Патриции, плебеи и просто весь народ

Бэлза в бронзе
У Святослава Бэлзы было огромное количество друзей и поклонников. Тем более что он в равной степени принадлежал и к литературному, и к музыкальному миру. Это у него от отца — крупного ученого Игоря Федоровича Бэлзы. Их квартира на станции метро «Университет» представляла собой вместилище огромного количества книг: входя сюда, любой сразу понимал, где он и у кого.
Первым событием осени стало открытие памятника Святославу Игоревичу на Ваганьковском кладбище. Когда его сыновья Игорь и Федор, автор изваяния Андрей Ковальчук, режиссер Дмитрий Бертман и актер Вениамин Смехов сняли покрывало, все увидели, что всеобщий любимец изображен сидящим в кресле нога на ногу со своим собственным любимцем на коленях — котом Бастиком. Возможно, это первый прецедент подобного надгробья! Простить легко: действительно, даже в телефонных разговорах Слава то и дело переходил на Бастика…
У подножья застыла в металле раскрытая книга с изображением фамильного герба: как рассказывал мне еще Игорь Федорович, с которым меня роднила любовь к Шопену, польской и чешской музыке, герб датирован XIV веком. Здесь же надпись по-латыни: Ducunt valentem fata («Судьбы ведут желающего») — девиз их древнего рода.
Я поначалу знала Славу как филолога — мы заканчивали одно славянское отделение филфака МГУ, с чешским языком. И когда он как-то плавно переплыл на сцену в качестве ведущего, а затем и прямо-таки музыковеда, поначалу удивилась. Но, видно, судьба повела желающего! Импозантная внешность, бархатный голос, изысканная речь, многогранные знания — в общем, та самая культура, по которой мы все больше тоскуем, привела его в настоящие артисты-просветители.
Он умел представить даже начинающего солиста так, что публика потом слушала музыку не отрываясь… Но я ошиблась в том, что на открытие памятника придут толпы музыкантов. Было, может, с полсотни человек, среди которых я заметила Тамару Синявскую, скрипача Максима Федотова, нескольких сотрудников Института мировой литературы, где Слава проработал больше тридцати лет. Что ж, Ваганьково — все же некрополь, а не городской перекресток. Зато можно в любой час прийти сюда и постоять со своими воспоминаниями наедине в полной тишине.
 

Без страха и упрека 
Что-то рыцарское есть во Владимире Юровском, нынешнем главном дирижере Госоркестра. После училища при Московской консерватории он в 18 лет переехал с семьей в Германию. Иногда мне кажется, что такие, как он, «возвращенцы» питают к своей родине больше нежности и интереса, чем мы сами; они несут ей свет, просвещение, не бросая в нелегкую минуту. И пока большая часть, по крайней мере, столичной интеллигенции впустую поносит нашу историю, Юровский старается дотошно разобраться в ней, пусть и непростым способом: с помощью музыки.
Госоркестр, носящий имя Евгения Светланова, открыл сезон своего 80-летия непростой, умно придуманной программой в день рождения Евгения Федоровича. Юровский вспоминает, что на него словно глыба обвалилась, когда он в юности впервые услышал Светланова.
Вечер начался мировой премьерой симфонического полотна AGES Ефрема Подгайца, посвященного двум великим дирижерам Госоркестра: Александру Гауку и Евгению Светланову. Помимо монограммы в названии зашифрована музыкальная тема, мастерски обыгранная в остроумном сочинении.
Прозвучала и вторая премьера — «Завод» Всеволода Задерацкого, типичный продукт 1930-х годов, когда композиторы пробовали вторить стройным победным ритмам советской индустрии. В Большом зале консерватории послышался даже стук молота и, если не почудилось, формовочного пресса. Удивительно, насколько безжалостным оказалось время даже к искренним энтузиастам. Тот же Задерацкий, чье доброе имя только-только начинает звучать не только в России, но и в мире, был дважды репрессирован и все же пронес свои искренние высокие идеалы через всю жизнь. Вечер закончился Второй симфонией Прокофьева, по выражению самого автора, кованой «из железа и стали». Оставалось только облегченно вздохнуть: неужели кровавый ХХ век наконец позади?..
 

Тени великих предков
Конечно, москвичи очень ждали осенних гастролей миланского театра Ла Скала. Тем более что он связан с нашим Большим театром трогательными давними отношениями: в 1964 году итальянцы выступали у нас впервые, да еще целый месяц, и очевидцы вспоминают это событие чуть ли не как вчерашнее. Поэтому сегодняшние восторги оперных фанатов держались в основном на ностальгии по подлинному бельканто; интерес же состоятельной моложавой публики — скорее всего, на голом желании отметиться на фоне именитого бренда.
Постановка поздней оперы Верди «Симон Бокканегра» режиссера Федерико Тьецци (2014) оказалась более чем спокойной. Как выразился мой сосед по ложе, типичный крепкий середняк. А Лео Нуччи, исполнявший заглавную роль дожа Генуи, лучше всего выглядел на золотом троне в моменты, когда он молча озирал огромный хор. Знаменитому певцу хорошо за 70, и можно лишь восхититься его профессиональным мужеством и желанием — не вполне, впрочем, оправданным — блеснуть в знаменитой партии, не имея к тому прежних вокальных данных.
«Бокканегру» в Москве не ставят (не в последнюю очередь из-за головоломного либретто), и прелесть этой оперы по-прежнему осталась для меня загадкой, хотя оба театра — и гость, и хозяин — старались буквально донести спектакль до самых широких масс. В последний день гастролей его впрямую транслировали на большом экране, натянутом между колоннами Большого, и на площади, несмотря на дождь, собралось несколько десятков стоиков. Как говорится, хоть одним глазком взглянуть на Ла Скала…
Думаю, нашим итальянским гостям несказанно повезло со спонсором: Торговый дом ГУМ во главе с Михаилом Куснировичем славится и гостеприимством, и хлебосольством. Ради трижды показанного бледного спектакля и двух концертов привезти более чем на неделю 360 (!) человек, расположить их и обеспечить им комфортную жизнь — это по нашим временам не шуточки.
Рада была лицезреть толпу певцов, как дети, фотографирующих на телефоны радугу над «Метрополем». А моя подруга встретила их в ГУМе уминающими мороженое в стаканчике. Так что экзотическая поездка в Москву, кажется, доставила им удовольствие.
Другая, более существенная сторона вопроса заключается в том, что эпоха легенд окончательно ушла в сферу бабушкиных воспоминаний. Ждать ли ее возвращения? И в какой форме? И сколько еще выстоят бренды, ковавшиеся десятилетиями? Ведь, судя по всему, сегодня они работают за счет зыбкой тени их прежней великой славы.
 

Свой среди своих
Иногда жизнь подкидывает сюрпризы совершенно непредставимые. 
Таким оказался и концерт музыки Эдуарда Артемьева, который дал Российский оркестр кинематографии. Но где?! В Парке Горького, то есть бывшем ЦПКиО, где народ гуляет, предаваясь в основном незатейливым базарным забавам, включая лузганье семечек, что в последнее время часто оставляет после себя неоспоримые следы в местах массовых сборищ.
Дирижер Сергей Скрипка отнесся к предложению выступить на открытой всем ветрам сцене со всей серьезностью. Во-первых, Артемьев — гениальный композитор, и кто ж этого не знает, начиная с фильма «Солярис». Во-вторых, известен он все-таки большей частью своими работами для кино — таким образом, Скрипка, руководя специфическим оркестром, имеет счастье общаться непосредственно с автором.
Вскоре после начала концерта слева от сцены за забором замаячила фигура Эдуарда Николаевича, который явно волновался: программу-то набрали обширную, и это вовсе не кусочки музыки за кадром, какой мы слышим ее в кинозале, не наброски тем с вариациями; это большие законченные по своей драматургии картины, доведенные выдающимся мастером академической выучки до подлинных самостоятельных произведений искусства.
В первый ряд слева тихо прошла жена Артемьева Изольда Алексеевна.
На сцене было под двести человек народу: полный симфонический оркестр, утепленный кто черными кожаными пиджаками, кто стегаными куртками, плюс Юрловская хоровая капелла, не жалевшая голосов для придания образной музыке еще большей выразительности.
Звучали мелодии из фильмов «Свой среди чужих…», «Раба любви», «Солярис», «Утомленные солнцем», «Сибирский цирюльник», «Одиссея», вызывая огромный шквал эмоций, — картины-то все какие! 
Когда наконец Артемьев, человек не слишком публичный, все-таки вышел на сцену, он и сам признался, что лучшее удалось ему для Тарковского, Михалкова и Кончаловского. Что он уже 40 лет в этой профессии, постоянно загружен и сам в кино не ходит, разве что кто-нибудь из друзей настоятельно порекомендует. Сейчас, однако, работает над мюзиклами по «Рабе любви» и «Щелкунчику». Одновременно пишет реквием. Ну, и готовит к изданию ноты — в частности, «Оды доброму вестнику», которая прозвучала на московской Олимпиаде-80. 
Несмотря на свежий ветерок (сцена стоит боком к набережной Москвы-реки) и опасные осенние тучи, народ — заметим, в основном самый простой, привлеченный мощными звуками, — внимал оркестру, не шелохнувшись. Правда, иногда среди рядов носились по ногам маленькие дети, но им простительно. Нашему «партеру», разместившемуся на простых садовых скамейках, загораживали оркестр молодые зрители, десятками толпившиеся у сцены буквально с разинутыми ртами. Кто их знает, может, первый раз так близко видели скрипки, виолончели и настоящего живого дирижера?..
Не знаю даже, как все это расценивать. Можно подать все это как сюжет для Зощенко (тем более что моя соседка не обошлась без семечек). А может, музыка Артемьева еще значительнее, чем мне казалось. То есть она захватывает всех — и патрициев, и плебеев, и вообще весь народ. Сергей Скрипка считает его магом. И обещал повторить программу в Зале Чайковского 30 ноября 2017 года, в день юбилея композитора. Уж конечно без кошмарных динамиков — непременной принадлежности больших садово-парковых гуляний.
Наталья ЗИМЯНИНА, Россия