Чтобы кипела кровь горячее

Греческая пифия из Архангельской области 

Время от времени я посещаю Дом композиторов в Брюсовом переулке, этот осколок прежней, казалось, непоколебимой жизни. И каждый раз удивляюсь, что здесь, в самом центре города, его еще не перестроили в какой-нибудь очередной адский ресторан.
Кроме основного зала, в ДК есть еще зальчик маленький, человек на 50, со старомодными занавесями и двумя белыми роялями на невысоком подиуме. Я стараюсь не пропускать собрания Ассоциации современной музыки, созданной когда-то Эдисоном Денисовым. Приходит 10–15 композиторов, двое показывают, как здесь говорят, свои новые сочинения. Очень интересно слушать их музыку в записи, так сказать, в чистом виде — не приправленную фестивальным пиаром, эффектным перформансом, энтузиазмом родственников в партере. Коллеги следят за исполнением по нотам. Где такое еще увидишь? А потом обсуждают — пристрастно, невзирая на титулы.
Последний раз, как и всегда вот уже лет 30, меня поразил Александр Вустин. Композитор, умеющий выразить именно те состояния души, для которых не придумано слов. Человек фантастической скромности, он долго работал редактором на радио, потом в издательстве. Как говорится, широко известный в узких кругах.
Прозвучало три его сочинения. «Песня Лукерьи» не так давно была создана по заказу Госоркестра, когда его главный дирижер Владимир Юровский, человек безошибочного вкуса, по праву избрал Вустина резидентом-композитором 2016 года. Хорошо бы в России прижилась такая традиция.
На заседании АСМ Вустин поведал, что «Песня Лукерьи» — отзвук фольклорной экспедиции сорокалетней давности на Пинегу, где от одной певуньи было записано около 150 песен.
– Там тоже есть свои гении, — рассказывал он нам. — У меня было ощущение, что Лукерья временами входит в транс, в экстаз, как греческая пифия. Ее энергетика врезалась мне в память. В ней жил такой дух! И мне показалось, что напетая ею колядка нуждается в баховских трубах…
Вот так в одном пятиминутном сочинении XXI века прозвучали подлинный, записанный когда-то на магнитофон голос Лукерьи, прорывающийся к нам словно через века, сквозь гром и шум ливня, соло современной певицы и грандиозные трубные звуки из Рождественской оратории Баха, воспевающие силы небесные. Ни больше ни меньше. Масштаб же не в количестве страниц, а в грандиозном композиторском замысле.
Второе сочинение «Памяти Григория Фрида», трогательное и пронзительное, Вустин посвятил памяти своего учителя, автора знаменитой оперы «Дневник Анны Франк». А на сладкое предложил остроумную обработку фа-минорной трехголосной Инвенции Баха, созданную для оркестра «Кремерата Балтика». Еще не доводилось слышать Баха в столь изысканно-современном облачении. А все потому, что солист — скрипач Гидон Кремер. «Меня очень греет, — сознался Вустин, — как он это исполняет!»
После обсуждения композиторы кучно спускались по лестнице в буфет отметить встречу. «Тебе Бах заплатил?» — ехидно спросил кто-то Вустина. «Надеюсь, увидимся…» — не потерялся Александр Кузьмич. 
 

Запределье сэра Шиффа
Не менее серьезные переживания ждали на концерте пианиста Андраша Шиффа в Зале им. Чайковского. В 1974 году мы впервые услышали его на Пятом конкурсе им. Чайковского; тогда симпатичный 20-летний венгерский пианист поделил четвертое место с Этери Анджапаридзе (напомню, что победил Андрей Гаврилов), а ныне он — в сонме великих музыкантов современности.
С 2001 года Шифф — подданный Великобритании, и теперь он не просто Андраш, а сэр Андраш Шифф, рыцарь королевы, лауреат «Грэмми» и «Граммофона», премий Шумана и Фонда Моцарта, почетный член Дома Бетховена и еще много чего. За последние 11 лет он в 20 городах мира исполнил цикл из всех 32 сонат Бетховена, записал полное собрание сонат Моцарта и Шуберта, все концерты Моцарта с оркестром…
Его медленный размеренный шаг по сцене к роялю сразу давал понять: не будет ничего спешного, сиюминутного. И точно: было вечное, безупречно преподнесенное. Чем Шифф отличается от нового поколения пианистов? Прежде всего гипнотизирующей публику сосредоточенностью, какую может себе позволить на сцене только очень свободный и уверенный в своей миссии человек. Полным отсутствием внешних эффектов: руки Шиффа прекрасны, как произведение искусства, но это потому, что совершенное содержание повлекло за собой во всех отношениях совершенную форму.
И конечно, отличается звуком, прозрачным и наполненным одновременно. Этот его особый звук запомнился еще на конкурсе — во многом врожденная особенность.
Программа в Москве прозвучала уникальная. Последние — предсмертные — сонаты Гайдна, Моцарта, Бетховена и Шуберта. Вот это громаду поднял! Поистине «только дух выживает в этих высотах», как говаривал Генрих Нейгауз. Иногда пианист улетал в такое тихое запределье, где веет лишь бесплотный дух, и немного в мире найдется Шиффу конкурентов в благородстве интерпретации. В бетховенской 32-й сонате душа уходила в горний предел, куда человеку не дано заглянуть… Зал оцепенел. 
Неподалеку от меня сидел весьма популярный артист, не замеченный ранее в любви к классической музыке. И я все думала: что у него сейчас в голове? Зудит ли мысль: «Когда же наконец кончится это неторопливое бормотанье?!» Или он досадует, что они, актеры, работающие со словом, душу рвут на сцене, желая взять зрителя за глотку, а тут тихо выходит себе некто согбенный, седовласый и что-то играет почти себе под нос, а публика моргнуть боится…
В Шиффе есть что-то старомодное. Полная отрешенность от зала. Жесткий самоконтроль, диктуемый благородством натуры исполнителя. Плетение негромкой, словно из-под божественного веретена ткани, непрерывной в своем развитии. Создание в привычном для публики помещении мира, далеко выходящего за пределы Зала Чайковского, Триумфальной площади, Москвы, далее везде.
Появилось какое-то патологическое желание прямо сейчас слушать и слушать в его исполнении, например, все 32 сонаты Бетховена подряд.
Потому он и сэр.
 

От Дон Жуана до Ганди
Не так давно лучший национальный театральный фестиваль «Золотая маска» сотряс неслыханный скандал, в который трудно было поверить. Министерство культуры обвинило его дирекцию в том, что отобранные спектакли «провоцируют общество, содержат элементы русофобии, презрение к истории нашей страны и сознательно выходят за нравственные рамки». А сам министр смешно заявил, что его ведомство постарается «хотя бы отчасти восстановить статус-кво фестиваля».
Удивительно, что ему невдомек, сколь и без него высок этот статус-кво. Московская публика с удовольствием смотрит привезенные спектакли со всей России, бурно обсуждает их. Присуждаемые награды, несомненно, котируются и на местах считаются высшим признанием.
Музыкальные спектакли, выделенные в список особых номинаций, очень разные. Настолько на любой вкус, что этой весной впору было подивиться, сколь непохожие постановки номинируются на высшую национальную награду.
Традиционная «Пиковая дама» Самарского театра оперы и балета вряд ли порадует истинного театрала. Но, кажется, именно в эту сторону кренит Минкульт, упрекая «Маску», что она поддерживает «лишь радикальный эксперимент». Самарский спектакль оказался дорогой провинциальной вампукой, под которую неплохо и поспать (приличные «культурные» люди на операх ведь спят, не так ли?). Ну, хорошо, спектакль случайно попал на «Маску». Но удивило другое: определенная часть прессы сейчас же запела ему дифирамбы, носом почуяв, куда дует министерский ветер.
В то время как живой, ни минуты не дающий скучать «Дон Жуан» Моцарта в исполнении Пермского театра оперы и балета под руководством дирижера Теодора Курентзиса, на который публика валила валом, заставил многих критиков сморщить носы и носики. Хотя, на мой взгляд, его постановщик, смешливая аргентинка Валентина Карраско, заполонившая сцену гулкими пустыми манекенами, с которыми то и дело манипулируют герои, отчасти даже сняла тот налет излишнего пиетета, которым опера обросла за два с лишним века. Она вернула на сцену карнавальность, которая, как ей и положено, нет-нет да и оборачивается оскалом смерти.
В отличие от самарского театра, музыкальная сторона спектакля была вообще выше всяких похвал: это настоящий европейский уровень, но хвалить такое, как видно, сейчас не в моде. Говорят, сцену, когда на пир к Дон Жуану является развеселая группа молодых людей от хиппи до участниц движения Femen, в Перми встречали одобрительным смехом и аплодисментами. Как поет герой в своей самой зажигательной арии, «чтобы кипела кровь горячее, ты веселее праздник устрой!»
Москвичи же остались равнодушны к яркой бесиловке, в конце которой жизнерадостные неформалы развернули яркий плакат Viva la Liberta! Признаюсь, мой внутренний редактор вдруг запищал: крамола! Кто бы мог подумать, что мы доживем до времени, когда будем вздрагивать от слова «свобода»...
Блестяще показал себя на «Маске» и оркестр Екатеринбургского театра оперы и балета под управлением Оливера фон Дохнаньи. На «Маске» он впервые в России представил оперу американского композитора-минималиста Филипа Гласса «Сатьяграха». Трехчасовой спектакль-медитация об одном из величайших борцов за человеческое достоинство Махатме Ганди исполняется на… санскрите (режиссер — Тадеуш Штрасбергер). Кому-то непривычная музыка со множеством повторений и почти бессвязная цепь событий показались скучноватыми, а тексты — излишне нравоучительными. Но разве когда-нибудь мы слышали что-нибудь подобное? А кое-что я даже выписала себе в блокнот: «Откуда взялась эта слабость в трудную минуту? Она позорна для благородной личности…»
Искусство иногда очень помогает. А время такое нелегкое, что вспомнишь тут и Ганди.
Наталья ЗИМЯНИНА, Россия