МАЭСТРО БЫСТРОГО ФРЕЙЛАХСА

— Чтобы показать вам несколько фото, я вытащил все свои фотоальбомы, — Левон Саркисович начинает экскурсию по собственной квартире. — В моей жизни было много переездов, особо ценные и памятные фотографии уже утеряны. Жаль, конечно. Мне нравится, как у знатных особ принято — на стенах вывешивать все ценные портреты: дедушек, прадедушек, прапрадедушек… И я бы вывесил, ведь мой дед — фигура тоже знатная… — Хотите сказать, вы голубых кровей? — Нет, нет… Был такой министр Лорис-Меликов, по происхождению армянин. И он вызвал к себе в Петербург все обслугу из Армении: нянек, прачек, поварих. В том числе и башмачника, которым и был мой дед Сергей Артемович. — А я читала, что ваши родители прожили всю жизнь в России. — Почти всю. Мои родители поженились в конце 1918-го. Мать с отцом бежали в Россию, в Москву. Дело в том, что революция в Москве или Питере — это одно, а на Кавказе — совсем другое. Мгновенно образовалось множество бандитских группок, которые затеяли передел собственности, и наступило страшное время — настоящая резня. Одно слово — Кавказ! Мой папа был ремесленником, а маме, вчерашней гимназистке, было неполных 16 лет. Мои родители добрались до Самары, и там папа со своими братьями открыл кожевенное производство: они производили кожу и сами шили из нее обувь. В Самаре родились мои старшие брат и сестра. Кстати, однажды, когда я был на гастролях в Самаре, мне показали дом, где жили тогда мои родители, — избушку из трех комнат. В середине дворика — срубленный пень, я понял, что для семьи он служил столом… — Левон Саркисович, а как же вышло, что вашего отца посадили за убийство самого Кирова? — Папа действительно проходил по знаменитому делу об убийстве Кирова. Сталин не любил длинные дела: он сам определял схему расследования, а уже следователи составляли цепочку, которая, по их мнению, вела к убийству Кирова. И в эту цепочку попали аж десять тысяч человек! Среди них — мой папа, который получил десять лет. Как мне рассказывал отец, следователи и сами понимали, что это фикция… А когда папу посадили, первым делом спросили: что вы умеете делать? Так у него в тюрьме появилась своя маленькая мастерская, и со всей округи ему носили на починку ботинки. Папа из тюрьмы даже посылал маме деньги и продукты. Короче, так он просидел года три. Помню, мама хранила вырезку из газеты со статьей под названием «Равняйтесь на Оганезова». И там прописано, что отец, дескать, план какой-то перевыполнил. Потом, в 49-м, его снова посадили, но теперь уже как отца врага народа. Дело в том, что мой брат Аркадий организовал артель по производству галантереи: хорошо зарабатывал, жил широко, стригся в гостинице «Националь» у самого дорогого парикмахера в Москве. Мастер, естественно, был агентом КГБ и донес на моего брата: живет, мол, не по средствам, а значит — английский шпион. Потом рассказывали, он даже над следователем посмеивался: «А почему именно английский? Я и английского-то не знаю — владею немецким и испанским». Тот бурчал в ответ: «Ладно, побудешь английским». То есть они даже не скрывали, что все происходящее — фарс. Вот такая власть была… — Вы как-то тоже обмолвились, что жили «по локоть в черной икре»… — Дело в том, что когда родители уже перебрались в Москву и папа свое отсидел, он много работал: был заведующим обувным ателье в Трехпрудном переулке, прилично зарабатывал. Всегда хорошо одевался. Помню, в моде были полувоенные френчи, хромовые сапоги на толстой подошве и белый воротничок, который мама каждый вечер перед сном ему пришивала. Трогательная картина… Закупал отменные продукты в магазинчике недалеко от Трехпрудного, домой доставлял их всегда на такси — ну не будет же папа на метро ездить! Но доезжал на машине только до угла нашего дома, чтобы соседи не видели, и уже пешком с тяжеленными авоськами подходил к квартире. После частых переездов моим родителям дали участок в Перове и деньги на строительство собственного дома. Папа, соорудив огромный дом, понял, что одна семья там жить не сможет — уж слишком большой. Разделили строение на две части, одну из которых продали. Вот так у нас и появились соседи. Я хорошо помню этих людей, сын которых — герой Советского Союза Натан Стратиевский. Они стали для меня вторыми родителями, я проводил у них очень много времени. Кстати, туда приезжал посланец Любавичского Ребе. Да-да, он к ним заходил… В те времена в Перове и Кускове были домашние синагоги. Идешь по Кусковской улице и слышишь тихую молитву на иврите… (Смеется) Соседи, помню, веселые были: как только праздник какой — песни поют. А я ведь со второго класса учил немецкий и идиш понимал… — Ваши соседи оказали на вас какое-то влияние? — Скажу вам, что не ощущал себя ни армянином, ни евреем. Я принимаю все культуры и религии без исключения. А вот традиции — не все. Ну вот, например, на Северном Кавказе обычай есть: забивают барана, готовят его и хозяин должен каждому дать определенную часть. Хозяин говорит: «А тебе, как уважаемому человеку, даю…» И протягивает мне глаз. Значит, я должен его съесть? — Левон Саркисович, родители не собирались отдать вас в ремесленное училище? Чтоб, так сказать, сын продолжил дело отца? — Нет, мама окончила гимназию, и ей очень хотелось, чтобы дети получили хорошее образование. Была у нас учительница — еще один осколок империи — дочка одного нефтепромышленника из Баку. Помню, она любила рассказывать, как ей каждое утро в спальню приносили букет роз из сада, чтобы она просыпалась от запаха свежих цветов. Но, к сожалению, все хорошее быстро кончается, а плохое остается надолго. Естественно, у нее все отняли, родственников расстреляли… Так вот: она дружила с моей мамой, вместе они играли на гитаре, на мандолине. И однажды эта учительница говорит: «У мальчика хороший слух, его нужно учить». И уже в пять лет я поступил в подготовительный класс Центральной музыкальной школы. Туда далеко не всех принимали. Но у меня врожденная беглость пальцев, а уж о слухе я не говорю: услышав мелодию, мог тут же ее сыграть. — У вас классическое консерваторское образование. Почему же выбрали такой легкий жанр, как эстрада? — В те годы было три места, где можно было работать концертмейстером: Московская филармония, где была своя мафия и куда просто так не брали, — там были очень высокие оклады. Потом — театры, где платили копейки. Кроме, разумеется, Большого. И Москонцерт. Туда я и пошел. В те годы были в моде квартет «Аккорд», Йошпе и Рахимов, Иосиф Кобзон… Так что было с кем работать. — В вашем списке много киноактеров. Чем они вас так привлекали? — С ними можно было на гастроли ездить. Так я мотался по городам с 40-минутными концертами с Гурченко, Голубкиной, Анофриевым. Конечно, халтура, но, понимаете, ведь музыканты получали очень мало и брали свое не качеством, а количеством. Мы, например, за три дня давали 12 концертов, благодаря чему я ни в чем не нуждался. Правда, не умел копить деньги — всегда тратил. Причем не на себя — на друзей… — Левон Саркисович, уютно вам было в тени великих? Никогда не хотели вырваться на первый план? — Я всегда играл очень ярко, тем самым привлекая к себе внимание. Не внешним эффектом, а самой игрой. Поэтому чувствовал и чувствую себя всегда не на вторых, а на первых ролях. — Когда смотришь некоторые телепрограммы, создается впечатление, что нет такой песни, которую вы не знаете. Это правда? — Нет, была пара случаев, когда человек объявлял песню, а я говорил: «Мы ее не знаем, давайте другую». Все знать невозможно. Например, Таривердиева по слуху не сыграешь, как и Дашкевича. Но в принципе, по большому счету, все советские песни делятся на три категории: быстрый фрейлахс, медленный фрейлахс и грустный фрейлахс. — Скажите, тяжело работать с Кобзоном? — Ну, если ему противодействовать, то тяжело, а если выполнять все условия, то очень легко. Иосиф человек прагматичный: хочешь участвовать в его программе — участвуй, хочешь предложить что-то свое — предложи. На логичный совет он всегда согласится. Единственное, во что я не вмешивался никогда: куда ехать на гастроли. Иося обстоятельно продумывает все детали, которые сопровождают его жизнь. — Какая, по-вашему, история ярче всего характеризует Кобзона? — С Иосифом Давыдовичем было много ярких историй. Вот одна из них. Совершенно гениальная, которая подтверждает тот факт, что у Иоси неординарные мозги. Мы в Южной Америке, с гастролями проехали уже несколько стран. Нас возит импресарио, который выплачивает только суточные, а полный расчет обещает в конце турне. И вот последний концерт, а импресарио говорит: дескать, сегодня день зарплаты, и я пойду поменяю нашу местную валюту на доллары. Концерт начался, а Иосенька ходит по коридору, весь в своих мыслях, и вдруг говорит переводчику: «Валя, звони в полицию». Приезжает полицейский, Иося ему заявляет: «У меня есть подозрение, что наш импресарио с нашими деньгами уехал в аэропорт». Полицейский отвечает: если ваши обвинения ложные, мы будем вынуждены посадить вас. Иося согласился. Полицейские едут в аэропорт и находят этого самого импресарио: он, оказывается, уже взял билет в Мексику и ждал самолета с полным чемоданом наших денег… Помню, спросил тогда: «Иося, как же ты догадался?» И знаете, что он мне ответил? Я, говорит, почувствовал. У него есть чутье настоящего бизнесмена и игрока. Он и в карты играет заводно, и в нарды. — Вы работали с Винокуром, которого называют признанным мастером розыгрышей. Можете подтвердить? — Конечно, мы вместе с ним разыгрывали всех подряд. Например, Женьку Мартынова разыграли от нечего делать. Дело было в Мексике. Винокур живет в одном номере отеля, Женька — в другом. Володя звонит к нему в номер и с иностранным акцентом говорит: «Мы узнали, что вы здесь, у нас очень хорошо знают ваши песни и в Мексике вы самый популярный композитор. Мы хотели бы пригласить вас на радио, заплатим денег…» Мартынов просто обалдел. А Винокур спрашивает: «Что-нибудь новое у вас есть?» Женька прямо в трубку начинает петь свои новые песни. Мы на том конце провода просто умираем со смеху. Как же Мартынов расстроился, когда все карты были раскрыты!.. — Читала, что Андрея Миронова эстрадному искусству обучил его отец Александр Менакер. Это так? — Это правда. Дело в том, что Александр Семенович Менакер был человеком очень образованным, всеядным: он писал сценарии, составлял номера совместных номеров с Марией Владимировной. Кстати, до того как женился на Мироновой, Менакер был куплетистом, эстрадным артистом. Так вот: эстрадный опыт тех лет Александр Семенович передал Андрею. Например, был такой спектакль «Интервенция», в котором Андрюша изображал одесского конферансье. Там все подсказано папой, все движения. Так что у Андрюши, кроме образования театрального, было еще и отличное домашнее образование. Поэтому на эстраде, в отличие от многих драматических актеров, он чувствовал себя свободно. — Левон Саркисович, ваша карьера складывалась вполне успешно. Зачем же в свое время в Америку уехали? — Это было начало 90-х, и в России работы почти не было. Вот я и решил уехать в Штаты, тем более что там с трудоустройством было все в порядке. Но решиться на этот шаг меня подтолкнула еще одна мысль. К тому времени в Америке уже жила моя старшая дочка, а младшая была с нами в Москве. И я подумал, что это подходящий момент их соединить. А теперь у меня две дочки живут в Америке: старшая замужем, а младшая учится в аспирантуре. — По вашим стопам они не пошли? — Нет. Но они учились музыке и вполне прилично играют. Кстати, не только музицировать, но и петь, считаю, можно научить любого. Максим Галкин не умел этого, но он решил делать музыкальные пародии, мы с ним репетировали. Через некоторое время его исполнение стало чистеньким. Так что слух — это мышца, которую вполне можно развить. — Как-то вы сказали, что по жене вы еврей… — Это шутка такая. Моя жена — Софья Вениаминовна, теща — Фаина Абрамовна. Так что дочки мои по Галахе — еврейки… Хотя — какие они еврейки. Приношу как-то домой мацу. Спрашивают: «Зачем?» «Как зачем! — удивился я. — Песах же скоро!» Все за них должен помнить!