ПРОТИВОСТОЯНИЕ

В дни празднования 60-летия Победы в московском Институте искусствознания прошла выставка работ ветерана Великой Отечественной войны, заслуженного художника России Файтеля Мулляра. «Противостояние» — так называлась эта экспозиция, где были представлены работы, написанные художником в суровые дни войны и в счастливые дни возрождения страны из руин. Три года Файтель Лазаревич работал в эпицентре трагических и великих событий — в Сталинграде — и сумел пронзительно и точно передать это в своих глубоких, словно освещенных внутренним светом акварельных полотнах. Его работа «Письмо из Сталинграда в Берлин» в те годы была напечатана во всех ведущих газетах и журналах. Незадолго до открытия выставки в жизни художника произошло еще одно знаменательное событие — вышел сборник его стихов, многие из которых написаны совсем недавно. — Файтель Лазаревич, наверное, ваша выставка получила большой отклик? — В средствах массовой информации — нет, но восторженные отзывы моих друзей и известных искусствоведов мне приятны. Хотя когда ко мне приходят и говорят, что я великий художник, то, мне кажется, это звучит чрезмерно. Я же знаю, кто по-настоящему великий, а кто — невеликий… — Кто же, по-вашему, великий? — Античность, Золотое Возрождение, Рембрандт, Сезанн… Ну а дальше… К авангарду, например, я отношусь так, как написал в своем стихотворении: «в торгующем азарте авангарда»… Когда меня спрашивают о «Черном квадрате» Малевича, я вспоминаю Шагала, который сказал: «Мне хочется на него сесть». Что касается меня, то я вам скажу, что к живописи это никакого отношения не имеет. В то же время Кандинского как художника я принимаю. — Файтель Лазаревич, расскажите, пожалуйста, о своей семье, о детстве. — Я родился в 1911 году в Одессе, на Молдаванке, вырос в религиозной семье. Мой отец был раввином и одновременно кантором. Проводить службу в те годы было невозможно, но когда наступал праздник, запирались ворота, к ним подвигались биндюги, коляски — всё, чтобы уберечься от налетчиков. И отец постился, молился весь день, а вечером пел. Наставления семьи и художественная школа, куда меня приняли без экзаменов, стали основой и началом того кремнистого пути, который я назвал «от первых плачей до любви последней»… — Как отнеслись дома к вашему поступлению в художественную школу? — Представляете себе еврейскую маму?! Я — младший в семье, и меня без экзаменов приняли! Не было места на мне, за которое бы меня не ущипнули, куда не расцеловали. Я вспоминаю 1937 год, когда отец приехал ко мне в Москву (с 30-го года я жил в Москве и работал в архитектурно-художественной мастерской ? 12 Моссовета), — это был страшный год. Умер мой друг Илья Ильф. Уже начались репрессии и расстрелы. И в этом же году приехали из Чехословакии президент Бенеш и министр Масарик и купили через Торговую палату мои иллюстрации к Шолом-Алейхему. В Москве не было знакомых, к которым мой отец не входил бы со словами: «Вы знаете Бенеша и Масарика? Так они купили работы моего сына!» Не до Бенеша тогда было всем и не до Масарика… А отец был настолько взволнован, что когда мы садились в поезд, чтобы ехать в Одессу, он вздумал пойти в буфет. В результате я со всеми вещами и билетами уехал, а он со своими восторгами остался в Москве… В 40-м году я вступил в МОСХ, который сейчас меня, увы, совсем забыл. Но если возьмете любой каталог ХХ века, то увидите там мои работы. Это и бабелевские иллюстрации, и портреты, и воспоминания о Сталинграде. — Файтель Лазаревич, расскажите, пожалуйста, о ком-нибудь из известных писателей, с кем вам лично доводилось встречаться. — Москва подарила мне одну из счастливейших встреч — с произведениями Исаака Бабеля и их автором. Я иллюстрировал все его произведения. В редакции журнала «30 дней» ему показали несколько моих работ. И в его хитроватом прищуре глаз сквозь стекла очков, и в его одобряющей улыбке я увидел высокую оценку своей работы. Позже вдова Бабеля предложила мне выполнить иллюстрации одной тонкой линией, в издательстве «Художественная литература» их видели тоже в черно-белом варианте. Это было заманчивое предложение, но я вижу все, что им написано, только в цвете. Несколько лет назад в Институте искусствознания прошла выставка написанных Мулляром портретов деятелей культуры ХХ века — Мейерхольда, Ахматовой, Пастернака…. Об этой экспозиции известный искусствовед Виктория Лебедева сказала: «Каждый из этих портретов можно характеризовать как яркое, острое высказывание о личности». И сейчас каждое утро Файтеля Лазаревича начинается у мольберта.