Всплывшая Атлантида

— Как вы, ученый и поэт, еще и на телевидение попали? — Никогда не называю себя ученым и поэтом. Как-то это самонадеянно очень. Я — научный работник и пишу стихи. А идея передачи изначально принадлежит одной знакомой журналистке. Она предложила сделать серию фильмов на основе моих научно-популярных статей и бесед. Никто, конечно, не подозревал, что из этого может вырасти такой солидный сериал. 26 фильмов уже показали и сейчас готовим еще 8. — Темы, кстати, у вас не чисто научные: десять египетских казней, Содом и Гоморра… — Мы сразу решили подбирать темы, которые волнуют не только узкий круг ученых, но и всех людей. Меня, как человека, занимающегося наукой, это и привлекает. В фильме, в отличие от статьи, можно ставить не чисто научные вопросы. — Например, о существовании Атлантиды? — Верно. Раньше я думал, что все это байки, ерунда. Но в свое время, погрузившись в Атлантике на вершину подводной горы Ампер и найдя на ней странные сооружения, похожие на развалины, задумался. Попытался создать геофизическую модель гибели Атлантиды. Не знаю, может быть, на старости лет у меня поехала крыша… что не исключено. (Смеется.) Мой любимый Александр Грин писал, что детство живет в человеке до седых волос. Неправда. Волос у меня уже нет, а детство только просыпается. И мне не стыдно. — Коллеги не воспринимают ваши фильмы как издевку над серьезной наукой? — В том-то и дело, что главное для меня — абсолютная корректность с точки зрения науки. Чтобы никто из самых крупных специалистов не смог обвинить ни один фильм в шарлатанстве. — Получается? — Судя по отзывам коллег — да. Кстати, сейчас большинство научно-популярных программ делают журналисты. Они заботятся только о том, чтобы чем-то ошарашить зрителей, а никак не о корректности. — А еще многие программы очень скучные: сидят два человека и долго… — …и нудно разговаривают! Такое было, к примеру, у Гордона. Но задача-то не отпугнуть зрителя сложными терминами, а, наоборот, привлечь. Именно поэтому мы решили говорить только понятным языком. К тому же в отличие от передачи «Очевидное — невероятное» уважаемого и любимого мною Сергея Петровича Капицы, у нас есть кинематографический элемент. Зрительный ряд, а не просто говорящие головы в кадре. — Как же вы без сложных терминов обходитесь? Гости — сплошь ученые. — Стараюсь формулировать вопрос так, чтобы гость был вынужден отвечать простым языком. И вообще, считаю, что как бы ни были сложны научные идеи, их нужно излагать просто. Если человек не может этого сделать, значит, в его науке что-то не так. Чем она менее совершенна, тем гуще ее обставляют сложными терминами. Медики, например, употребляют латынь, если с пациентом дела совсем плохи — чтобы не догадался. — Ваши библейские сюжеты не вызвали резонанс в религиозных кругах? — Вызвали. В ортодоксальных. Речь шла о гибели войска фараона, описанной в Библии. Я считаю, что это доскональное описание цунами. Меня обвинили в кощунственном предположении, что это не чудо. Но почему Б-гу не устроить чудо так, чтобы мы смогли найти ему разумное объяснение? Кстати, в фильме выступал раввин, который со мной спорил. Всегда стараемся столкнуть две точки зрения. — В спорах рождается истина? — Мы ставим вопросы, а не решаем. Наука не всесильна. Кто-то говорит, что Санкт-Петербург утонет, в Черном море взорвется сероводород, а химическое оружие гитлеровского рейха, затопленное в Балтийском море, приведет к экологической катастрофе, — другие с этим спорят. Но после фильма о Балтике нашему институту стали предлагать деньги на исследования. — В процессе съемок вы, случаем, не сделали какое-нибудь открытие? — После фильма «Когда наступит конец света?» я написал несколько научных статей о том, что инверсии магнитного поля Земли могут привести к глобальным катастрофам. И периодически они происходили, отбрасывая эволюцию далеко назад. Сейчас мы вместе с профессором Гарвардского университета Шахновичем пытаемся исследовать эту проблему. До фильма я бы ни за что не осмелился выступить с такой статьей. Засмеяли бы. Но фильм поднял этот вопрос на уровень науки. — Так когда наступит конец света? — Не знаю, и никто не знает. Через сотни тысяч лет или завтра. Так что своим студентам я говорю: можете уходить с моих лекций и срочно заниматься любовью. — О чем сейчас снимаете? — Нужно ли человеку бессмертие. Будем беседовать с профессором Владимиром Петровичем Скулачевым, который как будто нашел ген бессмертия, о том, не приведет ли долголетие к вымиранию человечества. Ведь население постареет. И какое долголетие нужно людям — биологическое или творческое? — Кстати, о творчестве. Правда, что несколько песен вы написали специально для своего цикла? — Совершенно верно — около десятка. В каждом фильме обязательно звучит одна из моих песен: они разбавляют научные рассуждения, дают больше воздуха. А общую идеологию отражает песня «Атланты». Кстати, название для передачи придумал не я. Но оно гораздо удачней того, что я сам хотел предложить. — Что сейчас происходит с авторской песней? Говорят, она умерла. Но молодые исполнители тоже называют себя бардами. — Авторская песня была разделом русской литературы. «Поэт с гитарой в руках» — как говорил Булат Окуджава. Барды были прежде всего литераторами: сам Окуджава, Галич, Высоцкий, Визбор, Анчаров, Новелла Матвеева, мой друг Юлий Ким. Это поколение ушло. А то, что пришло на смену сегодня, — самодеятельная эстрада и к литературе отношения не имеет. Хотя иногда встречаются интересные тексты и незаурядные исполнители. Недавно я был председателем жюри фестиваля «Петербургский аккорд», и несколько человек меня порадовали, например, Ольга Чикина из Подмосковья. Есть и другие талантливые авторы. — Как вы считаете, русский рок действительно вырос из авторской песни? — Я, кстати, не противник рока, как раз наоборот — большой поклонник Гарика Сукачева, Юрия Шевчука. Но, думаю, пошел он все-таки от рока вообще. Потому что определяющую роль в нем играют музыка, ритм, а не текст. Хотя стык рока и авторской песни мне кажется очень интересным и перспективным направлением. Это будет уже другая модификация звучащей поэзии. — Ваша популярность как барда помогает вам в научной работе? — Иногда мне удается решить организационные вопросы, по которым просто так со мной бы никто из высокого начальства не стал разговаривать. А так говорят: «Конечно! Поможем, чем можем!» — Коллеги не относились сомнительно к вам из-за вашего поэтического хобби? — Еще как относились. Профессор, принимавший у меня кандидатскую диссертацию к защите в МГУ, сказал: «Это тот самый, который песни пишет? Да он же легкомысленный человек! Как он сможет сделать что-нибудь серьезное в науке?!» Но такое отношение быстро прошло. Потому что кроме 250 песен у меня есть примерно столько же научных работ. Так что теперь мне никого ни в чем не нужно убеждать.