Иосиф Шницер. Одна встреча

 Владислав Шницер
 30 января 2014
 2965
Летом 1917-го, окончив 1-й курс Казанского медицинского института, я поехал с мамой отдыхать в Ессентуки. На следующий же день мама приступила к лечению водами, а я, прогуливаясь по парку, набрел на теннисный корт. Я был толстоват, хотя избыток веса и не мешал моей подвижности. А тут какой-то юноша-теннисист посоветовал: – Поиграй мячиком, сбросишь фунты! Корт, игроки, ловко отбивавшие мячик, белоснежные костюмы — все это произвело на меня огромное впечатление. Прельщала и возможность похудеть. На следующее утро я снова зашел на корт, сел на скамейку рядом с ожидавшими свою очередь игроками. Сосед, узнав, что я новичок, стал разъяснять мне правила игры. Мама одобрила мое намерение заняться теннисом (для здоровья полезно) и выделила деньги на аренду ракетки.  

Я ежедневно посещал корт. С моим новым знакомым мы даже подружились. После игры гуляли по аллеям парка. Он больше молчал, я же говорил без устали. Рассказывал об учебе в Казанском университете, астраханском землячестве (я — астраханец), учителях реального училища. Подчас мне казалось, что мой собеседник и не слушает меня, но я ошибался: его нечастые реплики полностью соответствовали моему рассказу.

Присматриваясь к своему новому знакомому — он так и не назвался мне, к его длинноватому, узкому лицу без малейших признаков «русско-монгольской скуластости» я мучился мыслью о том, что когда-то где-то видел его. Но наши дороги не пересекались ни в Астрахани, ни в Казани, где он никогда не бывал, а я в то время не бывал в других городах.

Тщетно пытался я отгадать его профессию. Банкир, как отец приятеля? Главный инженер завода? Директор гимназии? Но, по моим представлениям, у него обязательно должны быть борода и усы. Писатель? Поэт? Нет, на поэта, артиста не похож. Слишком обыденное лицо. В первый же день я обратил внимание на его руки, сильные, округлые, мускулистые, он сидел, сложа их на груди (позже понял — привычка). Его длинные точеные пальцы лежали безвольно, словно утомившись от трудной работы. Мысль о том, что мой знакомый музыкант, и в голову не приходила: ни всклокоченных волос Рубинштейна, ни шевелюры Листа...

И произошло событие, запомнившееся мне на всю жизнь. В Кисловодском курзале, извещала афиша, состоится концерт. Весь сбор от него пойдет в пользу русского воинства. Было это накануне наступления русской армии, названного позже Брусиловским прорывом. Прочел афишу и обмер: I отделение — увертюра «Ромео и Джульетта» П.И. Чайковского. Исполняет симфонический оркестр. Дирижер — С.В. Рахманинов. Сам Рахманинов! В то время я уже окончил астраханскую музыкальную школу, но играл только два его прелюда: до-диез минор и соль минор.

Я загорелся желанием поехать в Кисловодск и увидеть гениального музыканта. Надеялся, мама поймет меня, но она заметила:

– Не думай, что ты уже взрослый! Во-первых, концерт в Кисловодске. Туда надо ехать поездом. Во-вторых, концерт заканчивается поздно, а с тобой никто не поедет. Повзрослеешь, еще увидишь и услышишь Рахманинова.

Сказала как отрезала. Спорить бесполезно. Наутро после бессонной ночи я направился на теннисный корт. Вскоре подошел и мой знакомый. Сев на скамью, стал рассказывать что-то из истории тенниса. Я почти не слушал его, но о моем огорчении не рассказал. Какой ему интерес?

Поупражнявшись немного с мячиком, мы пошли по аллее ессентукского парка. Навстречу нам — изысканно одетая дама. Как сейчас помню: длинное черное платье, белая кружевная блуза и огромная шляпа, на которой «произрастал» фруктовый сад в обрамлении цветов. Поравнявшись с нами, дама приветливо заулыбалась моему попутчику:

– Здравствуйте, Сергей Васильевич, рада видеть вас.

Он несколько нахмурился. Видимо, встреча не вызвала у него радости.

– Сегодня, — продолжала дама, — вы дирижируете в концерте?

– Да, — односложно ответил он.

– О! Я обязательно приеду в Кисловодск! — воскликнула дама. — Хочется еще раз повидать вас. 

Он нахмурился. Я же стоял как громом сраженный. Не узнал Рахманинова! Дома на пианино лежат ноты его прелюдов, на первой странице портрет. Как я мог не узнать его?! Это он! Он!

Мы шли, я впервые молчал. «Что же ты молчишь?» — спросил Рахманинов. Он уже знал, что молчание и я несовместимы. И я решился: «Вы РахманИнов?» — спросил, сделав акцент на «и». — «Нет, моя фамилия РахмАнинов, ударение на втором “а„».

Неодолимая стена стала между нами. Если раньше нас разделяла возрастная разница — мне 17, ему 42, жизненный опыт, то теперь я чувствовал себя коротышкой перед Гималаями, к которым не прикоснуться. Как неинтересен, наверное, был ему мой юношеский лепет во время прогулок, мои преподаватели по истории и географии. Мои рассказы об университетской кафедре, дела астраханского землячества...

На следующее утро мы снова встретились на корте. Несколько осмелев, я сказал, обращаясь к моему великому знакомому:

– Сергей Васильевич, мне хочется вам что-то сказать, но стесняюсь. — «Говори», — подбодрил он. — «Я терпеть не могу музыку Римского-Корсакова...» Он улыбнулся.

– А что ты слышал из произведений этого величайшего гениального музыканта?

– Только оперу «Царская невеста».

– Неужто не понравилась?

– С трудом досидел до конца.

– Чтоб оценить композитора, нужно больше и чаще его слушать, а не судить о нем по одному произведению.

Действительно, когда в 1922 году я приехал в Москву и прослушал симфонические поэмы «Садко», «Шехеразаду», оперу «Садко», я полюбил Римского-Корсакова.

...На третий день после того, как я узнал, что мой знакомый — Рахманинов, я перестал его стесняться и попросил прослушать меня, правильно ли исполняю его прелюды.

– Что ж, приходи сегодня в четыре часа дня.

Что руководило Рахманиновым, давшим согласие прослушать меня? Думаю, желание помочь. А мною — лишь одно: я надеялся: Рахманинов скажет, что я исполняю прелюды «не так», сам сядет за рояль и сыграет «как надо».

...Рахманинов жил в частном пансионе. В одной из комнат стоял большой рояль. Моя надежда не сбылась. Сергей Васильевич прослушал до-диез-минорную прелюдию и подсказал, указывая на то место, где подряд два одинаковых такта:

– Я исполняю это так. В первом такте звучит мелодия правой руки, а при повторении делаю акцент на левую руку, и получается как бы мелодия правой руки.

Однако сам, к моему величайшему огорчению, Рахманинов за рояль не сел. Через два дня в тот же час я принес Рахманинову его соль-минорный прелюд. Сыграл его в несколько замедленном темпе, как ученик, готовящийся к поступлению в консерваторию, если не хуже. Играть произведение гениального композитора и исполнителя в его присутствии! Уж очень велико было мое желание послушать Рахманинова!

И на этот раз он ограничился репликой:

– Прелюд труден для исполнения. Тебе надо еще много над ним работать!

Прошло еще несколько дней, и Рахманинов сказал:

– Завтра мы расстаемся, уезжаю в Москву. Придешь меня проводить?

Я кивнул в знак согласия.

Поезд уходит в четыре дня. В три часа я уже был на вокзале. За полчаса до отхода поезда приехал Рахманинов. Едва он сошел с пролетки, к нему подскочил носильщик и с почтением взял вещи. Сергея Васильевича поочередно обняли двое: оперный певец, великолепный бас Платон Иванович Цесевич, его называли «Второй Шаляпин». Второй был мне незнаком.

Мы стояли у вагона, мужчины о чем-то говорили. Я не слушал их, думая только об одном: когда еще встречу Рахманинова?

Пробил второй звонок.

Прощаясь, Рахманинов положил руку мне на плечо:

– Ну, будущий доктор, музыку не бросай, у тебя есть способности.

Поезд тронулся.

Больше я Сергея Васильевича никогда не видел.

Несомненно, на Кавказских Минеральных Водах у Рахманинова были добрые знакомые: актеры, музыканты. Почему же он ни с кем из них не встречался, а довольствовался компанией студента? Для меня это оставалось загадкой. И только много-много лет спустя, когда Сергей Рахманинов уже давно жил за границей, из статьи Мариэтты Шагинян в сборнике, посвященном великому музыканту, я узнал, что она приезжала к нему в Ессентуки как раз в то время, когда я играл с ним в теннис и прогуливался по аллеям парка. Шагинян писала: «Когда я вошла, он встал мне навстречу, и я увидела его милое, совершенно трагическое лицо и остро почувствовала, что ему нехорошо. В его глазах я первый раз увидала слезы. В течение нашей беседы он несколько раз вытирал их, а они выступали снова. В таком полном отчаянии я его никогда раньше не видела... Его преследовало сознание своей неспособности к творчеству и возможности быть чем-то большим, чем известный пианист и «заурядный композитор». 

Видимо, в таком состоянии Рахманинов избегал общества, был погружен в свои мысли, и моя мальчишеская болтовня не мешала ему, а может быть, и успокаивала.

Знаменитый пианист И. Гофман писал: «Рахманинов был создан из стали и золота. Сталью были его руки, золотом — сердце. Я не только преклонялся перед великим артистом. Я любил в нем человека».

Публикацию подготовил Владислав ШНИЦЕР

Из архивных записей отца В.И. Шницера, доктора медицинских наук, профессора Иосифа Семеновича Шницера (1899–1987)



Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции