Голда Меир. Материнское лицо сионизма

Первый всемирный сионистский конгресс состоялся незадолго до рождения Голды Меир. А свой полувековой юбилей она отмечала в год провозглашения Израиля. Ее жизнь стала неразрывной частью истории сионизма. В своей знаменитой книге «Моя жизнь» Голда Меир рассказывает о себе, но у читателя возникает чувство, что это сионизм рассказывает о себе ее устами. И не случайно: стихией этой женщины было именно слово, а не текст: ее речи, за редким исключением, были импровизацией, а воспоминания «Моя жизнь» надиктованы на магнитофон.
Ее страстная и захватывающая книга, где семейные частности переплетаются с магистральными сюжетами и проблемами двадцатого века, читается, как авантюрный роман.
Нелегальная поездка в Амман в платье арабской женщины для встречи с королем Абдаллой за пару дней до начала войны (последняя отчаянная попытка ее предотвратить) — без охраны и знания арабского языка. Бумажный цветок, подаренный маленьким мальчиком в концентрационном лагере на Кипре — раскаленный песок без единого дерева и травинки. Корабль в Атлантике с бунтующей командой: кок подмешивает в воду и питье морскую воду, машины выведены из строя, электроэнергия не подается, четверо матросов закованы в кандалы, пароходный холодильник разбит вдребезги, умер пассажир, и его выбросили за борт, брат капитана сошел с ума, а капитан застрелился! Конгресс руководства Социнтерна в Лондоне. Почему западные социалистические страны и их руководители («старые товарищи») отвернулись от Израиля? «Все молчали. И тут кто-то позади меня... сказал очень ясно: “Конечно, они не могут говорить. У них горло забито нефтью”». Чаемая Земля обетованная: мешок с тремя дырами вместо платья. Песах в Стране Израиля — и нет денег купить мацы и вина; в последний момент они появляются: компенсация за укус вовремя подвернувшейся собаки — история в духе агады или хасидского рассказа…
Во всем этом есть очевидный перебор, это «слишком», «так не бывает» — оказывается, бывает: в жизни этой женщины концентрированно отразилась невероятная история страны, в которой ведь тоже есть «перебор», «слишком» и «так не бывает».
Она родилась в черте оседлости. В раннем детстве в ожидании погрома остро осознала свою полную беззащитность: «страх, чувство, что все рушится» и что «сейчас сделают что-то ужасное со мной и с моей семьей». Подобно многим евреям из Российской империи, оказалась в Америке, но, в отличие от них, надолго там не задержалась.
Она поехала в Страну Израиля, заранее полюбив ее, готовая к любым лишениям — она хлебнула их полной мерой. Она готовила рождение Израиля. Она подписала Декларацию независимости. Кухарка, крестьянка и прачка, она действительно стала управлять государством. Она реально осуществила в своей жизни то, что при восхищении и обожании зрителей совершали в кинематографических садах Любовь Орлова и Вера Марецкая. Голда Меир доказала, что это действительно возможно. Поднявшись к вершинам власти, она смотрела на Израиль как на большой киббуц, как на свою семью, где должно быть хорошо ее детям и детям ее детей. Она посвятила этим и еще не родившимся детям не только свою книгу — она посвятила им страну, одним из наиболее энергичных и талантливых авторов которой была.
В России Голда Меир стала легендой. Десятилетия спустя после ее полугодового пребывания в Москве Высоцкий упомянул ее в своей песне — свидетельство вечнозеленой популярности. Она оставила интересные зарисовки столичных лиц и обстоятельств. Фантастический прием, устроенный ей московскими евреями при посещении синагоги на Рош ха-Шана и Йом Кипур, продемонстрировал, что тридцать лет советской власти и всесилия карательной машины не вытравили из еврейских сердец национальных чаяний и даже не смогли воспрепятствовать их восторженному проявлению. Возможно, товарищ Сталин (тогда еще геополитический друг Израиля) всерьез задумался после этой истории о двойной лояльности евреев…
Бен-Гурион говорил о Голде Меир: «Единственный мужчина у меня в правительстве». Уважительный комплимент, замешанный на мужской снисходительности, и в то же время высокомерно-презрительная плюха прочим коллегам. Образцовый пример для феминистских штудий.
Конечно, Голда Меир была лицом и персонифицированным символом сионизма. С тем уточнением, что у сионизма есть множество символов и множество лиц. Она была его материнским лицом. То, что Бен-Гурион почитал специфически мужскими качествами, было проявлением любви сильной еврейской женщины, борющейся за своих детей и за свою семью, — достаточно часто встречающийся психологический тип. Только ее семьей был весь Израиль.
Но что не менее важно, она была социалистическим лицом сионизма. Вся ее сознательная жизнь с тех пор, как она 17-летней девочкой вступила в Поалей Цион, была связана с социалистической составляющей сионизма. Она мечтала построить в Стране Израиля справедливое и человечное общество (именно так она понимала социализм) и готова была ради этого работать не покладая рук и терпеть лишения. И социализм, и сионизм она вынесла из России, в Америке ее взгляды прошли организационную обкатку и реализовались на практике в Израиле, где социалисты-сионисты стали главной силой ишува. Голда Меир была цельной личностью, совершенно не склонной к рефлексии, она не меняла своих убеждений. Сейчас социалистические идеи в Израиле поутратили свое обаяние, но они все еще сохраняют свою привлекательность для многих, социализм продолжает играть роль серьезнейшего фактора в политической жизни страны.
В Израиле, как, впрочем, и в России, история обладает куда большей сиюминутной актуальностью и значимостью для обыденного сознания, нежели на Западе. Выстрел «Альталены» прозвучал как будто вчера. К Голде Меир, как и к Бен-Гуриону, нет такого эпического отношения, как, скажем, к де Голлю во Франции. Однажды я был на экскурсии в Сде-Бокер — киббуце, где Бен-Гурион провел последние годы жизни и где он похоронен. Экскурсию вел парень в вязаной кипе. Всю дорогу он рассказывал, как в результате самонадеянных и волюнтаристских решений Бен-Гуриона по освоению Негева были испорчены подземные воды этого края. Он не сказал о Бен-Гурионе ни одного доброго слова. К могиле он даже не подошел («Вон — в двадцати метрах, можете посмотреть, кто хочет») — ему был столь омерзительны социализм и его лидеры, что он не мог заставить себя подойти к могиле, хотя это вроде бы входило в его обязанности.
В ситуации острой внутренней конфронтации в Израиле исторические фигуры прошлого продолжают оставаться значимыми политическими символами. И Бен-Гурион, и Голда Меир, и Рабин, который делал политическую карьеру под ее крылом, — в том стане, где Барак и Перес. И это определяет отношение к ним Израиля, отдавшего свои голоса Шарону.
Голда Меир неоднократно призывала арабов к миру, но ее призыв не был услышан. Она была в руководстве страны во время четырех арабо-израильских войн, но была твердо убеждена, что настанут времена, когда наступит мир и «Израиль будет сотрудничать со своими соседями на пользу всех людей региона». Однако она отчетливо понимала, что необходимо для того, чтобы ее мечта исполнилась: «Никто не захочет заключить мир со слабым Израилем. Если Израиль не будет силен, мира не будет».
Мир и сотрудничество на пользу всех людей региона кажутся сегодня еще дальше, чем во времена Голды Меир, они далеки просто бесконечно; регион не жаждет ни мира (в лучшем случае некоторые сопредельные страны готовы с ним смириться), ни сотрудничества, но под сформулированным ею необходимым условием мира подпишется каждый израильтянин.
«Теперь у меня осталось только одно желание, — подводит Голда Меир итог своей жизни, — никогда не утратить сознания, что я в долгу перед тем, что было мне дано с тех пор, как я впервые услышала про сионизм в маленькой комнатке в царской России и потом, за пятьдесят лет здесь, где пятеро моих внуков выросли свободными евреями в собственной стране. Пусть никто не сомневается: на меньшее наши дети и дети наших детей не согласятся никогда».
Это экзистенциальное переживание истории — та точка, в которой с Голдой Меир согласятся все: правые и левые, религиозные и нерелигиозные, если только они продолжают стоять на почве сионизма. Все остальное — комментарии сторон: «Что значит быть свободными евреями? Как они хотят жить в собственной стране, какую жизнь хотят там построить?» Как говорил один умный человек: «Иди и учи комментарии».
Михаил ГОРЕЛИК, Россия