Тайный свет утомленного солнца

 Николай ОВСЯННИКОВ
 8 декабря 2020
 1708
Словосочетание «утомленное солнце», основательно затертое за последние годы, давно потеряло автора. Даже просмотренный миллионами фильм Никиты Михалкова, ради отсылки к американской культовой кинокартине «Унесенные ветром» превратившего упомянутое словосочетание в «Утомленные солнцем», вряд ли способен вызвать интерес к человеку, фамилия (точнее, литературный псевдоним) которого лишь однажды мелькает в титрах. При том, что знаменитое танго на его стихи постоянно звучит в картине.

Впрочем, поправлюсь: стихи все же немного изменены ее создателями, а звучит по большей части мелодия, получившая у нас бытовое название «Утомленное солнце» - по первой строке шлягера. Почему для музыкального сопровождения киноистории о судьбе двух предавших друг друга друзей, относящейся к лету 1936 года, Михалков выбрал шлягер, впервые прозвучавший в нашей стране в октябре 37-го и ставший популярным лишь в 38-м, сказать трудно. Еще труднее понять, чтó характерного для ауры развернувшегося в СССР очередного витка террора, жертвой которого становится герой картины комдив Котов, несет в себе меланхоличное танго, созданное двумя еврейскими авторами из межвоенной Польши. На самом деле, летом 36-го самым популярным шлягером в СССР была песня Дунаевского на стихи Лебедева-Кумача «Широка страна моя родная», исполненная Любовью Орловой в фильме Григория Александрова «Цирк». Он вышел на экраны в мае 36-го. Об «Утомленном солнце» никто у нас тогда и не слышал.

В это время практически все, что относилось к ненавидимой Сталиным Польше, могло публично упоминаться, демонстрироваться и звучать лишь в негативном окрасе и контексте. Упомянутое танго (его первое русское название - «Расставание») впервые появилось на грампластинках Апрелевского и Ногинского заводов осенью 37-го. Ни автор аранжировки (он же руководитель джаз-оркестра Александр Цфасман), ни головная организация названных предприятий не посмели указать подлинного автора музыки – выдающегося польского композитора Ежи Петерсбурского*. Правда, указывался автор слов – «И. Альвэк», но то был советский поэт-песенник Иосиф Соломонович Альвэк (Израилевич), написавший на тему, близкую к польскому подлиннику Зенона Фридвальда, проходной русский текст. Исполнил танго солист оркестра Цфасмана Павел Михайлов. Только «обрусевшее» таким образом польско-еврейское танго 1935 года «To ostatnia niedziela» («Последнее воскресенье») могло в 1938-м сделаться в сталинском СССР едва ли не первым номером хит-парада.

Правда, продолжалось это не долго. С началом Второй мировой войны, когда Польша стала жертвой двух сговорившихся диктаторов, осторожные цензоры, знавшие о польских корнях шлягера, предпочли остановить дальнейшее тиражирование выпущенных пластинок, а новые записи запретить. К тому времени популярнейшая мелодия была освоена Клавдией Шульженко (со стихами Астон Галлы «Помнишь лето на юге», март 1938) и вокальным квартетом Александра Рязанова (со стихами А. Волкова «Листья падают с клена», май 1938). Пластиночные тиражи трех интерпретаций были огромны, и шлягер звучал повсюду до тех пор, пока владельцы изделий окончательно их не запилили. К началу 50-х замечательное довоенное танго было практически забыто.

В 1961-м эстрадный композитор и руководитель инструментального ансамбля Илья Жак (автор знаменитого танго «Руки») осуществил в Ленинграде радийную запись новой интерпретации шлягера. К сожалению, тиражирована она не была, оставшись пылиться на архивной полке Ленрадио.

В 70-е годы, когда фирма «Мелодия» обратилась к советскому музыкальному наследию 30-х, на ее гигантах снова появились забытые записи Михайлова и Шульженко. Воспринимались они, конечно, как милое старое ретро. Зато появилась, наконец, фамилия Ежи Петерсбурского. Присутствует она и в титрах фильма Михалкова.

История этого танго была бы неполной без рассказа о судьбе некоторых лиц, причастных к его созданию и популяризации.

Автор польского текста «Последнего воскресенья» Людвиг Зенон Фридвальд (1906-1976) родился в австро-венгерском Лемберге (ныне г. Львов, Украина), по окончании Первой мировой войны вошедшем в состав возрожденной Польши.  Писал прозу, стихи, отдал дань увлечению живописью. В начале Второй мировой работал в польском военном Министерстве и был эвакуирован в Румынию, затем в Грецию. Какое-то время находился на территории Турции, затем перебрался в подмандатную Палестину. Последние годы жил в Израиле, где получил широкую известность среди еврейских выходцев из Польши. Некоторую загадку для историков польской довоенной эстрады представляет написанная на его стихи  польско-еврейским  композитором Зигмунтом Белостоцким песня «Nie mona kogo zmusza do mioci» («Никто не может быть принужден к любви»). По неподтвержденным сведениям, она была записана популярнейшими польскими вокалистами межвоенного времени Адамом Астоном и Тадеушем Фалишевским на варшавской фирме «Сирена-Электро». Правда, пластинки, если таковые были, до сих пор не найдены.

Первый советский исполнитель шлягера Павел Михайлов, обладатель «сладкого» тенора, большинством ценителей довоенного ретро признается лучшим интерпретатором знаменитого танго. О его жизни и творчестве известно не много. В 1937-м он был приглашен Цфасманом в качестве солиста руководимого Александром Наумовичем джазового оркестра. Благодаря концертным выступлениям и пластиночным записям с этим популярнейшим коллективом Михайлов быстро превратился во всесоюзную знаменитость. Руководителем Государственного джаза СССР композитором Матвеем Блантером он был приглашен для участия в историческом ноябрьском (1938) концерте Госджаза, однако на постоянную работу туда перешел лишь в августе 39-го, когда дела у этого коллектива пошли не лучшим образом. Но и там задержался ненадолго. По некоторым сведениям, причиной участившихся переходов была известная русская «болезнь». С сентября 39-го певец некоторое время работал с инструментальным ансамблем Самуила Жака (брата упомянутого Ильи Жака), а затем, до начала войны, перебегал из одного небольшого коллектива в другой. Не задержался он и в Теа-джаз-оркестре Центрального дома гражданского воздушного флота, в 40-41 гг. руководимого выдающимся маэстро Артуром Полонским. Ссылаясь на Полонского, некоторые филофонисты рассказывают, что впоследствии Михайлов сошелся со страдавшей той же «болезнью» танцовщицей, потерял работу и умер всеми забытый.

Иосиф Альвэк (1895-1943), автор первого русского текста шлягера, в 20-е годы был членом литобъединения «Звено», писал стихи, дружил с поэтом Велимиром Хлебниковым и впоследствии называл себя его душеприказчиком. В 30-е годы был вынужден заниматься сочинением текстов для джазовых мелодий Цфасмана. В 1927-м опубликовал брошюру со стихотворениями Хлебникова «Всем» и «Ночной бал», несколькими своими, «Открытым письмом Маяковскому» художника Петра Митурича, а также собственным памфлетом «Нахлебники Хлебникова». В двух последних предъявлялись обвинения  Маяковскому и Асееву в плагиате у Хлебникова. Известен, по крайней мере, один публичный конфликт,  произошедший в этой связи между Альвэком и Маяковским.

Есть некоторые основания считать, что образ утомленного солнца своим появлением также обязан Маяковскому, у которого небесное светило – один из любимых персонажей. В 1920-м Маяковский даже “заключает некий трудовой договор с солнцем, заявившимся к нему в гости («Необычайное приключение…»)”** Позднее образ солнца у него раздваивается: “…в советской России оно становится библейским свидетелем большевистского апофеоза («Ленин»), а его темпоральная символика связывается <…> c путем в лучезарное будущее («Солнечный флаг» и пр.)”. При этом в буржуазных странах поэт наблюдает, как “…с гильотины неба, /с головой Антуанетты,/ солнце/ покатилось / умирать на зданиях” («Версаль», 1925). Похоже, именно это умирающее буржуазное солнце вдохновило Альвэка, который даже после смерти Маяковского продолжал заочное противостояние c «нахлебниками Хлебникова». Ведь в польском подлиннике Фридвальда никакого солнца нет.

В споре с Маяковским, как мне представляется, победил Альвэк. Утомленные сталинскими пятилетками советские люди дружно предпочли небесному «свидетелю большевистского апофеоза» написанные на ностальгическую мелодию буржуазного автора стихи об утомленном солнце, нежно прощающемся с морем.

Только какое отношение имеет все это к бывшему белогвардейцу, обернувшемуся в сталинском СССР лощеным энкавэдэшником, и советскому комдиву, отбившему у него когда-то невесту? Неужели всему виной было некое кремлевское Солнце, утомившее и обессилившее их красивые головы и неспокойные души? 

Николай ОВСЯННИКОВ

  *Распространены и др. написания: Петербургский, Петербурский. Приведенное здесь больше соответствует подлиннику: Jerzy Petersburski.

 **Здесь и далее цитаты из работы Михаила Вайскопфа «Во весь логос» (Птица-тройка и колесница души. М., 2003).

 

 



Комментарии:


Добавить комментарий:


Добавление пустых комментариев не разрешено!

Введите ваше имя!

Вы не прошли проверку на бота!


Дорогие читатели! Уважаемые подписчики журнала «Алеф»!

Сообщаем, что наша редакция вынуждена приостановить издание журнала, посвященного еврейской культуре и традиции. Мы были с вами более 40 лет, но в связи с сегодняшним положением в Израиле наш издатель - организация Chamah приняла решение перенаправить свои усилия и ресурсы на поддержку нуждающихся израильтян, тех, кто пострадал от террора, семей, у которых мужчины на фронте.
Chamah доставляет продуктовые наборы, детское питание, подгузники и игрушки молодым семьям с младенцами и детьми ясельного возраста, а горячие обеды - пожилым людям. В среднем помощь семье составляет $25 в день, $180 в неделю, $770 в месяц. Удается помогать тысячам.
Желающие принять участие в этом благотворительном деле могут сделать пожертвование любым из предложенных способов:
- отправить чек получателю Chamah по адресу: Chamah, 420 Lexington Ave, Suite 300, New York, NY 10170
- зайти на сайт http://chamah.org/donate;
- PayPal: mail@chamah.org;
- Zelle: chamah212@gmail.com

Благодарим вас за понимание и поддержку в это тяжелое время.
Всего вам самого доброго!
Коллектив редакции