Сага о ключе

Собственно, я хотел сказать здесь пару слов только об одном романе Агнона, более того, только об одной сюжетной линии. Роман называется «Гость остановился на ночлег»[1] (1937) – именно за него (совместно с более ранним (плутовским) романом «Свадебный балдахин», 1931) Агнон получил Нобелевскую премию. Если кратко, фабула романа такова: герой (рассказчик) приезжает из Палестины в  галицийский городок, где родился, где провёл детство и юность, живёт там год и возвращается домой. Это всё.

Прототип городка, названного в романе Шибушем, родной город Агнона Бучач, который писатель действительно ненадолго посетил в конце двадцатых годов: правда, остановился не на одну ночь, но и не на год, как в романе.

Впечатления, встречи, разговоры, рассказы и образы жителей. Городок польский – по тогдашней политической принадлежности, галицийский – по истории и географии, по жителям – еврейский (больше половины населения). Время – между двумя мировыми войнами. Полно пострадавших: у одного нет руки, у другого –  ноги, у третьего – носа. Кто-то уехал, кто-то умер, у кого-то изнасиловали и убили дочерей, кто-то исчез, кто-то разорился, кто-то сошёл с ума. Депрессия и безнадёжность. Утрата веры. Местный раввин – убеждённый противник сионизма, для того времени – мейнстрим.

Первая мировая война  была для евреев фронтовой и прифронтовой зоны катастрофой, невыразимым ужасом, Что за пределами еврейской исторической памяти слабо известно. Роман наполнен трагедией и (оправдавшимся) предчувствием ещё более страшного. В Википедии есть фотография вступления в Бучач русских войск: солдаты идут по улице, превращённой артиллерией в руины. Насилие было страшнее артиллерии. Об этом, естественно,  много чего написано в еврейской литературе, в том числе и предшествующей роману Агнона. Из последующей культурной рефлексии естественно вспомнить «Аустерию» Кавалеровича (1982): как раз о Галиции – пересмотрите при случае.

В романе есть простой, реалистический, повествовательный уровень – уровень фабулы. И он хорош, увлекателен, интересен. Но роман может быть прочитан и на более глубоком (символическом) уровне. Время не абстрактный год, но от Йом-Кипура до Йом-Кипура.  Тема покаяния, записи (или не записи) в Книгу Жизни,  освящённый свыше выбор будущего. Символическое, более того, мистическое, пространство: не подмандатная Палестина, но Страна Израиля, не галицийский городок, но Страна Галута (изгнания). Геула (избавление) и Шоа (катастрофа). Фундаментальные словесные символы мистической картины мира Агнона и его читателей первой руки.

Герой романа родился в этом городке, но теперь он только гость – всего лишь гость, остановившийся на ночлег. Название романа, как это принято в классической еврейской литературе, – неявная библейская ссылка: «Надежда Израиля, Спаситель его во время бедствия, почему Ты, как чужой в стране этой, как путник, что зашел переночевать?» (Иер 14:8). В силу вынесенной  в заглавие интертекстуальности образ гостя двоится: это и повествующий человек, и (как у Иеремии) Б-г, посетивший всего лишь на одну ночь землю, обречённую ужасному и неотвратимому бедствию. Б-г посетил. О, как красноречив  Иеремия в описании бедствия! Как ужасен! Ночь в еврейской символике – символ изгнания. Один из героев вспоминает войну и оторванную руку с намотанным тфилин – впечатляющий, становящийся символическим образ. Гостиница превращена в разбойничий притон. Мальчик мечтает об Иерусалиме, но ему не суждено добраться: у него мышечная миопия. Образы, перерастающие жизненные обстоятельства конкретных героев. Образ погибающего и неудостоенного спасения города и народа.

Бейс-мидраш (школа изучения Торы для разных возрастов) захламлен и закрыт. Герой романа с помощью нескольких жителей приводит его в порядок, но интереса хватает ненадолго: никто больше не приходит. Герой запирает дверь и забирает ключ. Через некоторое время обнаруживает, что ключ исчез. Делают копию. Вскоре герой уезжает. Копия ключа, естественно, остаётся у горожан: герою она ни к чему.

Одна из (важных) сюжетных и (ещё более важных) смысловых линий романа  – сага о ключе: бытовая и вполне банальная история приобретает мистический смысл, а в сугубо частных и мелких событиях проступает провиденциальный замысел.

В Иерусалиме потерянный ключ неожиданно обнаруживается. Жена героя советует отослать его в Галицию. Он отвечает: «Ключ, что у них есть, — и тот лишний для них, а ты приходишь и говоришь возложить на них <бремя> второго ключа»[2]. Простой незатейливый человек никому не нужный ключ тут же бы и выбросил. Но не таков герой романа. Побуждаемый любящим символические жесты автором, герой запирает ключ от галицийского бейс-мидраша в шкатулку, а ключ от шкатулки навешивает себе на шею. И объясняет эту акцию следующим образом:

 

Запало мне в душу речение мудрецов наших, да будет благословенна их память, что в будущем синагоги и бейс-мидраши за пределами Страны Израиля восстанут и станут прочно в Стране Израиля. И сказал я себе, когда они восстанут в Стране Израиля, я буду тот человек, в руке которого уже есть ключ от них.[3]

 

Неявная ссылка на трактаты Мегилла (27) и Таанит (29а). Фрагмент Таанит я процитирую.

 

Наши мудрецы учили: «В канун падения Первого Храма сонмы молодых священников, неся ключи Храма в руках, поднялись и взошли на крышу Храма и воскликнули: «Владыка Вселенной, мы не сподобились быть верными хранителями этих ключей и потому возвращаем их тебе, чтобы Ты владел ими». С этими словами они бросили ключи вверх, к небесам. И в небесах возник образ руки и принял от них ключи. И они прыгнули с крыши Храма в огонь.

 

Герой Агнона уверен: время возвращения ключей близко, и он увидит его собственными глазами. Этот большой метаисторический оптимизм неразрывно связан с большой печалью: мир диаспоры обречён – Всевышний вот-вот задёрнет занавес еврейской истории в Европе и уже сейчас передаёт ключи от тамошних еврейских святынь в Иерусалим. С завершением еврейской истории в Европе Агнон оказался пророчески прав. Но он не мог, не в человеческих это было силах, и помыслить не мог, сколь ужасна была его правота, сколь ужасен будет последний акт трагедии.

Завершу свой краткий экскурс в роман Агнона фрагментом, посвящённом роману в книге Давида Росскеса (David G. Roskies) «Вопреки апокалипсису»  (Against Apokalypse). Давид Росскес, канадский профессор, исследователь еврейской культурной рефлексии на Катастрофу, так интерпретирует историю, рассказанную Агноном:

 

Аллегорическую подоснову этой идеи следует искать в мидраше. Ключи от Храма, которые были возвращены священниками небу во время Великого разрушения и <…> многочисленные копии которых были заново вверены на хранение в синагогах кехиллот кодеш[4] на всём протяжении еврейского рассеяния, теперь, на исходе большой войны и в канун ещё большего разрушения, должны быть возвращены в свой первоначальный дом и сданы на хранение в Иерусалиме, где и будут храниться до тех пор, пока не будет восстановлен Храм.

Надежда на духовное возрождение, воплощением которого является копия ключа от Старого дома учения в вымышленном польском местечке, не слишком утешительна. Однако метод Агнона, его смелое взаимоналожение Торы и катастрофы, Израиля и Польши, рассказчика и местечка, является методом мидрашей. Тора[5], Израиль и авторское самосознание наполняют новым смыслом борьбу польского местечка за выживание, а местечко, в свою очередь, продолжает жить в Торе, в Стране[6]  и в немногих переселившихся туда евреев. Кто 1939 году[7] мог обещать больше этого?[8]

Михаил ГОРЕЛИК

 

---