Личное дело

– У тебя есть блат в МГУ? Какие-то связи в высоких сферах ректората или хотя бы деканата? — спрашивали Лилю друзья, трезво смотревшие на жизнь.
Нет, связей у Школьниковых не было, но все равно поступить в МГУ Лиле очень хотелось. Старинное здание на Моховой — памятник русского классицизма и эпохи Просвещения — притягивало и порождало юношеские мечты о блестящем образовании, бурной студенческой жизни и удачной карьере. «Ну, не примут меня, тогда и буду думать, что делать дальше», — отмахивалась она.
Оставалось только выбрать кафедру. На семейном совете (папа, мама и Лиля) романо-германское отделение отмели сразу, так как в Москве было явное перепроизводство специалистов по английскому языку. (На периферию ехать Лиле, коренной москвичке, совсем не улыбалось.) Русское отделение также отвергли. Ведь в приличную редакцию или издательство ее не возьмут по причине пятого пункта, а в школе она работать не желала. Ну не было у нее призвания глаголом жечь сердца детей и подростков! Оставалось одно — подавать документы на славянское отделение. Конечно, хотелось бы на польское, ведь Лиля прилично болтала по-польски еще с детства. Но набора на польское отделение в том году как назло не было. Вместо любимого польского предлагали первым языком чешский. Господи, ну чешский так чешский! Не китайский же. На том и порешили. Поддержала Лилю также мамина близкая подруга Н. — известная переводчица со словацкого и чешского языков, которая перевела штук двадцать романов, в том числе самого Милана Кундеру.
– Разговорный чешский удивительно красив! — уверенно провозгласила знаменитая переводчица.
Все облегченно вздохнули, и Лиля отправилась подавать документы на славянское отделение. Когда она рассказывала об этом друзьям и знакомым, те удивленно переспрашивали:
– Чего, чего? Чешский язык? Ян Гус, Ян Жижка, Чапек, Гашек, Фучик... («Пражская весна» еще не наступила. Познания советского обывателя о Чехословакии были крайне ограничены.) Это еще зачем?
– А почему бы и нет? «Приключения бравого солдата Швейка» — одно из гениальнейших произведений мировой литературы, — бодро отвечала Лиля.
Первым вступительным экзаменом было сочинение. В скверике у экономического факультета собралась толпа юных абитуриентов. Среди них Лиля сразу заметила парня из параллельного класса, Алешу Х.
– Ну, что, будем брать крепость? — приветствовал Алеша Лилю. — Ты куда? Я — на русское отделение.
– Будем брать, — поддакнула она ему. — А я — на славянское.
И они потянулись вместе с остальными абитуриентами в одну из аудиторий.
С сочинением Лиле, надо сказать, подфартило. Одной из предложенных тем был лермонтовский «Герой нашего времени», которого Лиля по-девичьи обожала и знала до мельчайших деталей. Несказанно радуясь своей удаче, Лиля мелким четким почерком с энтузиазмом накатала аж целых шесть страниц, тщательно проверила текст и одной из первых сдала сочинение. Домой она вернулась с улыбкой на устах и абсолютной верой в победу. Каково же было ее удивление и разочарование, когда через несколько дней она узнала, что ей за сочинение поставили тройку.
– Этого следовало ожидать! — мрачно реагировали фаталисты, когда мама делилась с ними по телефону новостями о Лилькиной тройке.
Несколько дней Лиля не вылезала из своей комнаты. Просто лежала на диване, повернувшись лицом к стене. К ней заходила мама, приносила что-то поесть, уговаривала не расстраиваться. Ну, провалишься в этом году, поступишь в следующем. И вообще свет клином на филфаке МГУ не сошелся. Лиля понимала, что мама права, но от этого ей легче не становилось.
Тягостная неделя тянулась вечностью... Ее жизнь теперь поделилась на два периода: радостно-беспечный — до сочинения и печально-обреченный — после.
– Чем лежать на диване в полной прострации, поезжай-ка сдавать устный экзамен, — уговаривал дочку папа, который, как бывший фронтовик, никогда не сдавался без боя.
– Оставь девочку в покое! Видишь, у нее депрессия, — возразила мама.
Лиля молчала и, можно сказать, почти не подавала признаков жизни. А на утро вдруг встрепенулась, взяла себя в руки, быстро собралась и поехала на экзамен. Благо, готовиться к нему не было необходимости. К вступительным экзаменам в МГУ она готовилась целый учебный год. Куда же больше!
Вопросы на экзамене ей достались классические: «Евгений Онегин» — энциклопедия русской жизни — и что-то несложное из морфологии. Обстановка в аудитории была спокойная, и экзаменаторы — преподаватели кафедры славянских языков — казались милыми и доброжелательными. Материал Лиля знала досконально и отвечала уверенно. В итоге получила «отлично».
Окрыленная успешной оценкой по русскому языку и литературе, Лиля решила написать заявление в приемную комиссию, чтобы ей показали сочинение и объяснили, за что поставили тройку. Председатель приемной комиссии, молодой, холеный мужчина со звучной княжеской фамилией на букву Р., встретил девушку, мягко выражаясь, нерадушно.
– Ходят тут всякие троечники, работать мешают, — фыркнул Р.
– Я не троечница. Я — серебряная медалистка! — отчеканила Лиля, удивляясь своему напору и запасу хамствоустойчивости.
Р. бросал на Лилю сердитые взгляды, позволял себе повышать голос и разве что не топал на нее ногами. Но в Лилю вселился бес упрямства и борьбы за справедливость. Она стояла на своем.
– Я хочу видеть свое сочинение! Имею полное право и никуда не уйду.
– Все вы такие, горазды права качать! — орал председатель приемной комиссии с перекошенным ртом. В его голубых глазах была одна черная злоба! Если бы он только мог, выгнал бы Лилю взашей. Однако в итоге Р. все же обуздал свой гнев, убавил пару и допустил девушку до собеседования с двумя преподавателями, которые должны были показать ей сочинение и объяснить, за что поставлена тройка. (Впоследствии, вспоминая эту сцену и слова Р., Лиля много раз пыталась понять, кого он имел в виду под обобщением «все вы такие». В конце концов, поняла. Но только через год...)
Девушку направили в одну из аудиторий, где некая нервная особа, дама средних лет, протянула ей злосчастное сочинение. Оно было не безупречно. В нем отсутствовала одна запятая.
– И за одну запятую вы мне поставили тройку? — возмутилась Лиля.
– Тройку вам поставили не за отсутствие запятой, хотя это грубейшая ошибка. Вам поставили тройку за то, что вы не сумели достаточно глубоко раскрыть тему сочинения. Ваше сочинение недопустимо короткое. В нем только шесть страниц! Между тем другие сумели написать восемь, а то и десять.
– Краткость — сестра таланта, — гордо парировала Лиля, не зная, как еще доказать свою правоту.
Потом явилась другая дама, в которой Лиля узнала экзаменаторшу по устному русскому языку.
– Сочинение абсолютно грамотное! Ошибка в пунктуации грубой не считается. С точки зрения русского языка у меня никаких претензий нет, — отчеканила она.
Первая дама злобно посмотрела на вторую. Видимо, они принадлежали к разным университетским группировкам.
– А с точки зрения русской литературы сочинение заслуживает оценки «удовлетворительно», — возразила первая нервная дама, которая, видимо, обладала решающим голосом. — Ничего менять не буду. Вопрос закрыт! Товарищ Школьникова, вы можете идти.
Лиля злобно покосилась на первую даму, с благодарностью посмотрела на вторую, пробормотала: «Спасибо!» — и покинула аудиторию, понимая, что сделала все, что смогла, и плетью обуха не перешибешь.
Дома она в красках рассказала о своем безрезультатном походе в приемную комиссию. Родители внимательно выслушали ее печальный рассказ.
– Молодец, Лилечка! Ты у нас — боец! — похвалил Лилю папа.
А мама всплакнула и обняла свою единственную дочь, которая упорно пробивалась к храму науки. Лилина неравная схватка с приемной комиссией вошла в семейные анналы Школьниковых. Впоследствии Лиля с гордостью рассказывала друзьям и знакомым эту историю, в которой ощущала себя чуть ли не правозащитницей-диссиденткой.
Оставалось сдать еще два экзамена: по истории и английскому языку. Понимая, что шансов у нее почти нет: ведь конкурс на филфак был семнадцать человек на место, Лиля все же решила идти и сдавать экзамены дальше. То ли просто азарт напал, то ли захотелось доказать себе и другим, что она сможет сдать эти чертовы экзамены.
По истории первый вопрос был о реформах Петра Первого. Ну не вопрос, а мечта абитуриента! Тут Лиля размахнулась вдохновенно и надолго, пока экзаменатор, молодой аспирант с истфака, не прервал ее речевой поток похвальной улыбкой и словом «достаточно». Второй вопрос был об очередном съезде КПСС. Все эти съезды Лиля знала назубок. Разбуди ее ночью, изложила бы суть от корки до корки. Словом, по истории она тоже получила «отлично».
Английский язык был завершающим аккордом в минорно-мажорной мелодии Лилиного поступления в МГУ. Имея маму — специалиста по английскому языку, а также пройдя школу замечателных частных преподавателей, Лиля сдала свой любимый английский язык на «отлично». И все! Теперь оставалось терпеливо ждать окончательного решения приемной комиссии.
Небеса были на Лилиной стороне. Совершенно неожиданно для себя она обнаружила свою фамилию среди принятых на филфак. Лиля стояла перед списком и не верила своим глазам. Ее приняли в МГУ! Вот это да! И без всякого блата. Решающим фактором оказалась серебряная медаль, которая дала ей дополнительные полбалла, и она прошла по конкурсу.
Первого сентября группа начинающих филологов-богемистов насчитывала всего девять человек. В течение нескольких недель группа пополнилась еще четырьмя студентами. Все понимали, что это блатные. Но теперь это уже не имело никакого значения. Таковы были в те времена негласные законы поступления в престижные советские вузы. Принятые по блату плавно влились в группу и сдружились с остальными студентами. И никто из поступивших по конкурсу их этим блатом не попрекал.
Лиля отлично окончила первый курс. Чешский язык оказался действительно красивым, и она полюбила его, а также латынь и многие другие предметы, которые входили в программу славянского отделения. В конце года Лиле как одной из лучших студенток группы предоставили возможность поехать по обмену на лето в Чехословакию. Дело было решенное. Оставалось только пройти очередные формальности, связанные с характеристикой, собеседованием в райкоме комсомола и другими бюрократическими ступенями той эпохи. Лиле выдали на руки ее так называемое «личное дело», с которым ей предстояло таскаться по инстанциям. Каково же было Лилино состояние шока, когда она увидела в правом верхнем углу своего «личного дела» выведенное крупными красными буквами, будто красный свет на светофоре, будто знак «СТОП», будто клеймо на теле преступника, слово «ЕВРЕЙКА». Вот оно! Мало им пятого пункта в паспорте — и тут достали! Лиля с гадливостью вспомнила председателя приемной комиссии, носителя благозвучной княжеской фамилии на букву Р., и тут ее осенило, кого он имел в виду, когда кричал: «Все вы такие, горазды права качать!» «Конечно же, мы пытались качать права, вместо которых у нас в то время была процентная норма», — подумала она.
«Личное дело» студентки Лилии Школьниковой (с красной печатью еврейства) так и осталось лежать в учебной части. Это слово никто не вычеркивал и не стирал. Оно зловеще присутствовало, но не мешало учиться. О слове «еврейка» в Лилином «личном деле» вспомнили только после окончания филфака — на распределении.
Елена ЛИТИНСКАЯ, США