«Сын раввина»

«В государстве Российском есть два человека, обязанные служить до самой смерти: я и ты», — говорил графу Егору Францевичу Канкрину (1774–1845) император Николай I. И в такой высокой оценке деятельности сего государственного мужа царь был не одинок. Заслуги графа признавались, да и сейчас признаются всеми, ведь более чем за 20 лет на посту министра финансов России Канкрин сделался человеком незаменимым для державы: он остановил инфляцию, добился бездефицитности бюджета, укрепил рубль, способствовал развитию отечественной промышленности. 
Родился он в г. Ганау (земля Гессен, Германия), исповедовал лютеранство и своей наружностью походил на натурального пруссака; по-русски говорил с сильным немецким акцентом, да и писал грамотно только на родном языке. Его всегда и воспринимали как этнического немца. И не случайно, что и сегодня он включен в авторитетный справочник «Немцы России» (т. 2, М., 2004, с. 26–27). 
Но бдительных национал-патриотов, поднаторевших в разоблачениях тайных евреев, не проведешь! Антисемит-почвенник А. Дикий объявляет, что Канкрин, оказывается, не кто иной, как «сын литовского раввина». К нему присоединяется и А. Солженицын, который в своей книге «Двести лет вместе» (т. 1, с. 281) также аттестует этого николаевского министра «сыном раввина».
В действительности же отец нашего героя Франц Людвиг Канкрин ни к иудаизму, ни к Литве никакого отношения не имел. А между тем его почитают «очень видным деятелем своего времени». И славу он себе снискал на научном и писательском поприще — предавал тиснению собственные сочинения по технологии, архитектуре, горному делу, юридическим вопросам и т.д. При этом он был настолько плодовит, что изданные им многочисленные труды могли бы составить небольшую библиотеку. Какое-то время он заведовал горным, соляным и строительным делом при всевозможных курфюрстах и маркграфах различных германских дворов (коих тогда насчитывалось около сотни!), причем из-за своего строптивого нрава долго на одном месте не задерживался. Наконец в 1783 году он, благодаря своей громкой известности, с почетом был принят на российскую службу, где получил и большой оклад, и высокий чин действительного статского советника, и важный пост директора солеваренных заводов, а впоследствии стал и членом Горной коллегии...
Но, надо признать, подозрение, что Канкрин еврей, не лишено оснований. Только раввином был не отец, а дед Егора Францевича. Осведомленный современник Ф. Вигель, говоря об этом, замечает: «Наука была наследственное имущество в его (Канкрина. — Л.Б.) семействе. Дед его, раввин Канкринус, принявший не во святом, а в реформатском крещении имя Людовик, весьма известен был не целому, а всему немецкому ученому миру». Версии о еврейском происхождении Канкриных придерживаются и А. Рибопьер в своих «Записках», и Б. Дизраэли в своем знаменитом романе «Конингсби». А современный историк В. Новиков уточняет, что основатель рода, еврей Канкринус, также жительствовал в земле Гессен, и христианство вкупе с новым именем он принял в первой трети XVIII века.
Потому, по-видимому, Егору Канкрину (как, впрочем, и его отцу) были неведомы и иудейская религия, и идишская культура. И, понятно, сам он не сознавал свою принадлежность к народу Израиля. Но означает ли это, что ему не была свойственна еврейская ментальность? Ответ на этот вопрос мы и попытаемся дать в настоящей статье. Для начала же ограничимся указанием Ф. Вигеля, что «несмотря на то, что он (Егор Канкрин. — Л.Б.) любил выдавать себя за немца... живость другого (еврейского. — Л.Б.) происхождения проявлялась не в действиях, не в поступи его, а в речах: он был чрезвычайно остер».
Именно эта «чрезвычайная острота» (наследственная черта Канкриных) проявилась у Егора еще в отроческие годы. В этом отношении несомненное влияние на него оказал Франц Канкрин: пристрастив сына к техническим дисциплинам и юриспруденции, он обострил его восприимчивый ум. Егор легко и жадно учится, ухватывая на лету самую суть рассматриваемого вопроса. Получив в гимназии г. Ганау классическое образование (он и в зрелые годы «знал довольно по латыни»), Канкрин поступает сначала в Гессенский университет, но затем, не довольствуясь качеством преподавания в нем, — в Марбургский университет, который блестяще оканчивает в 1794 году. К студенческим годам относится и первая проба пера Егора — «Дагобер, роман из теперешней войны за освобождение». Не будем пересказывать фабулу сего опуса. Скажем лишь, что она вполне традиционна и, как это всегда бывает в романах, замешана на любви. Чрезвычайно интересна представленная здесь характеристика философии И. Канта, относительно коей автор говорит, что хотя она и не открывает истины, однако же являет собой гениальный прорыв в этом направлении, а потому возбуждает к себе сочувствие. Уже тогда Канкрин заявил о себе как истый государственник, подчеркнув в романе, что усилия любого правительства должны быть направлены прежде всего к достижению процветания и величия страны.
После окончания университета Егору не удалось найти работу на родине, и в 1798 году он подался в Россию, куда зазвал его отец. Однако, из-за неуступчивости характеров обоих Канкриных, с отцом они вскоре повздорили, и наш герой остался без средств к существованию. Обосновавшись в Петербурге, он, хотя и был пожалован немалым чином — надворного советника, не получил ни должности, ни места. Не зная русского языка, без связей, Егор не гнушался тогда никакой работой: пробовал заниматься репетиторством, был комиссионером, работал бухгалтером у богатого откупщика. Одно время он был секретарем у еврея-предпринимателя Абрама Перетца. Почти три года Канкрин-младший прожил в глубокой бедности, и именно в это время в нем выработалась привычка к бережливости, к простому, умеренному образу жизни, что будет потом так резко выделять его среди других высших сановников империи. Экономность (если не сказать скупость) проявится вполне и тогда, когда он будет облечен властью: так, став министром, он запретит употребление дорогостоящего сургуча, заменив его более дешевым клейстером, что вызовет банкротство нескольких сургучных фабрик. Впрочем, в нем не было душевной черствости, сего отличительного признака скупца, напротив, он всегда был готов прийти на помощь бедным и нуждавшимся, ибо сам все это пережил и выстрадал.
В 1800 году Фортуна наконец улыбнулась Егору: он составил записку об улучшении овцеводства в России, которая понравилась вице-канцлеру графу 
И.А. Остерману. Благодаря его покровительству, он был назначен сначала помощником к своему отцу на солеваренные заводы, а в 1803 году переведен в Министерство внутренних дел, в Экспедицию государственных имуществ. Знания, распорядительность, деловая хватка сочетались в Канкрине с подкупающей простотой в обращении, что обеспечило ему и уважение коллег, и быстрый служебный рост: уже через шесть лет он получил чин статского советника. Подобный карьерный взлет был тем более примечателен, что Канкрин никогда не проявлял низкопоклонства и угодничества перед начальством. Показателен в этом отношении эпизод с известным временщиком графом А. Аракчеевым. Последний вызвал Канкрина к себе и, обратившись к нему на «ты», предложил решить ряд вопросов по лесоустройству в своем имении. Канкрин выслушал его, ничего не сказал, повернулся к нему спиной и вышел вон. Тогда Аракчеев потребовал, чтобы министр внутренних дел прикомандировал к нему Канкрина официально. И всесильный Аракчеев извлек урок из демарша сего чиновника: он вдруг пригласил Канкрина отобедать вместе и на этот раз, равно как и впредь, обращался с ним уже любезно и предупредительно. 
Занимаясь ревизией и устройством лесного хозяйства и соляных промыслов, Егор Францевич по долгу службы объездил многие губернии, в том числе и так называемую российскую глубинку. Он внимательно знакомился с естественными богатствами своей новой родины, с ее великим народом. По его собственному признанию, он искренне полюбил этот народ и его язык. Современники свидетельствуют: в своей речи Канкрин часто сыпал меткими русскими пословицами, что в сочетании с не вполне правильной грамматикой производило забавное впечатление.
В 1809 году Канкрин публикует труд «Отрывки, касающиеся военного искусства с точки зрения военной философии», выдержавший два издания. В этой работе он высказал мысль, что во время войны государство должно использовать как свое преимущество географические факторы: обширность территории, протяженность коммуникаций, суровость климата и т.д. Труд сей вызвал большой интерес в военных кругах, где тогда живо дебатировался вопрос, какой должна быть возможная война с Наполеоном — наступательной или оборонительной. Внимание к автору «Отрывков...» проявили тогда и военный министр М. Барклай де Толли, и военный теоретик генерал К. Пфуль, и сам император Александр I, который получил о Канкрине такую справку: «знающий и способный человек, но с плохим характером».
Егора Францевича тут же привлекли к разработке планов будущей войны, в коей вопросы снабжения играли большую роль. В 1811 году его назначают помощником генерал-провиантмейстера с чином действительного статского советника, а в самом начале войны — генерал-интендантом всех действующих войск. Отметим также, что под руководством Канкрина провиант для русской армии бесперебойно поставляли предприниматели-евреи Николай и Людвиг Штиглицы, а также Абрам Перетц, впоследствии разорившийся на этих поставках. Это благодаря энергии и организаторскому таланту Канкрина русская армия в ходе военных действий была хорошо материально обеспечена, и в этом отношении война 1812–1815 годов выгодно отличалась от последующих, например, Крымской, когда из-за казнокрадства и злоупотреблений чиновников солдаты часто оставались без хлеба и в гнилых сапогах. При этом расходы на содержание войск, произведенные Канкриным, поражают своей скромностью — 157,5 миллионов руб. за три года войны (напомним, что один только первый год Крымской кампании обошелся России в 300 миллионов руб.). Определяющую роль в этом сыграла безупречная честность самого генерал-интенданта. Ведь, будучи бесконтрольным хозяином армейских денег, он мог бы получить при расчете миллионные взятки. Канкрин же, наоборот, проделал скрупулезнейшую работу по проверке счетов и уплатил по ним только одну шестую часть, доказав, что все остальные претензии незаконны. 
Способности Егора Францевича высоко ценил М.И. Кутузов, который пользовался его советами и нередко поддерживал его предложения. Особенно восхищала фельдмаршала изумительная способность Канкрина обеспечить снабжение частей в, казалось бы, безвыходных ситуациях. Так, в мае 1813 года, когда в дни тяжелейшего сражения в Бауцене (Саксония) на узком участке фронта сосредоточилось около 200 тысяч союзных войск, Александр I, посетовав на архитрудное положение, лично обратился за помощью к Канкрину. И надо отдать должное генерал-интенданту — он с блеском справился с поставленной задачей: провиант к месту назначения был доставлен. 
Именно Кутузов спас Канкрина, когда последнему грозила неминуемая отставка. Как-то Егор Францевич заступился за жителей одного немецкого городка, страдавших от бесчинств союзных войск, чем навлек на себя гнев великого князя Константина. Инцидент уладил фельдмаршал, заявивший великому князю: «Если вы будете устранять людей, мне крайне нужных, таких, которых нельзя приобрести и за миллионы, то я сам не могу оставаться в должности». За заслуги перед Россией во время войны 1812–1815 годов Егор Канкрин был награжден орденом Св. Анны I степени. 
По окончании войны Канкрин какое-то время остался не у дел — он числился лишь членом Военного совета без определенных обязанностей. В 1816 году он женится на Е.З. Муравьевой, двоюродной сестре будущего декабриста Сергея Муравьева-Апостола, с которой познакомился на балу при штабе М. Барклая де Толли. Брак этот был очень счастливым: Екатерина Захаровна стала и музой, и верной помощницей своему неутомимому супругу. У них родилось четверо сыновей и две дочери.
Замечательно, что этот иноземец на русской службе в 1818 году подал императору свое «Исследование о происхождении и отмене крепостного права или зависимости земледельцев преимущественно в России», где предложил поэтапный план освобождения русских крестьян с их постепенным выкупом за счет средств специального заемного банка. Предполагалось окончательно объявить землю собственностью землепашцев к 1850 году. К сожалению, предложения эти были оставлены без внимания правительства. «А если бы его план был принят, — говорит историк, — наша государственная и экономическая жизнь развивалась бы более нормально, и освобождение крестьян не вызвало бы того сильного потрясения всей экономической жизни России, какое было неизбежным следствием реформы 1861 года». 
Свою лепту внес Канкрин и в литературу по экономике и финансам, обогатив современную ему науку и снискав всеевропейскую славу. Он издает две монографии: «О военной экономике во время войны и мира» (1820–1823) и «Мировое богатство, национальное богатство и государственная экономика» (1821). Особый интерес представляет второй труд, где автор по существу излагает собственную программу управления финансами страны. Он, в частности, пишет: «Надо чуждаться крайностей, избегая четырех великих апокалипсических зверей: понижения достоинства монеты, бумажных денег, чрезмерных государственных долгов и искусственного накопления торгового капитала, и приводить в строгое соответствие расходы с естественными доходами, стремясь увеличить последние путем поощрения народного труда, порядком и хорошим управлением и только в крайнем случае прибегая к умеренным займам, чтобы их погашать при первой же возможности». 
 

Лев БЕРДНИКОВ 
США
Окончание следует