ВАСИЛИЙ АРКАНОВ - ЧЕЛОВЕК ИЗ ТЕЛЕВИЗОРА

 Дмитрий Минченок
 24 июля 2007
 12346
Василий Арканов – собкор НТВ в США. Почетная должность - человек из телевизора. Кроме того, он писатель, романтик и переводчик. Но самое интересное в нем то, что про него никто не знает. Хотя он утверждает, что каждое утро встает, как все, бреется, как все, и, как все, начинает жить заново. Только на Бродвее. За это некоторые находят его интеллектуальным. Однако это не мешает ему время от времени путать Пушкина с Грибоедовым, а Аль-Каиду называть Аль-Кедом. Впрочем, истинному джентльмену и не такое простительно.
Василий Арканов – собкор НТВ в США. Почетная должность - человек из телевизора. Кроме того, он писатель, романтик и переводчик. Но самое интересное в нем то, что про него никто не знает. Хотя он утверждает, что каждое утро встает, как все, бреется, как все, и, как все, начинает жить заново. Только на Бродвее. За это некоторые находят его интеллектуальным. Однако это не мешает ему время от времени путать Пушкина с Грибоедовым, а Аль-Каиду называть Аль-Кедом. Впрочем, истинному джентльмену и не такое простительно. — Василий, сколько у вас как у джентльмена костюмов? — Штук тридцать-сорок. Может, пятьдесят. Надо справиться у дворецкого. — А дома в чем ходите? — Старые джинсы, разношенная майка, поверх нее рубашка из серии «на людях показаться нельзя и выкинуть жалко». Носки-тапочки. Трусы в горошек. Не могу понять, почему вас это интересует. — Ну ладно, тогда давайте разговор без галстуков. Что представляет собой твоя квартира в Нью-Йорке? Роскошный пентхаус? — Мне даже неловко отвечать. По московским меркам, очень скромная однокомнатная квартира. Совмещенный санузел, паркет, газ, электричество, двадцать шестой этаж. Звонить два раза. — А в чем отличие младшего Арканова от старшего? — Такой искрометности, парадоксальности и умения вмиг любую фразу поставить «на попа», какие присущи отцу, у меня нет. Но юмор я чувствую. — А ты скрытный? — Нет. Я не считаю себя скрытным человеком. Закрытым — безусловно. — А свое первое появление на экране помнишь? Многие телезрители тебя узнали именно 11 сентября, когда случилась трагедия в Нью-Йорке и ты передал оттуда новости. — Нужно рассказать предысторию этих репортажей. Так случилось, что в какой-то момент российский телеканал НТВ остался без корреспондента в Нью-Йорке. А я там тогда жил и подумал: надо попробовать. Составил демонстрационную кассету, и по просьбе отца ее отнесли главному редактору этого канала. Со мной связались, предложили сделать пробный сюжет, который понравился. Потом случилось 11 сентября 2001 года. В 8.30 я вышел из дома — за несколько минут до того, как мимо моих окон пролетел первый самолет-смертник. Где-то в районе Пятой авеню в автобусе у меня зазвонил мобильник. Это была координатор международного отдела телеканала НТВ из Москвы, которая сообщила, что во Всемирный торговый центр врезался самолет. Я ничего не понял — какой самолет, все тихо, жизнь течет, народ газетки читает. И как получить информацию, находясь в автобусе, совершенно непонятно. Единственное, что мне пришло в голову, — позвонить своей знакомой и попросить ее включить телевизор. Прошло несколько секунд — и вдруг я слышу: «Oh, my God!» Больше она ничего произнести не могла. В эту минуту, как по команде, у всех в автобусе стали звонить мобильники. — Эти мобильники — просто чума. Ты сам-то не пострадал? — От мобильников? Нет. — Ну, вот они юмористы. — Ситуация, на самом деле, была для всех не подарок. НТВ нужен был в Нью-Йорке «свой» человек, но человека такого не было и прислать его в первую неделю после трагедии оказалось невозможно. Я бы тоже в тот момент предпочел работать «на подхвате», поскольку прямой эфир — это совершенно особое искусство, и я понимал, что им не владею. Но я в тот момент подумал, что то КАК я выгляжу и какое произвожу впечатление — совершенно не важно, потому что на фоне такой трагедии это не имеет значения. Я реально впервые в жизни почувствовал, что оказался в ситуации, когда у меня есть миссия. И это миссия — говорить правду, то, что вижу, что узнаю. Во имя и ради тех, кто погиб, пострадал, гибнет. Во имя города, в который я к тому времени уже успел влюбиться. О карьере я тогда вообще не думал. Разговоры до меня доходили потом разные. Я знаю точно, что был, как минимум, один ведущий, который настаивал, чтобы меня в эфир не выпускали, чтобы не позориться. И я его понимаю. Объективно: я выглядел абсолютным дилетантом, мычал, бекал, волосы торчком, но какой уж есть. Другого «голоса оттуда» у НТВ не было. — А тебя родители кем в детстве видели? Будущим физиком? — Математиком. Помнишь стишок Драгунского: «Папа у Васи силен в математике»? — Учится папа за Васю весь год. — Вот. Это про меня. Лет с пяти было ясно — никаких точных наук. Родители всегда говорили: неважно, где ты будешь учиться. Главное получить хорошее образование. — А какие были варианты для мальчика из приличной семьи? — Актер. Но мама категорически возражала. К сожалению. А мне очень хотелось. — Режиссер? — Было. Но вокруг все сказали: рановато, поживи, наберись опыта, потом. — И что же осталось? — Для меня? Филфак МГУ. Но там были одни девицы, и маму это тоже как-то смущало. Ей хотелось, чтобы у меня была «мужская» профессия. В общем, остановились на журфаке. — Расскажи про маму. Отца твоего все знают, а маму нет. — У меня была удивительная мама. Я знаю, что звучу, как типично еврейский мальчик, но поделать с этим ничего не могу. Потому что это правда. И то, что мальчик еврейский, и то, что мама удивительная. Я вообще считаю, что одна из главных «удач» в жизни моего отца была моя мама, а одно из главных «несчастий» — то, что они расстались. Она была потрясающе красива, жизнелюбива, остроумна, тонка. У нее был жутко заразительный смех и какая-то непостижимая степень внутренней свободы, бесстрашия. Карьерой она никогда не занималась. Формально окончила строительный институт и даже преподавала одно время начертательную геометрию (Геннадий Хазанов был одним из ее учеников. Согласно семейной легенде, она его вытягивала на экзамене). Потом некоторое время работала одним из редакторов на 16-й странице «Литгазеты». Потом отвечала на письма читателей в «Лит. России». Потом занялась дубляжом и последние пятнадцать лет жизни была автором синхронных текстов к иностранным фильмам. Про отца в молодости говорили, что он похож на Марчелло Мастрояни. (Ширвиндт по этому поводу шутит, что сначала говорили: Арканов похож на Мастрояни, а потом — Мастрояни похож на Арканова.) А мама в какой-то период жизни была похожа на Анук Эме. Поэтому фильм «Восемь с половиной» Феллини я всегда воспринимал как историю своих родителей. И до сих пор, когда я его смотрю сейчас, я вижу на экране не Мастрояни и Эме, а маму и папу. — Извини, почему ты говоришь о маме «была»? — Потому что мама умерла 12 лет назад от рака. Хотя по-настоящему, она, конечно, не была, а «есть». — Я представляю, с какими людьми ты встречался! — Заходили к нам многие. Иногда просто пообедать. Мама очень вкусно готовила, и суп в доме был всегда. В разных родительских друзьях мне нравилось разное: скажем, в дяде Грише Горине — его работоспособность, в дяде Шуре Ширвиндте — его остроумие и умение с ходу со всеми переходить «на ты», в дяде Котике Певзнере — усики и неповторимый бакинский акцент... Но настоящим кумиром был только Андрей Миронов. В нем мне нравилось абсолютно все. Как поет, как танцует, как говорит, как живет... Но как раз его я у нас в доме совсем не помню. В юности они с мамой дружили и, по ее рассказам, даже выиграли какой-то танцевальный конкурс в ЦДРИ, но когда я рос, все это была уже история. — А известность отца подавляла? — Тогда это была еще очень приятная, домашняя такая известность. То, что называется, «известность в узких кругах». Когда переросла во всенародную, то в какой-то момент малость придавливала, потому что стало казаться, что сам ничего не могу, а все, что могу, — только благодаря его фамилии. — А как телевидение выплыло? — По течению. После журфака я немного работал на радио, в журнале «Советский театр», переводчиком подрабатывал, а потом уехал в Америку, где первые несколько лет Б-г знает, чем занимался. К стране привыкал. У разных людей это занимает разное время. Моя акклиматизация затянулась. — Минуточку. Минуточку… Вот эта твоя фраза: «Б-г знает чем». В Америке! Расшифруй. Курил? Бузил? Работал официантом? Это я по аналогии с моим любимым писателем-битником Керуаком. Он тоже так начинал: курил, бузил… — Ты травку имеешь в виду? Разочарую. Травку я не курил. Я вообще не курил и не курю. И официантом не работал. И в богемную среду не попал. И Керуака твоего любимого не читал. Теперь жалею: если бы прочел, может быть, и попал бы. — Как же ты выжил? В одиночку, без родителей, без травки, без Керуака! Ты везунчик? Гений? Кто? — Не драматизируй, пожалуйста. Был папа. Был папин брат, который мне поначалу очень помог, у него в доме я жил первые четыре месяца. Была бабушка — папина мама. Были друзья. Голова на плечах. Руки-ноги. Ничего в этом нет удивительного. Помнишь афоризм Жванецкого: не привыкнешь — подохнешь, не подохнешь — привыкнешь. Проверил: работает. — Доскажи про телевидение. — В какой-то момент под нажимом двух близких мне людей я решил попробовать подать документы на журфак Колумбийского университета — телевизионное отделение. Опять же не для того, чтобы быть журналистом, а чтобы сменить ритм жизни, попробовать писать по-английски, попасть опять в студенческую среду, переехать в Нью-Йорк (первые шесть лет я жил в Бостоне). Меня, к моему удивлению, приняли. С тех пор покой мне только снится. — Опять цитируешь Пушкина? — Сейчас ударю. — Тебе, кстати, драться часто приходилось? — Я половину сознательной жизни дрался на рапирах. С завидным постоянством вылетал из второй ступени. Единственный раз я дошел до финала — дрался за третье место — проиграл, в итоге занял четвертое. Папа, который часто приезжал за меня поболеть, в этот победный раз, конечно же, отсутствовал. Узнав о моем успехе, сухо спросил: «Сколько было участников? Пятеро?» Не боец я по жизни. — Хочешь, напишем вместе книгу. Название уже есть: «Два не бойца». — Лучше ты напиши, а я переведу. А то мне сейчас переводить нечего. — Так ты и переводами занимаешься? — Исключительно в свободное от работы время. Вообще я считаю, что совершил в своей жизни два безрассудных поступка: перевел непереводимую пьесу и непереводимую книгу. И за то, и за другое я изначально брался именно потому, что это выглядело абсолютно невыполнимым. Главный кайф был именно в этом преодолении. Пьеса называется «Монологи вагины», а книга «Полная иллюминация». — «Монологи вагины» — это знаменитая скандальная постановка? — Прошу заметить: скандальная, а не оскандалившаяся. А книга, по-моему, просто великая. Независимо от переводчика. Автора зовут Джонатан Фоер. Ему всего 24 года было, когда он ее написал. Книга о том, как американец приезжает на Украину в поисках своих корней. Он еврей. Его предки жили в реально существовавшем селе Трахимброд, которое было уничтожено немцами вместе с жителями во время войны. И вот он придумывает этому селу какую-то совершенно немыслимую новую историю, параллельно пытаясь это село отыскать. Стилистически в нем есть что-то от Гоголя и что-то от Фолкнера. Гремучее сочетание. — Как ты его нашел? — Случайно наткнулся на рецензию его книги в книжном обозрении «Нью-Йорк таймс». Прочитал отрывок. Захотел сделать сюжет для программы «Намедни». Это не легкое чтение, не чтиво, через первые несколько страниц надо продираться, но когда ты попадаешь наконец в ритм — удовольствие редкостное. Папа оценил — и я чуть сам не заплакал, когда увидел слезы у него на глазах, потому что, переводя, я знал, что никто, кроме мамы, его и меня до конца в это все равно не въедет. Я ради него, для него переводил. И еще ради двух человек, которые тоже это оценили... Слушай, почти три часа ночи. Мне же завтра работать! — Ну, может, еще поговорим. После нашей беседы тебя полюбит на четверть мира больше. — На четверть? Тогда, конечно, надо поговорить... — У нас с тобой диалог двух комиков. — Ну, вот на этом и закончим.
ПАПЕ ОТ ВАСИ Стихи, написанные Василием к 70-летию Аркадия Арканова
Я восхищаюсь собственным отцом. Ведь я плод творческих его усилий: Сплетенье мышц, соцветья сухожилий Он вырезал таинственным резцом. Как удался ему размах ключиц, Изгиб локтей, изысканность осанки! И голос мой, густой, как у цыганки. И взгляд, как у больших и важных птиц. Как он сумел банальностей избечь: В лице одна значительность и сила. Чуть длинен нос. Но это даже мило, Учитывая узость этих плеч. Блистательны мизинцы на ногах. Большой художник видится в деталях. Когда бреду, задумавшись, в сандалях Вослед несется: «Ах-ах-ах-ах-ах!» «С таким бы хоть в Зимбабве, хоть наБАМ!» «Как к волосочку пригнан волосочек!» «Мужчина, не дадите адресочек?» А я в ответ: «Ну, почему ж не дам...» Два слова о таланте и уме, Чтоб долго не задерживать вниманье. Талант и ум, а также обаянье Он с детства культивировал во мне. Он говорил: «Живи, мой сын, как я, Теряя время, женщин и перчатки. А если где случатся опечатки, Так их исправят в будущем друзья». Так я и буду жить да поживать, И если даже имя не прославлю, Я Б-гу свечку все-таки поставлю За то, что ОН сумел меня зачать.
Василий АРКАНОВ 1993-2003


Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции