Правила игры

Он выпил стаканчик крепкой польской водки и зажмурился от удовольствия. Холодный, очищающий напиток приятно ожег рот, пощекотал гортань и, спустившись в желудок, поднял волну тепла. Достав из холодца косточки, Рува принялся обсасывать, а потом разгрызать их еще крепкими зубами.
Одет он был как польский купец среднего достатка и вел себя сообразно. Во время своих бесконечных разъездов он выбирал постоялые дворы, где останавливались купцы, ел и пил вместе с ними, случалось, перекидывался в карты, хоть азарт игры был ему чужд. Все существо Рувы протестовало против невкусной еды и бессмысленной траты с таким трудом зарабатываемых денег. Но что поделаешь, для того, чтобы хорошо торговать, приходилось водить компанию с такого рода публикой.
Так он думал вначале. А потом привык, пообтерся, полюбил водку и некошерную пищу. Он давно перебрался в нееврейский квартал Варшавы и жил в нем так, как жили его соседи-­поляки. Последнее, что их разделяло, было посещение костела. В синагогу Рува не заглядывал уже несколько лет, но одно дело не ходить в свой храм и совсем другое появляться в чужом.
«С одной стороны,?— думал Рува,?— какая разница, где не молиться? С другой, Б?г один, религии придумали люди. Неужели, если Он есть, Он не услышит меня из костела?»
Превращение в католика существенно облегчило бы его торговую жизнь, а значит, утяжелило тщательно перепрятываемые мешочки с золотыми монетами.
«Что меня останавливает? — думал Рува.?— Детей у нас нет и видимо уже не будет, так что в этом смысле беспокоиться не о чем. Эх!!»
Он принялся с горечью вспоминать, как первые годы супружества проводил многие часы в молитве, выпрашивая наследника у строгого Б?га. Как ездил с женой за благословением к живым праведникам и плакал на могилах умерших. Как щедро жертвовал на бедных, был опорой синагоги и ешивы в родном местечке. И что? Да ничего! Все понапрасну, все без толку.
Решение перебраться в Варшаву пришло к нему не только из-за удобства торговых операций, а в основном потому, что ему обрыдло местечко с его уложениями и законами. Да, он честно играл по этим правилам и полностью проиграл. Жизнь без детей представлялась ему бессмысленной и ненужной.
Тогда казалась. Перебравшись в Варшаву, Рува разорвал все связи с местечком и родственниками. Поселившись в нееврейском квартале, он отбросил в сторону все условности и зажил вольной жизнью. Синагога его уже не обременяла, а ходить в костел он не был обязан. В итоге они с женой оказались на пустом месте, свободном от каких бы то ни было предписаний. И стал делать Рува то, чего ему хотелось, и было это в его глазах удобным и желанным.
Да, теперь он уже не жалел, что Б?г, или судьба, или иная высшая сила не послала ему детей. Благодаря этому он с женой смог насладиться многими прелестями жизни, о которых в местечке не имели никакого понятия. А Рува имел, и был этим премного доволен.
В общем, серьезных, разумных причин остановить переход в католичество не было. От этого шага его жизнь могла стать только лучше и слаще. И ­все-таки он колебался.
Хоть и очень хотелось, Рува не стал вычищать кусочком хлеба остатки холодца. Так пристало поступать голодному бедняку из нищего местечка, но не зажиточному варшавскому купцу. Культурные люди завершают трапезу стаканчиком ликера, поэтому, подняв руку, он подозвал полового, распорядился унести грязную посуду и подать ликер.
Спустя минуту, стол был убран и чисто вытерт, а изрядного размера графинчик манил пунцовыми бликами, игравшими на его гранях. Рува уже потянул к нему пальцы, как вдруг услышал голос:
— В шахматы не желаете сыграть?
Он поднял голову. Перед ним стоял еврей в купеческой одежде, подобно той в которую одевался сам Рува. Правда, для купца его борода была чуть длинновата, но картина в целом была весьма схожей.
«Товарищ по несчастью,?— подумал Рува и сделал приглашающий жест.?— Только причем здесь несчастье? — оборвал он сам себя.?— Так, шаблонный оборот, сам с языка сорвался. По счастью, конечно же, по большому купеческому счастью».
Шахматам он обучился еще в местечке, полюбил эту игру и тратил на нее довольно много времени. Увы, только до переезда в Варшаву. В столице царства Польского ему пришлось довольствоваться разбором шахматных партий, напечатанных в книжках. Там, где жил Рува, с противниками было туго: люди его круга предпочитали карты или кости.
— Белые или черные? — спросил незнакомец, вытаскивая фигуры.
— Черные,?— великодушно произнес Рува.?— А с кем имею честь?
— Симха, меня зовут Симха.
— Очень приятно, а меня Рува. Давно шахматами увлекаетесь?
— Не так, чтобы давно,?— признался Симха.
— А я старый игрок, так что пощады не ждите! — улыбнулся Рува.
— Ну, кто говорит о пощаде,?— в тон ответил Симха и сделал первый ход.
Спустя пять минут, Рува понял, что перед ним желторотый новичок. Исход партии был уже предрешен, Симха не видел явной западни и, судя по всему, никогда не разбирал классических шахматных партий. К тому же он совершенно не был осведомлен о сопутствующих правилах. Взяв ладью, он задумчиво повертел ею в воздухе, поставил на место и поднял слона.
— Э, так не годится,?— воскликнул Рува.?— Взялся, ходи!
— Почему вдруг? — удивился Симха.
— Правило такое.
— Не знаю такого правила. Оно нигде не записано. Кто-то его придумал, а я должен ему следовать?
— Ну, уважаемый,?— мягко, но снисходительно начал Рува.?— Эта игра существует сотни лет. Ее саму и правила вокруг игры придумали мудрые, понимающие толк люди. Не может каждый новичок менять их по своему разумению. То, что вам что-то неизвестно вовсе не означает, что его нет. Да-да, правила существуют, их нужно знать и им следовать.
— Ладно,— согласился Сим­ха. — Продолжим?
— Продолжим.
Новичок сделал еще несколько нелепых ходов и оказался на пороге мата. Теперь он, наконец-то, сообразил, что происходит и жалобно взмолился.
— Ох, простите, я не заметил. Позвольте мне переходить?
— Как это? — удивился Рува.
— Ну, изменить два последних хода.
Рува в недоумении вытаращился на противника.
— Позвольте, но так ведь никто не поступает!
— Но я вас очень прошу,?— взмолился Симха.?— Всего два хода! Что вам стоит?
«Вот же лопух,?— подумал Рува.?— Увидел, что сейчас получит мат и решил открутить. Интересно, он торговые дела так же ведет? Впрочем, а почему бы не поиграть, как кошке с мышкой? Все равно я его уделаю через пять-десять ходов».
— Ладно,?— сказал он,?— так и быть, перехаживайте.
Они быстро вернули фигуры на прежние позиции и продолжили. Как и предполагал Рува, спустя пять минут Симха снова оказался на пороге мата.
— Пожалуйста,?— опять взмолился он,?— позвольте мне снова переходить?
— Нет,?— твердо заявил Рува.?— Я и так был чересчур снисходительным, позволив вам вернуть ходы. Но больше одного раза такое позволить невозможно.
— Почему невозможно,?— удивился Симха,?— почему?
— Потому, что не все ходы можно вернуть. И хорошо бы вам усвоить это правило не только для шахмат.
— Спасибо-­спасибо,?— произнес Симха.?— Давайте подытожим: правила придумали мудрые люди, правила существуют много лет, правила надо знать и им следовать, да?
— Да,?— подтвердил Рува.
— Перехаживать нельзя, потому что ходы невозможно вернуть, правильно?
— Правильно.
— Собственно, это я и хотел услышать,?— сказал Симха, поднимаясь из-за стола.?— Всего доброго, свою партию вы доиграете сами.
Он повернулся и быстро вышел из зала, оставив Руву в полном недоумении.
«Что за блажь? — думал он, разглядывая шахматную доску.?— Выглядит этот Симха нормальным, а на самом деле просто сумасшедший. Разумные, серьезные люди так себя не ведут».
Рува допил ликер, смакуя каждый глоток, и уже собрался было идти к себе в номер, как вдруг замер, пораженный пришедшей ему в голову мыслью.
«А ведь Симха имел в виду вовсе не шахматы. Он говорил про мою жизнь. Да-да, именно про то, как я живу, что сделал и главное, что намереваюсь сделать.
Правила придумали мудрые люди, правила существуют много лет, правила надо знать и им следовать. Перехаживать нельзя, потому что ходы невозможно вернуть. Тут каждое слово — правда, и каждое про меня! Это ведь я пытаюсь жить не по правилам, я раздумываю о том, чтобы сделать ход, который невозможно вернуть. Ох-ох!»
Остаток дня, вечер и половину ночи Рува размышлял о своей жизни. То, что раньше казалось ему простым и понятным вдруг расплылось, подернувшись туманной дымкой. Очевидное перестало быть очевидным, зато вещи зыбкие, неухватимые рукой, вдруг приобрели четкость и существенность.
— Что сделал с моей головой этот Симха? — в сотый раз спрашивал себя Рува и в сотый же раз отвечал себе: Я все произнес сам, своими собственными губами. И про правила, и про невозможность вернуть ошибочный ход. Сам, сам, сам!!!!
Утром, впервые за многие годы, он отправился в синагогу. К его удивлению, она оказалась переполненной. На Руву никто не обращал внимания, все были заняты подготовкой к молитве.
— Тут всегда так много людей? — осторожно спросил он соседа. Тот окинул его сердитым взглядом, не мешай мол, но сообразив, что у Рувы нет ни талеса, ни тфиллин, ни молитвенника, и он человек тут случайный, смягчился.
— Два раза в неделю к нам приходит цадик из Пшиски. Обычно он молится в своем доме вместе с учениками. Но сегодня наш день.
— А что он такого делает, этот цадик?
— О, слова тут бесполезны. Вот скоро все начнется, сами увидите. Принести вам талес и тфилин?
— Спасибо, принесите. А где стоит цадик?
— Да вон, справа от арон-койдеш.
Облачаясь в молитвенные доспехи славы, Рува не спускал глаз с цадика. Тот стоял спиной к залу, так что увидеть его лицо не представлялось возможным.
Началась молитва. Поначалу Рува ничего не заметил, но спустя минут десять вдруг почувствовал, как от того места, где стоял цадик, покатились волны тепла. Или не тепла, а чего-то иного, он просто не знал, как это назвать. Хотя, да-да, это были волны участия, заинтересованности, доброты. Даже стоя спиной, цадик выказывал ему больше любви и внимания чем люди, с которыми Рува многие годы общался лицом к лицу.
От этого внимания незнакомого человека у Рувы как-то потеплело на сердце, а с души словно свалился тяжелый камень. Он вдруг начал обещать ему и себе перестать есть свинину, соблюдать субботы, отмечать еврейские праздники. Обещание следовало за обещанием, и хотя Рува прекрасно понимал, что большую часть он не выполнит, по крайней мере, в ближайшее время, он не мог остановиться.
«Надо жить,?— думал он,?— а дальше все устроится наилучшим образом. Жизнь не шахматы, пока живем, все можно исправить и вернуть. Главное — это жить, любить Б?га и верить цадику».
Молитва завершилась, цадик повернулся лицом к залу, взглянул на Руву и тот от изумления едва устоял на ногах.
— Как, как зовут цадика? — хриплым шепотом спросил он у соседа и услышал в ответ то, о чем уже сам догадался.
— Ребе Симха-­Бунем* из Пшиски!
Яков ШЕХТЕР
_____
* Близкий ученик Святого Еврея из Пшисухи, Симха-­Бунем после смерти праведника в 1813 году стал во главе хасидского двора. Его учениками были выдающиеся лидеры следующего поколения: ребе Менахем-­Мендл из Коцка, ребе Ицхок-­Меир Алтер из Гур, ребе Ханох из Александра.
Святой Еврей — Яаков Ицхак бен Ашер — цаддик, основатель течения Пшисха в польском хасидизме.