальника оперативного отдела штаба. В командных должностях охотно повышали, а вот в званиях… Когда очередной раз представили на «полковника», началась антисемитская кампания против «космополитов», потом против «врачей-убийц». Комментарии излишни. Лишь в 1955-м, когда я уже командовал механизированным полком 63-й механизированной дивизии, наконец-то стал полковником. И все повторилось: меня назначали на генеральские должности, но в генералы «не пущали». Так продолжалось еще 12 лет, пока командующим ПриВО, куда входила 29-я дивизия, которой я командовал с 1964 года, не назначили генерал-полковника Огаркова, моего близкого фронтового друга. Увидев меня полковником, Николай Васильевич удивился: «Полковник?! Петр, ты?!» В 1967 году я стал генерал-майором. Сара — судьба моя Все Бограды из Доброго — высокие, плечистые, сильные мужики. А представьте себе 25-летнего симпатичного Бограда в офицерском мундире с погонами подполковника и боевыми орденами. Скажу без утайки: женским вниманием обойден не был, но жениться не торопился. В воображении четко сложился образ будущей невесты: молоденькая, симпатичная, из порядочной еврейской семьи девушка, говорящая на идише, которым я свободно владел. Явиться в Академию им. Фрунзе, куда был зачислен, следовало 30 июля 1945-го. Оставались считанные дни, но я успел заехать в Саратов, куда были эвакуированы мои родители. Не видел их шесть лет — со дня поступления в училище. Простившись, отправился на вокзал и сел в поезд, шедший в Москву. В приоткрытое окно вагона увидел прогуливавшихся по платформе двух девушек и немолодого мужчину. Мешая русские и идишские слова, он наставлял одну из них, свою дочку Сару, кому и что передать в Москве. Стройная, высокая, миловидная Сара мне сразу понравилась. Вскоре она вошла в наше купе и устроилась на нижнем диване, где уже лежал ее чемоданчик. …12 августа 1945 года, в день моего двадцатипятилетия, мы зарегистрировались в московском ЗАГСе. Серафима Михайловна окончила Саратовский мединститут и стала врачом. Сколько гарнизонов, неблагоустроенного жилья, неудобств пришлось претерпеть моей жене за прожитые со мной годы! Но, мне кажется, она не жалеет, что в июльский день 45-го в вагоне поезда Москва — Саратов ей повстречался молодой, лихой подполковник. У нас двое детей: дочь Ирина — инженер, сын Леонид — хирург, и двое внуков — Ольга и Костя. Военная династия Боградов не состоялась За время военной службы на мою долю выпало столько физических и моральных испытаний, что, думается, их сполна хватит на всех моих потомков. Не хотелось бы, чтобы они повторили мой путь. Могу ли забыть, как с 1977 по 1982-й, когда был заместителем начальника программно-методического Главного управления военно-учебных заведений МО и мы организовывали выездные приемные комиссии, чтобы не вызывать в Москву офицеров на экзамены в военные академии, я получал специальную директиву с перечислением «нежелательных абитуриентов»: чеченцев, ингушей, немцев и евреев. Не пустили же меня в Академию Генштаба! Что же получалось? Евреев в военные академии не допускали, а без их окончания генеральские звания не присваивались. А вы удивляетесь, что в российской армии сейчас нет генералов-евреев! Не ошибусь, последними из полковников-евреев генеральское звание получили: в 1981 году окончивший Военно-медицинскую академию еще в 1947 году Герой Советского Союза доктор медицинских наук Ефим Дыскин и в 1982 году — заместитель начальника Санитарного управления внутренних войск МВД Павел Лазарев. А вы говорите о военной династии в семье российского генерала-еврея…