Абрам, но не еврей

Литературные псевдонимы — обычное дело. И никто не спорит по поводу Андрея Белого, Саши Черного, Максима Горького, Демьяна Бедного… А вот сочетание Андрея Синявского с Абрамом Терцем вызывает почти бурю эмоций! Почему? Так исторически сложилось. Переплелись воедино человеческая судьба, литература и гнев Софьи Власьевны, то бишь советской власти. Она, эта советская власть, отправила Андрея Синявского в зону, эмиграция не приняла его и назвала Дантесом, убийцей Пушкина, а постсоветская Россия заклеймила его как клеветника и русофоба. 
Синявский часто вспоминал, как чекисты говорили ему: «Лучше бы ты человека убил». Оказывается, что его злые тексты были страшнее пистолетов. 
Примерный советский литератор, благополучный профессор филологии захотел писать неканонические, а еретические тексты, за что и поплатился. «Гуманист» Михаил Шолохов предлагал поставить Синявского-Терца к стенке. А что церемониться? Враг. Вражина!..
Писать своевольные тексты в СССР было нельзя, поэтому возникла у Синявского идея печататься на Западе. Но как? Конечно, под псевдонимом. Вспомнилась веселая песенка, разумеется, одесская: «Абрашка Терц, карманник всем известный...» И вот на Западе появился новый писатель Абрам Терц. Все с интересом стали читать его первые рассказы: «В цирке», «Суд идет», «Пхенц», «Графоманы», повесть «Любимов» и другие. Все гадали: Терц — это кто? Эмигрант из Польши?.. Нет, это был научный сотрудник Института мировой литературы, член Союза писателей СССР, преподаватель Школы-студии МХАТ, один из критиков «Нового мира», московский профессор Андрей Донатович Синявский.
Его друг Юлий Даниэль, тоже решившийся тайно печататься на Западе, будучи евреем, взял русский псевдоним Николай Аржак, а русский Синявский превратился в еврея Абрама Терца. Когда все это открылось, многие кричали: раздвоение личности. Но было и иное мнение: удвоение личности, расширение духовного мира. Соединение русскости с еврейством — очень благодатный и эффективный сплав.
В статье «Диссидентство как личный опыт» (1982) Андрей Синявский писал: «Мой темный писательский двойник по имени Абрам Терц, в отличие от Андрея Синявского, склонен идти запретными путями и совершать различного рода рискованные шаги, что и навлекло на его и, соответственно, на мою голову массу неприятностей». 
Это подтверждает Мария Розанова, жена Синявского-Терца, его боевой и литературный товарищ: «Абрам Терц и Андрей Синявский — это разные стилистики. В парижской Сорбонне читает лекции профессор Синявский — человек достаточно занудливый, несколько косноязычный, академичный, переполненный цитатами, ссылками и сносками. А вот Абрам Терц — это веселый, очень жесткий герой, способный пройтись по любому потолку».
А теперь вернемся к истокам Андрея Донатовича Синявского. Он родился 8 октября 1925 года в Москве. Отец Донат Евгеньевич — из дворянской семьи, со студенческих лет ушедший в революционное движение. Был эсером. В советское время арестовывался трижды. Мать Евдокия Ивановна — из крестьян, училась на Бестужевских курсах, работала в главной библиотеке, в Ленинке. 
А далее школа, первый написанный рассказ «Карлики», призыв в Красную армию (служил радиомехаником на аэродроме). Поступление на филфак МГУ. Спецсеминар по Маяковскому у доцента Виктора Дувакина. Аспирантура. Первые публикации. Кандидатская «Роман М. Горького “Жизнь Клима Самгина”». 1955 год — знакомство и роман с Марией Розановой-Кругликовой («Просто это был единственный человек, с которым мне не было скучно», — скажет позднее Мария Васильевна).
А далее 1956 год — француженка Элен Пельтье-Замойская вывозит из СССР рукопись повести «Суд идет» — вместо Андрея Синявского миру явлен Абрам Терц. Встреча с французской студенткой, дочерью французского военно-морского атташе адмирала Пельтье, оказалась судьбоносной. Шел 1947 год. Соответствующие органы, видя особые отношения студента Синявского с француженкой, решили завербовать будущего Терца следить и доносить о ней. Короче говоря, сделаться агентом, доносителем. Сложный случай: что делать? И Андрей Синявский нашел ответ: рассказать все Элен. Она оценила этот мужественный поступок и позднее стала тайным перевозчиком произведений Синявского на Запад. Резюме: Синявский выдал государственную тайну и обрел верную дружбу с иностранкой.
С того 1956 года пошло раздвоение личности. Андрей Синявский пишет свои отдельные труды, среди них — нашумевшая книга в соавторстве с Игорем Голомштоком «Пикассо». А параллельно на Западе выходят книги Абрама Терца, в том числе и нашумевшая статья «Что такое социалистический реализм?». В этом трактате Абрам Терц камня на камне не оставил от метода социалистического реализма, чем вызвал восхищение самого Владимира Набокова.
Почти 10 лет продолжалась эта игра с огнем, эти жмурки Синявского с Терцем, и сбылось то, что предрекали Синявскому в его веселые студенческие годы:
У Андрюши есть один пробел: 
Он еще по тюрьмам не сидел! 
Знаем — сядет, не иначе, 
Ведь характер что-то значит, 
Понесем Андрюше передачу!
Это пелось тогда на мотив песни «Гоп со смыком». И вот спустя годы Андрея Синявского, не студента, а профессора, доблестные чекисты вычислили и арестовали. 8 сентября 1965 года Синявского арестовали у Никитских Ворот, когда он ехал читать лекцию в Школу-студию МХАТ (одним из студентов которой был Владимир Высоцкий). «Два мордатых сатрапа, со зверским выражением, с двух сторон держали меня за руки».
Синявского подвергли судебно-психиатрической экспертизе. Никаким психическим заболеванием он не страдал. Но психика психикой, а как и что он пишет? Брежневский режим боялся каждого слова, тем более критического. И параллельно психиатрам засели за работу писатели-эксперты, глубоко «копая» тексты арестованного профессора. И выяснили, что «для всех художественных произведений А. Терца характерны претенциозность, манерничанье, мнимое глубокомыслие...» При этом «художественное творчество А. Терца в целом несостоятельно и стилистически...» И самый главный вывод: «А.Д. Синявский и А. Терц — одно лицо».
В газетах был выдан мощный залп. Повсюду проходили собрания, все гневно осуждали Синявского и Даниэля. Светлана Аллилуева, дочь Сталина, заявила по поводу Андрея Синявского: «Он нам наплевал в лицо...» Короче: предатель, государственный преступник!
10–14 февраля 1966 года проходил судебный процесс. Впервые в истории судебных процессов в СССР подсудимые своей вины не признали. Андрей Синявский упрямо твердил, что у него с советской властью не идеологические, а эстетические расхождения. В своем последнем слове на суде он говорил: «В рассказе «Пхенц» есть фраза, которую я считаю автобиографической: «Подумаешь, если я другой, так уж сразу ругаться...» Так вот: я другой... В здешней наэлектризованной фантастической атмосфере врагом может считаться любой «другой» человек. Но это необъективный способ нахождения истины».
Справедливости ради надо сказать, что многие честные писатели поддержали Синявского и Даниэля (письмо 62-х писателей, включая Паустовского и Лидию Чуковскую). По многим странам мира прошла волна протестов против процесса и приговора. А приговор был таков: Синявского приговорили к 7, а Даниэля — к 5 годам лагерей строгого режима. Свой срок заключения Синявский отбывал в мордовских лагерях на тяжелых работах. Зигзаг судьбы: после Мордовии Синявский оказался в Париже, в Сорбонне, однажды его спросили, где было труднее: в лагере среди заключенных или в Париже среди русской эмиграции? Синявский ответил: «Среди эмиграции. В лагере я себя чувствовал свободнее».
Все годы заключения Синявский писал. Именно там, в Мордовии, он начал свои скандально знаменитые «Прогулки с Пушкиным». Писал письма жене. Мария Розанова вспоминала: «Синявский отправлял свои эпистолы 5 и 20-го числа каждого месяца... За лагерные годы я получила от А.С. 127 писем и написала ему 885...»
Вот начало одного из писем Синявского жене: «Милая Машенька, у меня на тумбочке (чуть было не сказал — на балконе) стоит букет полевых цветов, собранных в зоне, и от него нельзя оторваться, я смотрю на него и люблю тебя...» (20 мая 1970 г.).
В лагере, на зоне писателю удалось написать три книги: «Голос из хора», «Прогулки с Пушкиным» и «В тени Гоголя».
«Голос из хора» — особая книга. Лагерь, по Синявскому, — «весь Советский Союз вокруг тебя, в миниатюре и в сгущенном виде». Тут встретились «писатель и народ» и, соответственно, неочищенный, неполированный, живой язык. Вот одно из таких речений: «О Декларации прав человека начальник отряда сказал: “Вы не поняли. Это — не для вас. Это — для негров”».
Тем временем Мария Васильевна Розанова билась за освобождение мужа, и 8 июня 1971 года Андрей Синявский был досрочно освобожден без признания вины — помилован Президиумом Верховного Совета РСФСР.
Дальше — воля. Работы не нашлось, возможностей для публикаций не было, и в 1973 году по приглашению французских славистов и с согласия советских властей Синявский с женой и сыном Егором уезжает во Францию. И поселился в пригороде Большого Парижа — в Фонтене-о-Роз. Начались годы эмиграции...
«Ведь я почему эмигрировал? — объяснял Андрей Донатович. — По единственной причине: хотел остаться собою, Абрамом Терцем, продолжать писать. И мне сказали: не уедете, — значит, поедете обратно в лагерь. Вы говорите: возвратиться в Россию. А зачем возвращаться? За материалом? Материала у меня хватает. Писать там? Вроде бы свобода слова, но уж очень зыбкая. Кроме того, я считаю, что писателю все равно, где его тело находится, ежели он продолжает работать...»
Это было сказано в июле 1991 года, за месяц до развала СССР.
Но что удивительно: как в свое время он стилистически разошелся с советской властью и власть его отторгла, точно так же он разошелся и с эмиграцией. Он оставался чужим среди русских и в Париже. Удивительно!..
Но, невзирая ни на что, Синявский продолжал работать. Читал курс русской литературы в парижском университете «Гран Пале». Сотрудничал с журналами «Континент» и «Синтаксис». Разъезжал с лекциями по странам, был удостоен звания почетного доктора Гарвардского университета. Но после выхода в свет «Прогулок с Пушкиным» в 1975 году (первое издание в Лондоне) разразился грандиозный скандал. Почти все были возмущены: как можно поднять руку на «наше все» и так непиететно писать о светиле русской поэзии. Одна только фраза о «тоненьких эротических ножках» Пушкина взбеленила многих, а некоторых пушкинистов после этого почти хватил удар.
Давний эмигрант Роман Гуль тут же написал отповедь Синявскому: «Прогулки хама с Пушкиным». Негодовали не только на Западе, но и в России. Получилось так, что Синявского атаковали со всех сторон. Стреляли все, от генералов с Лубянки до еврейских активистов, и даже близкий друг писателя Алик Гинзбург метал громы и молнии в адрес Синявского. А он упорно отстаивал свою позицию: «Некоторые считают, что с Пушкиным можно жить. Не знаю, не пробовал. Гулять с ним можно». И погулял. Раскованно, по-моцартиански. Без пафоса перед гением.
В статье «Диссидентство как личный опыт» Андрей Донатович с горечью писал: «В эмиграции я начал понимать, что я не только враг советской власти, но и вообще — враг».
Любопытное свидетельство Сергея Довлатова после первой встречи с Синявским в мае 1981 года: «Андрей Синявский меня разочаровал. Я приготовился увидеть человека нервного, язвительного, амбициозного. Синявский оказался на удивление добродушным и приветливым. Походил на деревенского мужичка. Неловким и даже смешным. На кафедре он заметно преображается. Говорит уверенно и спокойно. Видимо, потому что у него мысли...»
В быту Андрей Синявский выглядел негероически: действительно был похож на старичка-лесовичка с большой седой бородой. Добродушный и мудрый, почти сказочный гном. Рядом с ним неизменно присутствовала Мария Васильевна Розанова, супруга, отважная и неуемная. «Мы с Марьей Васильевной по характеру очень разные, — говорил Андрей Донатович. — Во взглядах сходимся, а характерами — нет». «Независимость — моя идея фикс», — не раз подчеркивала Розанова. Как они уживались, — об этом она рассказала в своих мемуарах «Абрам да Марья».
30 декабря 1988 года в Москве умер Юлий Даниэль. Синявский рвался из Парижа на похороны друга («Как часто он меня выручал!..»). Но власти не пустили. Впустили «чуть ли не на сороковой день…» В декабре 1996 года Андрей Синявский закончил роман «Кошкин дом», он уже знал, что неизлечимо болен (рак легких). В нем много грустного. «Рукопожатие смерти. Ни с того ни с сего рука или нога выходят из строя, из повиновения, их почему-то скрючивает и начинает мелко трясти... Пальцы перекручены и не могут попасть в собственную прорезь. Пуговицы не слушаются. Все шиворот-навыворот».
25 февраля 1997 года Андрея Донатовича Синявского (Абрама Терца) не стало. Он умер на 72-м году жизни. Его похоронили на кладбище Фонтене-о-Роз.
 

Рубрику ведет Юрий БЕЗЕЛЯНСКИЙ