ФОРМУЛА ЛЮБИМЦЕВА

 Дмитрий ТУЛЬЧИНСКИЙ, Москва
 24 июля 2007
 2872
В Кении, пытаясь подойти ближе к фламинго, он свалился в болото. В Чехии упал в пруд с лебедями. В Израиле долго гонялся за шляпой, сорванной с головы ветром. Рассеянный профессор Паганель? Вот уж вряд ли. Шляпа, лысина и очки не должны вводить в заблуждение. «Натуралист» Павел Любимцев — человек собранный, в высшей степени организованный. Телевидение — сплошной обман? Не совсем так. Одно, по крайней мере, правда — людей он любит гораздо меньше, чем животных.
— Павел Евгеньевич, вам, похоже, удается объять необъятное: и чтец, и жнец, и на дуде игрец. — Да, так сложилось, что я занимаюсь самыми разными делами и, честно говоря, не понимаю, как у меня хватает сил и времени. Если говорить о сферах моей работы, то это следующее. Во-первых, с 1982 года я работаю в Московской государственной филармонии в качестве артиста-чтеца. С 1988-го — преподаю на кафедре актерского мастерства в Театральном институте имени Щукина, в последний год стал еще и заведующим кафедрой. Плюс телевидение, сейчас это передача «Городское путешествие» на канале «Домашний», но скоро будет возобновлен «Натуралист» на «Культуре». В конце 2004 года неожиданно возник и театр. Мой коллега Владимир Владимирович Иванов, замечательный режиссер, педагог, артист-вахтанговец, пригласил меня сыграть роль директора театра в спектакле «Мадемуазель Нитуш». Это очень приятно и, я бы сказал, ко многому обязывает. Потому что для любого выпускника Щукинского училища вахтанговская сцена — это святое. — Итого: четыре относительно разные профессии. Никогда не путаетесь? — Если себя организовывать, то можно распределить все дела. Видимо, у меня к этому есть предрасположенность. — Значит, созданный вами на ТВ образ рассеянного профессора — не более чем игра? — Я не рассеянный совсем… Меня часто спрашивают: кто придумал имидж? Это не имидж, это я, вернее, какая-то часть меня. Говорят: Паганель. Но Паганель описан Жюль Верном совсем иначе: худой, длинный — совершенно другой человек. Кто-то увидел во мне мистера Пиквика — здесь, считаю, есть некое сходство. Сразу скажу: специально имиджем я не занимался. Ну, блуза — потому что толстый, шляпа — потому что лысый, очки — мои. Один мой друг сказал: это та ваша часть, которая более всего импонирует телезрителям и вам самому. — Можете быть жестким, прагматичным, грубым? — Прагматичным — нет, жестким — не знаю. Но я — человек организованный. Стараюсь определенным образом относиться ко всему в жизни. Естественно, к чему-то я отношусь с такой вот нежностью, как к животным, — это абсолютно искренне. А к чему-то — очень нетерпимо, чрезвычайно этого не принимаю. — Что может вывести вас из благодушного состояния? — Ну что — жуткая попса, которая нынче заполонила все, что можно. Разгул непрофессионализма в театре. Агрессивное хамское дилетантство, которое живет в ощущении, что мир начался с него. И я с болью думаю, что будет с выпускниками моего, в частности, курса: куда они пойдут, что будут делать, чем заниматься. Потому что если говорить о том, что сегодня происходит в театре, на телевидении, — это ужас, целенаправленное разрушение той культуры, которая России присуща, которая была и которая пока еще немножко есть. — Вы сами не раз говорили, что телевизор не смотрите. Как же судите о нем? — Ну, какие-то мгновения бывают, этого хватает… Мне не обязательно подробно смотреть наше телевидение, чтобы понять, что оно ужасное. — И на этом ужасном телевидении работаете вы. — Животных вы любите больше, чем людей? — Да. Некоторых людей, конкретных, я очень люблю. Людей в массе — нет. Люди совершают ужасные ошибки, злодеяния бессмысленные. Так что человечество в целом любить очень трудно. Отдельных людей — пожалуйста. Опять-таки, вне зависимости от того, мои ли это друзья или Уильям Шекспир — гениальный драматург. — Не скучно вам в Москве без «Путешествий натуралиста»? — Да я счастлив, что меньше езжу. Я ездить не люблю, никогда об этом не мечтал. Передать вам не могу, как я устал от пяти лет «Натуралиста». — Действительно, вы не получали специального образования по зоологии, скажем, или по географии. Приходилось все изучать на месте? — Нет, не изучать. Конечно, в «Натуралисте» мне приходилось с собой возить много книжек, читать их. Но меня память выручает: то, что я когда-то читал, мне легко восстановить. Хотя иногда ошибки проскальзывали, и это меня очень огорчало. — Если после школы вы поступили в Щукинское училище, получается, мечтали стать знаменитым актером? — Вообще-то знаменитым я стать не мечтал. Известность пришла ко мне случайно, совершенно неожиданно, и никогда я не хотел именно известности. Быть артистом — хотел. Комплексов по поводу того, что я артист не знаменитый, не испытывал. В Ленинграде, в Театре комедии, где я работал у Петра Наумовича Фоменко, играл разные роли. — В основном комедийные? — Да, конечно. Вот такой лирический смешной персонаж: толстый, наивный, в очках. Думаю, если б не был москвичом, может, до сих пор работал бы в Театре комедии. Сейчас в «Мадемуазель Нитуш» я играю, что называется, свою роль — директора театра. Роль небольшая, но в ней есть все для того, чтобы она была заметной. Эффектный музыкальный номер — на мотив арии о клевете из «Севильского цирюльника» (что, кстати, для меня всегда тревожно, потому что партия написана для баса, а у меня тенор). Смешная интермедия, которую когда-то для старой «Мадемуазель Нитуш» в 1944 году написал Николай Эрдман. Есть и моя персональная реприза, возникшая случайно — она была в тексте: когда директор театра узнает, что юная дебютантка берет себе псевдоним Мадемуазель Лисичка, то говорит: «Ну да, конечно, на сцене успех имеют именно животные». Когда мы с В. В. Ивановым наткнулись на эту фразу, то поняли, что это привет от «Натуралиста». И фразу несколько изменили: «Как правило, животные имеют на сцене успех… — в зале хохот и аплодисменты, — я-то это знаю точно», — в зале хохот и аплодисменты. Такую роль играть очень приятно… — Тяжело было найти себя? Или, может, подсказал кто: Любимцев, попробуй-ка в чтецы? — Нужно прислушаться, куда ведет жизнь, и двигаться в самом разумном направлении. Я всегда чтецкое дело любил, учителем моим был Яков Михайлович Смоленский — замечательный чтец, чудный педагог и человек. Он мне во многом помог, порекомендовав в литературно-чтецкий отдел Московской филармонии. Без Якова Михайловича, может, ничего бы и не было. Но я понимал, что это не случайно, что именно к этому у меня есть способности, что можно попробовать этим заниматься. Так и оказалось… А Любимцевым, к слову, меня никто не называл, потому что Любимцевым я тогда не был… — Действительно. Почему же пришлось из Либермана сделаться Любимцевым? С прежней фамилией у вас были проблемы? — Никаких проблем не было. Просто это традиция, существующая давно, — на русской сцене должны играть артисты с русскими фамилиями. — Гафт, Ширвиндт, Джигарханян… — Это позже, а если говорить о старом театре, то, например, настоящая фамилия Леонида Мироновича Леонидова, великого трагика Московского художественного театра, — Вольфензон. Ольга Николаевна Андровская на самом деле — Шульц. Цецилия Львовна Мансурова — Воллерштейн, Анатолий Иосифович Горюнов — Бендель. А Рубен Николаевич Симонов все-таки Симонян. И вот, став актером Театра комедии, я пришел к Фоменко и сказал, что хотел бы взять псевдоним, и, если перевести фамилию «Либерман», получается «Любимов». На что Петр Наумович, мерцая глазами и ухмыляясь в усы, сказал: «Знаете что, Павел Евгеньевич, Любимовых много, и почти все они — бывшие Либерманы. Поэтому давайте возьмем фамилию Любимцев. Такой фамилии нет, и для комика она хорошая». Таким вот все и возникло. — Родители не возмутились, когда их сын принял решение назваться Любимцевым? — Нет, конечно. Кроме того, свою фамилию я не менял: в паспорте остался Либерманом. Ни фамилию, ни происхождение я никогда ни от кого не скрываю. — Ваши родители, если не ошибаюсь, — профессура Гнесинки? — Да. Папа, к сожалению, уже умер. А мама здравствует и работает до сих пор, хотя ей уже идет 83-й год. — Как же вам удалось ускользнуть от музыки? На скрипочке в детстве разве не играли? — Не на скрипочке, а немножко на рояле. Но родители не настаивали на этом пути. Во-первых, потому что понимали, что жизнь музыканта — нелегкая. Во-вторых, потому что я действительно не хотел им становиться. И папа мой покойный мне как-то сказал: «Если бы у тебя были похуже наклонности, из тебя мог бы выйти законченный бандит. Потому что ты всегда делал только то, что хотел». Это, в общем, так. И в этом смысле, возвращаясь к теме моей судьбы, мне, конечно, очень повезло: не приходится пока, слава Б-гу, заниматься тем, что мне не нравится или неинтересно. И это, считаю, главное счастье моей жизни.


Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции