Юрий Морфесси vs Иза Кремер. Кто прав?

Зато Юрию Морфесси, не лишенному коммерческой жилки, через какое-то время, по этой части повезло. Один местный богач, уехавший в Европу, предоставил в его распоряжение роскошный трехэтажный особняк с целым штатом прислуги. На первом этаже Морфесси устроил ресторан с концертной программой, на втором – гостиные номера и библиотеку, над ними – карточный клуб. В качестве главной партнерши он пригласил Изу Кремер, которую хорошо знал по Одессе. К сожалению, сколько-нибудь длительного сотрудничества у них не получилось. 
Вот как много лет спустя рассказал об их разрыве сам певец: «Однажды у нас был особенно парадный вечер; были французские, английские и американские адмиралы… Был почти весь штаб командующего союзными силами на Ближнем Востоке генерала Франше д’Эспрэ. Настроения в этой среде были явно монархические, по крайней мере, по отношению к России (что-то плохо верится, особенно в отношении американцев с их Конституцией и французов с их «Марсельезой» в качестве государственного гимна. - Н. О.). Эта оговорка необходима для уяснения дальнейшего. По требованию публики оркестр исполнил русский гимн (очевидно, «Коль славен наш Господь в Сионе», написанный весной 1794 года Дмитрием Бортнянским на стихи Михаила Хераскова. Он часто звучал как неофициальный гимн Российской империи с конца XVIII века до официального принятия гимна «Боже, царя храни» в 1830-х годах; использовался также на территориях, занятых Белой армией в годы Гражданской войны и в эмиграции. - Н. О.). Все встали как один человек. Все, за исключением Изы Кремер. Она демонстративно продолжала сидеть. Ко мне подходит французский полковник, весь в орденах, и с возмущением заявляет: “Как вы допускаете это? Как смеет эта дама сидеть, когда слушают гимн стоя все, до высших чинов армии и флота!” Я был и без того накален бестактным поведением Изы Кремер, а вполне резонное замечание французского офицера подлило еще масла в огонь. Я подошел к Изе Кремер и сказал: “До ваших политических убеждений мне нет никакого дела, но хотя бы потому, что вы являетесь сотрудницей этого предприятия Вам следовало встать, чтобы не быть объектом возмущения всех наших гостей. И наконец, если уж вам так неприятен русский гимн, вы могли незаметно уйти. До сих пор я отказывался верить, что в Одессе, во дни большевиков, вы пели в местной чрезвычайке, одетая во все красное, но после того, что произошло, я не сомневаюсь, что это было именно так!..” Иза Кремер начала мне что-то возражать, сейчас уже не помню, что именно (примечательно, что из всей истории именно ее аргументов рассказчик то ли вправду не запомнил, то ли не решился воспроизвести. - Н. О.), я не сдержался и резко потребовал: “Сейчас же, сию минуту потрудитесь покинуть зал”. Мое требование было немедленно исполнено». 
Попытаюсь выступить в качестве адвоката одной из моих любимых певиц (хотя и Юрий Морфесси - один из моих любимых певцов). Мелодия «Коль славен…» не являлась официальным гимном государства (Российской Федерации, образовавшейся после отречения Николая Второго и победы Февральской революции 1917 г.), гражданами которого до его распада были Юрий Морфесси и Иза Кремер. Мало того, по словам того же Морфесси, ко времени описываемого события сам он являлся “греческим подданным”. Возможно, что и Иза Кремер сумела обзавестись паспортом какого-нибудь государства. Как уроженка Бессарабии, к тому времени второй год пребывавшей в составе Румынии, она вполне могла претендовать на румынское гражданство. Если же бежавшие из Одессы и других мест патриотически настроенные гости Юрия Морфесси по-прежнему считали «Коль славен…» неким заменителем «Марсельезы» (использовавшейся Временным правительством на торжественных официальных мероприятиях ввиду отсутствия официального государственного гимна), то непонятно, почему ни один из них, наверняка находившихся в ресторане во время инцидента, не попытался объяснить сидевшей даме значение этой мелодии и в вежливой форме попросить встать. В Белой армии она не служила и об особом значении для ее бойцов «Коль славен…» могла не знать. Более того, скорее всего, она воспринимала его мелодию как музыкальный символ монархии, к которой никаких добрых чувств испытывать не могла. За что, собственно говоря, она могла любить царскую власть? За «черту оседлости», полтора столетия существовавшую для ее народа? Или, может быть, за довольно вялую, мягко выражаясь, реакцию самодержавия на кишиневский и одесский погромы? За ужасающее по своим последствиям решение ввязаться в мировою войну? Иза никогда и ни перед кем не скрывала своих левых настроений и вовсе не собиралась огорчать своих поклонников бойкотом после установления в апреле 1919 года в Одессе советской власти. В то же время ничего криминального в ее концертах в помещении “красной” комендатуры (где, кстати, партнершей Изы была Надежда Плевицкая, будущая жена белого генерала Скоблина) сменившая большевиков белая администрация и деникинская контрразведка не установили. Едва ли не с еще бóльшим успехом она продолжала концертировать как в родной Одессе, так и в других городах, контролируемых белыми. Выбор, сделанный в начале 20-го ею и ее первым мужем, редактором либеральных «Одесских новостей» Израилем Хейфецем, в результате сравнения деятельности двух режимов, управлявших Одессой, оказался не в пользу большевиков. Но виной тому было скорее не разочарование в их революционных устремлениях, а деятельность так называемой “второй” (сформированной присланными Дзержинским иногородними чекистами) одесской “чрезвычайки”, развернувшей в городе настоящий террор с ежедневными арестами и расстрелами. Так что демонстративное сидение певицы во время исполнения «Коль славен…» вряд ли диктовалось стремлением подчеркнуть свою приверженность большевизму. Не большевизм демонстрировала она, а нежелание - пусть даже в чисто ритуальной форме - солидаризироваться с символами прежней власти. Заиграй оркестр «Марсельезу», наверняка она первой подскочила бы с места, да и французскому полковнику был бы лишний повод порадоваться. Однако, позиционировавший себя в качестве монархиста и одновременно сторонника белой идеи (вовсе не исключавшей установление в России республиканской формы правления) Морфесси предпочел непобедимой, бодрящей мелодии «Марсельезы» исторически исчерпавший себя гимн будущих изгнанников. Был в этом, как мне кажется, некий “белогвардейский” кураж, напоминавший настроение, с которым в свое время, под чарочку, он напевал генералу Деникину собственные вирши, положенные на мотив романса «Ямщик, не гони лошадей»: “Пускай осуждает иной / всех тех, кто здесь пьет и поет, / я верю, Деникин герой / спасенье России пришлет…” и т. п. 
После ухода от Морфесси Иза Кремер не бедствовала. Ее сразу принял в свой недавно открытый, набиравший популярность ресторан «Стелла» бывший российский миллионер, совладелец знаменитого московского «Аквариума», афроамериканец Федор (Федерик) Томас.
Что касается Морфесси, то после расставания с Изой его ждали одни разочарования. Его благодетель, владелец особняка, неожиданно скончался, а объявившиеся тут же наследники “совсем не склонны были продолжать его меценатскую затею и с восточной деликатностью, но вполне твердо просили очистить особняк”. Недолго продержался и его следующий бизнес-проект – ресторан «Стрельня», открытый по соседству со «Стеллой». Его придушили турецкие налоговые чиновники. Вместе с новой партнершей, цыганской певицей Настей Поляковой Юрию Спиридоновичу, во избежание ареста, пришлось срочно бежать из Турции на итальянском пароходе «Клеопатра».
“Большевизм”, приписанный им Изе Кремер, проявлялся впоследствии совсем уж странным образом. За долгие годы своей европейской и заокеанской карьеры она не спела и не записала ни одной советской песни (о чем, кстати, лично я сильно сожалею). Зато на британской «Коламбии» увековечила эталонное исполнение нового неофициального гимна русских изгнанников – «Замело тебя снегом, Россия».  
Юрий Морфесси тоже советских песен не пел, предпочитая старый дореволюционный репертуар и романсы некоторых композиторов времен нэпа. Но в 1943 году в столице фашистской Германии отметился записью с участием коллаборационистского хора под управлением Александра Шевченко сразу нескольких пластинок. Ради этого в известной цыганской песне из репертуара Насти Поляковой (кстати, бежавшей от фашистов за океан со своим мужем-евреем) «Гори, гори, любовь цыганки» ему пришлось даже слегка изменить текст. Вместо “…и в Париже песенки цыган / я пою для милых парижан” Морфесси напевал: “…и в Берлине песенки цыган / я пою для милых горожан”. Среди “милых горожан” был старый приятель певца - отставной царский генерал Василий Бискупский, которого Адольф Гитлер в 1936 году назначил начальником управления по делам русской эмиграции в Германии. 
В 1920-м в Константинополе Изе Кремер хватило смелости не встать при исполнении “русского (по сути неофициального царского) гимна”, когда поднялось с мест все антантовское командование в оккупированной Турции.
Интересно, хватило бы смелости у Морфесси пропеть “милым горожанам” в сопровождении хора Шевченко столь почитаемый им «Коль славен наш Господь в Сионе»? Или, на худой конец, свой любимый романс «Ямщик, не гони лошадей» на музыку одесского еврея Якова Лазаревича Фельдмана?
Николай ОВСЯННИКОВ