В тревоге мирской суеты

Певцом этой темы можно назвать и композитора Георгия Свиридова. Только что отпраздновали 100-летие со дня его рождения. Лучшим для меня оказался концерт, который в Зале им. Чайковского дал дирижер Владимир Федосеев.

Накануне у Федосеева случился громкий скандал в Большом театре: все ждали премьеры оперы Чайковского «Иоланта» с его участием, но вмешались какие-то непостижимые силы, и за пультом оказался другой дирижер, рангом несравнимо ниже. А театр заявил, что Федосеев болен. Однако, посетив назавтра же концерт музыки Свиридова в филармонии, я убедилась в совершенно обратном!.. Что ж, видно, в Большом театре и интриги не малые.

Концерт под управлением Федосеева открыла сражающая наповал музыка к фильму «Время, вперед!», более известная как заставка к советской телепрограмме «Время» (кстати, Свиридову за нее не заплатили ни копейки авторских). Битком набитый зал не дышал; кроме того, прямая видеотрансляция шла на филармонии Сургута, Иркутска, Белгорода, Хабаровска, Улан-Удэ и Перми, это колоссальный технический прогресс.

«Маленький триптих» — абсолютный шедевр, третья часть которого просто рвет сердце, будто отчаянно стучащее на бешеном бегу. И наконец, всеми любимая «Метель» — музыкальные иллюстрации к повести Пушкина, сочиненные к фильму Владимира Басова. Нельзя не восхититься звуком Большого симфонического оркестра — особенно чистым, единым в общем устремлении.

Владимир Иванович вспоминает, что Свиридов принес ему партитуру «Метели» со словами: «На, посмотри вот эту безделушку». А через некоторое время Федосеев привез ему с гастролей письма слушателей: «Безделушка? Посмотрите, она растрогала англичан до слез…»

Вот и я, уже в 2015 году, через сорок лет, сидела, слушала и оплакивала разные несчастья — и свои личные, и все наши общие. И вспоминала, как после развала СССР, когда искали новый, российский гимн, предлагался в числе других «Романс» из «Метели». Кто знает, если бы такой гимн был принят, может, сейчас было бы все иначе. И мы бы знали наконец, куда ж несется наша тройка…

С нетерпением жду, что Федосеев все-таки продирижирует своей любимой «Иолантой» в Большом театре. Как раз в январе обещали.

Энциклопедия утраченных чувств

Слабость моя к русскому романсу велика. А началась она в большом стрессе, когда я еще студенткой подвизалась тапером в эстрадной студии «Наш дом» Марка Розовского. В спектакле «Вечер русской сатиры» шла сатира А.К. Толстого «Сон Попова» (1873). Нарочно по контрасту с этой уморительной вещью звучал романс Чайковского «Средь шумного бала» на слова графа. Вдруг за десять минут до начала оказалось, что солист сменился и надо сыграть ему на терцию ниже, иначе не вытянет. Охваченная непередаваемым ужасом, я на ходу нахально подбирала аккомпанемент по слуху, позор, позор…

Этот случай снился мне в кошмарных снах, пока… пока я не услышала романс в исполнении Лемешева. Да разве кто-нибудь устоит перед этим голосом! Кстати, через много лет я прочла в воспоминаниях Зинаиды Гиппиус занятную вещь: жена Алексея Толстого была так нехороша собой, что на светских раутах прикрывала лицо — а ведь это ей посвящено: «Средь шумного бала, случайно, В тревоге мирской суеты, Тебя я увидел, но тайна Твои покрывала черты…» «Какая магия в этом стихотворении! И какое волшебство — душа человеческая!» — пишет Гиппиус, впрочем, довольно язвительно…

Я же накинулась на романсы, изучая один за другим. Жаль, что теперь они уходят из нашей жизни, подменяемые то каким-то полууголовным «русским шансоном», то авторской песней, то примитивной попсой. Поэтому, зная безукоризненный вкус руководителя Молодежной оперной программы Большого театра Дмитрия Вдовина, без сомнений отправилась в Бетховенский зал на вечер «Антология русского романса», посвященный Глинке. Тем более что поработать с молодыми певцами приехал выдающийся концерт­мейстер Семен Скигин, профессор берлинской Высшей школы музыки им. Ганса Эйслера. Маэстро много рассказывал о Глинке, иногда сам садился за рояль.

Но как современному юному человеку без наигранной надсадности спеть «Душа истомилась в разлуке, не выплакать горя в слезах» или «Не слушает сердце рассудка при виде тебя»? Даже я вот пробую — и хохочу над собой, не допев фразы. Однако более 20 участников вечера без всякой душевной фальши представили эту энциклопедию утраченных чувств. Я даже подумала, как жаль, что романсы не проходят в школе параллельно с русскими романами, которые старшеклассники сегодня читают разве что из-под палки.

«Молодежка» Большого театра мощно питает его сейчас своими свежими силами, и тут нет ничего удивительного. Таланты получают в его стенах хорошую огранку, в том числе здесь учат петь и романсы.

Какое счастье, что «Антологию» выносят на широкую публику. Собственно, шла-то я на студенческий концерт. А попала в привилегированный мир изысканных эмоций. Запомню это чудное мгновенье.

В чем не нуждается Гилельс

В праздники получила в подарок книгу об Эмиле Гилельсе. Не буду даже называть автора, не первый раз поднимающего вопрос о «реабилитации» этого великого музыканта. Дескать, пианистом номер один в СССР был «назначен» Святослав Рихтер, а Гилельса задвигали в тень.

Эмиля Григорьевича я знала. Доводилось с ним работать переводчицей, а потом мы подружились, каждое лето попадая в один и тот же дом отдыха в Юрмале. Этот благороднейший человек не желал выставлять напоказ никаких своих невзгод и обид. Хотя покажите мне артиста без них! Недаром в ходу у Гилельса была смешная присказка: «Да это подлец каких много!» Кое-чем он делился, но записывать запрещал: «Все это не имеет значения. Слушайте, как я играю: вот там я весь такой, как есть».

Он действительно считал своим единственным учителем Берту Рейнгбальд в Одессе. Попав в 1935 году в Московскую консерваторию к Генриху Нейгаузу, рафинированному интеллигенту, Гилельс, уже известный молодой гений, не поладил с ним. Тот умел язвительно пошутить, а для провинциального юноши это могло быть невыносимо: «У меня было такое ощущение, что с меня сняли погоны…» Да, так все и было. Но чтобы Гилельс был недооценен властями? Лауреат Сталинской и Ленинской премий, народный артист СССР, Герой Социалистического Труда — он получил непререкаемое признание. 

Жизнь и Гилельса, и Рихтера была для простых смертных совершенно закрыта. Если о Рихтере еще доносились слухи, что он устраивает домашние карнавалы, квартирные выставки, прослушивания редких опер, то Эмиль Григорь­евич был абсолютно непроницаем. Да и на сцене: Рихтер прямо-таки кипел за инструментом, едва не вскакивая из-за рояля; Гилельс же играл будто отстраненно, с плотно сжатыми губами. Все его роскошное достоинство золотом звенело в Бетховене и Прокофьеве…

И неужели же мы настолько убоги, что будем спорить, кто «лучше» играл — Гилельс или Рихтер? Ойстрах или Коган? Пел лучше Лемешев или Козловский?..

Как неприятно об этом писать. Потому — кое-что для разрядки. Увидав в доме отдыха объявление, что на стадионе дает концерт Валерий Леонтьев, я уговорила Гилельса заказать машину и махнуть в Ригу. К моему удивлению, Эмиль Григорьевич с большим вниманием слушал все песни. А когда Леонтьев, исполняя шлягер про светофор «А все бегутбегутбегутбегут, а он им светит», дал полный круг по стадиону и, допевая, выскочил на сцену с другой стороны, Гилельс воскликнул: «Вы посмотрите, какой профессионал!» Он был в восторге!

Надеюсь, Валерий Яковлевич прочтет эту историю. Наверное, она ему будет приятна.

Американский след Булгакова

Неожиданно получила приглашение от посла США в Спасо-хаус, в его резиденцию. Не раздумывала ни минуты. Во-первых, это красивый арбатский купеческий особняк начала ХХ века, в который так просто не попадешь. 

Во-вторых, кто только в нем ни бывал и где я о нем только ни читала. Михаил Булгаков описал его в 23-й главе «Мастера и Маргариты» после посещения Спасо-хауса в апреле 1935 года в числе пятисот приглашенных. А в 1976 году в честь 200-летия Декларации независимости США дом вместил три тысячи гостей!

Ну, и в-третьих, главное: концерт молодого пианиста Эндрю Тайсона. А я прекрасно помню его еще по варшавскому конкурсу Шопена 2010 года. И теперь, когда я подошла к нему и протянула узнаваемо-синий конкурсный буклет для автографа, он буквально возопил: «Вау! Вы меня слышали в Варшаве?!» Правда, я не сразу распознала на слух последнее слово: «уосо». Но, сообразив наконец, высказала ему весомые комплименты: он еще тогда показался мне настоящим шопенистом. Теперь, спустя пять лет, он победил на престижном конкурсе имени Гезы Анды в Цюрихе и приглашен в турне по России.

Сначала гостей попотчевали изящными канапе (замечу: в отличие от нас американки клали на тарелку по две половинки клубники и кусочек ананаса), а затем пригласили в салон. Посол Джон Теффт, человек изрядного юмора, «успокоил» пианиста: «Не волнуйтесь, до вас здесь уже играли Клайберн, Горовиц и Брубек, традиция верная!»

Как и тогда, в Варшаве, Полонез-фантазия Шопена в исполнении Тайсона меня поразил. Пианист владеет тайной страстного импровизационного начала, которое тут особенно необходимо. Минутами возникало странное чувство, что мы в салоне первой половины XIX века, и перед нами фантазирует за роялем великий поляк. Тем более что в соседнем зале свет погасили и зажгли свечи.

Последовали «Благородные и сентиментальные вальсы» Равеля. А завершила концерт «Рапсодия в стиле блюз» Гершвина для фортепиано соло, без оркестра. Мы слышали этот вариант впервые. И Эндрю, озорно сверкнув глазами, потом сознался мне за бокальчиком вина, что в ее основе — версия самого Гершвина, но многие фрагменты показались пианисту не слишком ловкими, и он переделал ее под себя.

Жаль, что я не пишу романов. Этот вечер был достоин главы колоритной и почти неправдоподобной. Может, и не булгаковской, но где-то близко.

Наталья ЗИМЯНИНА, Россия