Древнерусский еврей Павел Антокольский

 Юрий Безелянский
 6 июня 2008
 9662
Есть поэты, которые остаются молодыми и в старости. И их отчаянное ребячество удивительно уживается с горькой и печальной мудростью. Именно таким был Павел Антокольский. Он родился 19 июня (1 июля) 1896 года в С.-Петербурге. В Библиографическом словаре русских писателей XX века (1927) было написано, что Антокольский родился в семье помощника присяжного поверенного еврейского происхождения. Долгие годы в СССР на еврейство было наложено табу: евреи есть, а вроде бы их нет…

Есть поэты, которые остаются молодыми и в старости. И их отчаянное ребячество удивительно уживается с горькой и печальной мудростью. Именно таким был Павел Антокольский.

Павел Григорьевич Антокольский родился 19 июня (1 июля) 1896 года в С.-Петербурге. В Библиографическом словаре русских писателей XX века (1927) было написано, что Антокольский родился в семье помощника присяжного поверенного еврейского происхождения. Долгие годы в СССР на еврейство было наложено табу: евреи есть и вроде бы их нет. Ярослав Смеляков посвятил Антокольскому такие строки:

Сам я знаю, что горечь

есть в улыбке моей.

Здравствуй, Павел Григорьич,

древнерусский еврей...

«Древнерусский» — потому что был продолжателем классической русской литературы. А еврейство ему припомнили в годы гонения на космополитов.

С детства Павел Антокольский увлекался рисованием, позже оформлял даже некоторые свои книги. Семья переехала в Москву в 1904 году. После окончания гимназии Антокольский посещал лекции в Народном университете имени Шанявского, затем поступил на юридический факультет Московского университета, но не окончил его. Пылкий еврейский юноша забросил юриспруденцию, и его охватило новое страстное увлечение — театр. Играл в любительских труппах, сочинял пьесы и немало лет был связан с театром Евгения Вахтангова. Параллельно шло и другое увлечение — литературой. В «Кафе поэтов» на Тверской в 1920 году Антокольский познакомился с Валерием Брюсовым, и тот благословил молодого поэта и напечатал несколько его стихотворений в альманахе «Художественное слово». Затем последовали публикации в журналах «Театр и студия», «Красная новь», «Ковш», «Искусство трудящимся», «Стык» и т.д. Антокольский переработал для театра «Разбойников» Шиллера и «Марион де Лорм» Гюго.

Его кумиром был Блок. Близкими себе по духу он считал Шекспира, Гюго, Уэллса, Брюсова, Пастернака и Маяковского.

В 1923 и 1928 году Антокольский побывал в Швеции, Германии и Франции и «отравился» Западом. Европа и ее богатейшая история стали надолго темами творчества Антокольского.

В 1925 году появилось его знаменитое стихотворение «Санкюлот»:

Был в Париже голод. По-над глубью

Узких улиц мчался перекат

Ярости. Гремела канонада.

Стекла били, жуть была — что надо!

О свободе в Якобинском клубе

Распинался бледный адвокат.

Я пришел к нему, сказал: «довольно,

Сударь! Равенство полно красы.

Только по какой линейке школьной

Нам равнять горбы или носы?

Так пускай торчат; хоть в беспорядке

Головы на пиках! А еще —

Не читайте, сударь, по тетрадке.

Куй, пока железо горячо!»...

Громкий и шокирующий «Санкюлот» Антокольского вызвал многочисленные пародии.

В книге «Алмазный мой венец» Валентин Катаев не мог обойти стороной Павла Антокольского и вывел его на своих страницах под образом Арлекина с экстравагантными фигурами мифологии и истории. «Действующие лица» (1932) — так называлась одна из книг Антокольского. Действительно, разных лиц в поэзии Антокольского было множество, и все преимущественно западные, и опять же признание: «Мой сверстник, мой сон, мой Париж». Так что было за что бить Антокольского в годы борьбы с космополитизмом.

Лев Озеров вспоминал: «Природный дар красноречия. Развитый общением, трибуной, частым чтением стихов. Собеседованиями на темы поэзии и театра. Еще более — самим театром. Голос громкий, жест, за которым неизменно — «оратор римский говорил». Желание быть выше своего роста выбрасывало руку вперед, вернее, кулак ввысь, как можно выше. В нем жили Барбье и Гюго. Еще глубже в историю — Вийон, якобинец, санкюлот. Не знаю, обучался ли он искусству риторики, но владел он этим исчезающим искусством красноречия с завидным умением. В нем было развито импровизаторское начало. Идет к трибуне, сияя карими пронзительными глазами, под которыми всегда были темно-фиолетовые круги бессонницы и усталости, устраняемой изрядными порциями кофе или водки. Он часто загорался. По поводу и без повода. Он редко не был возбужден. В состоянии покоя и благодушия его застать было невозможно. Порой это напоминало театр. Чаще всего театр. Он играл принцессу Турандот своей жизни...»

Друзья! Мы живем на зеленой земле.

Пируем в ночах. Истлеваем в золе.

Неситесь, планеты, неситесь,

Неситесь!

Ничем не насытясь,

Мы сгинем во мгле.

Павел Антокольский и несся по жизни, никак ею не насыщаясь. Он много писал и много издавал, занимался переводами. Хрестоматийными стали его переводы Чиковани, Тициана Табидзе, Миколы Бажана, Первомайского, Чаренца, Самеда Вургуна. В 1938 году издал книгу «Пушкинский год». На войне был военным корреспондентом. В 1942 году на фронте погиб его единственный сын Владимир. Ему посвятил поэт поэму «Сын» (1943) —

Я не знаю, будет ли свиданье,

Знаю только, что не кончен бой.

Оба мы — песчинки, в мирозданье.

Больше мы не встретимся с тобой...

Помимо стихов, Антокольский писал статьи, рассказы, эссе. В «Сказках времени» (1971) он писал о Пушкине и Гоголе, Блоке и Брюсове, Вахтангове и Цветаевой... Арсению Тарковскому Антокольский рассказывал, как в Париже Марина Цветаева подарила ему свою книгу с надписью из Рильке: «Прошлое еще предстоит». «Всю жизнь ломаю голову, — признавался Антокольский. — Не могу понять, что это значит».

Ломать голову надо было и в настоящем: как жить? И следует отметить, что Антокольский принадлежал к тем немногим писателям, кто ухитрялся творить хорошо и в плохое время, он старался соблюдать человеческую этику, насколько это было возможно. Он мог себе позволить на предложение подписать какую-то дурно пахнущую бумагу крикнуть в телефонную трубку: «Антокольский умер!»

Белла Ахмадулина вспоминает: «В 1970 году Павел Григорьевич мне сказал: «Я хочу тебя спросить». — «Спрашивайте, Павел Григорьевич». — «Я хочу выйти из партии». — «Из какой?» — «А ты не знаешь? Из коммунистической. Я от них устал. Не могу больше». — «Павел Григорьевич, умоляю, не делайте этого, я тоже устала — за меньшее время».

Свою жену, Зою Бажанову, артистку театра Вахтангова, Павел Антокольский любил. Она была хозяйкой его очага, источником радушия и света. Нежно заботилась о нем. Когда однажды ее попросили уговорить мужа снять подпись под одним обращением к властям под угрозой неподключения строящегося лифта, она решительно сказала: «Этого не будет: подпись останется. А без лифта как-нибудь проживем». Когда она умерла, Антокольский написал щемящую поэму «Зоя Бажанова», где были и такие строки:

Прости за то, что я так стар,

так нищ, и одичал, и сгорблен.

И все же выдержал удар

и не задохся в душной скорби.

Он жил взахлеб. На полную катушку. Был легким, стремительным и богемным: бабочка вместо галстука, трубка вместо сигареты. Оглядываясь на прошлое, на сталинские времена, писал:

Мы все, лауреаты премий,

Врученных в честь его,

Спокойно шедшие сквозь время,

Которое мертво;

Мы все, его однополчане,

Молчавшие, когда

Росла из нашего молчанья

Народная беда;

Таившиеся друг от друга,

Не спавшие ночей,

Когда из нашего же круга

Он делал палачей...

В палачи вышли другие. Антокольский был чист. Его интересовала только литература. Он был мостом между старшим и молодым поколением русских поэтов. Знал и слышал Маяковского и Есенина, дружил с Тихоновым и Заболоцким, стал учителем для Михаила Луконина, Семена Гудзенко, Александра Межирова, Беллы Ахмадулиной, Евгения Евтушенко. А до них ввел в литературу Симонова, Алигер, Матусовского и Долматовского. Он был добр и независтлив, что не так уж часто бывает в литературном цеху.

В одном из своих стихотворений Антокольский писал:

Я, современник стольких катастроф,

Жил-поживал, а в общем жив-здоров...

Но это жив-здоров было до поры до времени. 9 октября 1978 года Павел Григорьевич Антокольский умер, в возрасте 82 лет. Нагибин отметил в своем дневнике: «Он давно уже был очень плох: мозговые явления, чудовищная эмфизема, пробитое инфарктом, изношенное сердце, бездействующий желудок — в нем не осталось ни одной здоровой точки, но он знал часы просвета, что-то читал, даже какую-то работу делал — разбирал рукописи и т.п. Само умирание не было особенно долгим, но мучительным ... Он умолял врачей дать ему болеутоляющее или сильное снотворное. «Зачем вы мучаете несчастного старика? Как вам не совестно?» — кричал Павел Григорьевич. Но те хранили верность врачебной этике»...

Антокольский не дотянул трех месяцев до 83 лет. Он прожил на редкость счастливую жизнь: без тюрьмы, без сумы, в известности, пришедшей рано, в единодушном признании (с одной маленькой осечкой в период космополитизма), во всеобщей любви. Поверхностный, талантливый, ничем всерьез не омраченный, послушный властям без малейшего насилия над своей сутью, с жадным вкусом к жизни, людям, книгам, неразборчивый и отходчивый, он являл собою в наше мрачное и тягостное время некое праздничное чудо.

Павел Григорьевич Антокольский писал: «Я завещаю правнукам записки». Главное, чтобы правнуки их прочли.



Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции