Коллекция личностей

Стайка молодых людей из деревни, что на юге Молдавии, где в сентябре 1963-го, мы, студенты-первокурсники кишиневского университета, отрабатывали на уборке винограда, затаив дыхание и буквально раскрыв рты, слушала нашего толстячка-однокурсника Вовку Беккера.
Он пел и про полночный троллейбус, и про Ваньку Морозова, и про комсомольскую богиню, и, конечно, про Арбат. Он пел подряд, как по оглавлению в книге, все песни, которые в те годы были записаны на ту легендарную магнитофонную пленку, которая неведомыми путями странствовала из города в город громадного СССР.
Вечером «местные» в знак благодарности за Вовкин концерт принесли нам, «городским», гонорар — громадную бутыль самогона.
Потом уже много раз мне доводилось слышать песни Булата Шалвовича в исполнении разных людей, иногда очень талантливом. Еще в студенческие годы, проживая уже в Ленинграде, с боями продирался на спектакль «Зримая песня», в котором песни Окуджавы обрели сценическую жизнь.
Но первая с ним встреча произошла только в январе 1985 года.
В тот период Окуджава жил на даче академического поселка в подмосковной деревне Салослово. Рядом, в деревне Большое Сареево, находилась метеостанция, на которой работал мой хороший знакомый, Саша Сидельников, страстный поклонник театра и литературы. Ему и пришла в голову мысль пригласить в гости на метеостанцию Булата Шалвовича.
Скорее всего, эта затея не увенчалась бы успехом, если бы не Сашино знакомство с салословским сантехником. Только он почему-то знал, когда бывает на даче Окуджава. Благодаря его протекции и состоялась памятная встреча.
Автограф на книге стихов Булата Шалвовича подтверждает, что тот импровизированный концерт состоялся 29 января 1985 года.
Как назло, снег в тот день шел, не переставая, к вечеру и вовсе поднялась метель. Надо ли говорить, что небольшая комната, что-то вроде красного уголка метеостанции, была заполнена до отказа. Собрались работники метеостанции, «местные» сареевские и, как водится, всевозможные друзья-знакомые. Волновались, обсуждали: приедет — не приедет. Погода внушала опасения.
Но вскоре, хоть и с небольшим опозданием, по красному уголку зашелестело, совсем, как в чеховском «Вишневом саде»: «Вот, кажется, едут…»
Спустя минуту вошел Окуджава. На нем, поверх традиционного черного кожаного пиджака, была надета черная телогрейка. Очень аккуратная, практически новая. Снял ее Булат Шалвович не сразу. А когда все же ее скинул, — он в этой комнате уже был своим. Но об этом я подумал уже потом, когда поздно ночью возвращался домой. Возможно, это мне только показалось…
А тогда, с момента появления Окуджавы, кроме естественного желания услышать, наконец, «живьем» его голос, меня не покидала мысль, как исхитриться, чтобы в полумраке той комнаты сделать хотя бы одну фотографию.
Сидел я впереди, на весьма почетном месте, но это только вредило делу. При первом же щелчке моего «Зенита» Окуджава так посмотрел в мою сторону, что аппарат чуть не выпал из рук. Но страсть пересилила смущение, и рефлекторно я нажал на спуск еще раз. Больше — не снимал. Это могло показаться бестактным вызовом.
К счастью, повезло — старичок «Зенит» не подвел. С тех пор хранятся в моем архиве две фотографии Булата Окуджавы. Одну из них я и представлю.
А та встреча с Булатом Шалвовичем прошла очень интересно. «Деревенские» оказались очень интеллигентными и умными людьми. Пел Окуджава много и с удовольствием, потом отвечал на вопросы.
А теперь — о втором гонораре. В те годы довольно приличные денежные вознаграждения актеров за подобные «встречи со зрителями» становились нормой, хотя и не совсем законной. Не хотелось бы никого обижать, как говорит известный тележурналист, но мне всегда казалось, что это глупость — запрещать платить артистам за их труд.
Вот и Булат Шалвович после концерта получил свой гонорар: банку красной икры, свежие (из местных парников) огурцы и помидоры.
И никаких денег, помните, как Вовка Беккер.